мост. Я не мог понять истинной причины столь обременительного для его возраста путешествия и попросил объяснить ее.
— Позвало мое творение, — улыбнулся старик. — Из сооруженных мною мостов этот — самый остроумный.
Думаю, что внезапное желание Мушни Зарандиа тоже было вызвано магнетизмом места. Полковник оставил казаков внизу и вместе с проводником пешком поднялся на скалу. Пастух во всех подробностях повторил рассказ и показал место, откуда тело Даты Туташхиа упало в море. Мушни Зарандиа постоял в задумчивости на краю скалы, повернулся и пошел вниз.
Тяжелая форма меланхолии была первым из телесных и душевных недугов, которые в течение трех лет точили Мушни Зарандиа и в конце концов свели его в могилу. Насколько я смог установить, приступы меланхолии начались у него после последнего визита в Грузию, о котором я только что поведал. Не хочу произвести впечатление человека, делающего неосновательные умозаключения, но не могу удержаться от того, чтобы не поделиться своим убеждением: для этого человека, несомненно наделенного большими талантами, критерием его возможности был Дата Туташхиа. Если допустить, что любой деятельной натуре, чтобы жить, и действовать, нужен образец, воплощающий ее представление о совершенстве, а для Мушни Зарандиа таким воплощением истинной сути человеческого существования был Дата Туташхиа, то естественно, что после смерти Даты Туташхиа должен был отойти в лучший мир и Мушни Зарандиа.
Эти записки я не смогу считать завершенными, если не упомяну еще об одном обстоятельстве. Я глубоко убежден, что дети, рожденные вне брака, становятся, как правило, людьми энергическими, деятельными и предприимчивыми. Сколько угодно подтверждений тому нетрудно найти и в человеческой истории, и в нашей нынешней жизни. Гуду Пертиа, по словам его учителей, обладал ясным умом и большими способностями. Уже в детстве на него обрушились горчайшие потрясения, на плечи мальчика легла драма, его травмировавшая, и это закалило его. Я всегда думал, что провидение готовило Гудуну Пертиа для значительного будущего. После событий, о которых я рассказал, началась чрезвычайно накаленная эпоха, когда обнажились социальные противоречия и перед одаренными, энергичными людьми открылась внушительная арена для выявления своих дарований и обретения известности. Правда, я давно уже вышел в отставку, но живу в Грузии и по сей день неотступно слежу за ходом событий и зигзагами судеб. Имя Гуду Пертиа ни разу мне не встречалось. Недавно мне представился случай, и я спросил о Бечуни Пертиа и ее сыне их земляка. Он сказал, что мать и сын давно покинули те места, порвали все связи и никто о них ничего не знает.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
…НО ИСКАЛ!
^отя после выхода в свет романа «Дата Туташхиаэ **прошло уже несколько лет, грузинские любители книг и критики по-прежнему называют его в числе наиболее читаемых и чтимых произведений. Есть этому немаловажное объяснение — мне не раз приходилось слышать его в Тбилиси: роман написан превосходным грузинским языком, изящным и утонченным, словесные «партии» персонажей, при их немалом числе, резко индивидуализированы, и следить за переходами от одной «партии» к другой, за сложной «оркестровкой» повествования — немалое удовольствие, и удовольствие редкое в наши дни, так как современные писатели, увы, далеко не всегда стремятся оттачивать слово до кинжальной остроты и придавать ему благородный блеск… Можно пожалеть, что перевод лишь в небольшой степени воссоздает (способен воссоздать?) предполагаемое стилистическое богатство оригинала, его вольготную словесную стихию. Однако потери при переводе, видимо, неизбежны. К тому же и в переводном варианте роман побуждает к неторопливому, внимательному, несколько старомодному чтению, когда так важна каждая, даже на первый взгляд не имеющая прямого отношения к делу, подробность. Это именно чтение, а не беглое информативное усвоение текста — такому усвоению сопротивляется вся искусно выстроенная структура романа.
Нет сомнения, грузинский прозаик Чабуа Амирэджиби оказался среди тех писателей, кто точно почувствовал потребность современника, современного читателя в несуетливом, требующем умственных и душевных усилий слове. Слове, дающем простор фантазии и воображению, когда мир перенасыщен разного рода видеоинформацией, готовыми зрительными образами действительности, слове, не аккомпанирующем резким и торопливым жизненным ритмам, а противостоящем им, помогающем человеку сосредоточиться на глубинных проблемах его бытия.
Переводы «Даты Туташхиа» вышли из печати или готовятся к выходу в свет в Польше, Швеции, Дании и других зарубежных странах. Интерес к роману вряд ли можно объяснить одной лишь его экзотичностью для негрузинского, а тем более зарубежного читателя. Бесспорно, приключения абрага, обвешанного оружием, заставят немало поудивляться читающего шведа и внушат ему мысль: каких только чудес на свете не бывает; бесспорно и то, что каждый человек, открывающий роман, сможет при желании соотнести сказанное в нем с собственной жизнью и собственным духовным опытом.
В. Грузии сильна традиция исторического повествования, исторического романа. Вершиной видится «Десница великого мастера» Константинэ Гамсахурдиа — многоплановая эпопея, величественная и гармоничная, подобно старинному храму, чью трагическую историю она воспроизводит. Грузинский исторический роман (назовем для примера недавно завершенную трилогию Григола Абашидзе «Лашарела», «Долгая ночь», «Цотнэ») — это напряженное внимание к национальной истории (очень часто — средневековой), богатой драматическими событиями, к проблемам национальной государственности, к истокам национального, народного мироощущения; это — идущие тяжелой поступью сильные мира сего и пастухи с осанкой аристократов, художники, зодчие, наделенные могучей фантазией, философы-мудрецы, бегущие мирской суеты, и седеющие в битвах прямодушные воины. Это подробные описания временаs и места действия, «прописанные» портреты действующих лиц, сложное переплетение дворцовых интриг (отсюда — разветвленность сюжета), буйство страстей, блеск драгоценных камней на оружии и женских украшениях, умопомрачительное богатство вельможных одежд, сверкание сабель на поле битвы, непередаваемая красота цариц и простолюдинок — все, требующее интенсивных, ярких, предельно насыщенных красок.
Строя здание своего романа, Ч. Амирэджиби не мог не использовать строительную технологию, накопленную национальной литературой. Есть в «Дате Туташхиа» элегантная эпичность тона.
С немалым умением связываются и рассекаются многочисленные сюжетные узлы, а изощренность интриг, которые плетет Мушни Зарандиа, способна порадовать изощренного любителя головоломок. Что же касается главного героя, то, кажется, нет духовных достоинств, которыми он не был бы наделен, да и внешность его — благородная осанка, пронзительной синевы глаза, неслышная летящая походка — такова, что не только княжна Орбелиани, подосланная жандармерией, мгновенно влюбляется в нашего абрага и помогает ему бежать, но даже суровая настоятельница монастыря Ефимия, похоже, неравнодушна к — нравственным, разумеется, — качествам Даты. Но чувствуется, что эти признаки повествования в романе словно бы находятся на касательной по отношению к его существу, к его содержательной сердцевине.
У каждого народа есть свое предание о Благородном Разбойнике. Независимо от своего национального происхождения, бесчисленные робингуды ревностно служат правому делу, отнимают