Читать интересную книгу Самодива - Красси Зуркова

На этот раз все было иначе. Я силой заставляла себя проходить через охрану. Потом паспортный контроль. Затем спуск по коридору на посадку. И я снова и снова оборачивалась, лишь бы поймать взглядом мелькание двух фигур, быстро растворившихся в толпе и превратившихся в пару двигающихся точек (все еще машущих руками).

Что за дар природы, эта маленькая девочка. Но Славины все равно останутся сломленными людьми.

Услышала я эти слова годы тому назад. Но их значение до меня дошло лишь в самолете до Америки. Существовали разные типы сломленных людей. Те, кто потерял любовь. Дом. Мечту. Также были люди, пережившие крах, прошедшие через потерю большего одного раза, и их души латались, рвались и снова латались, пока не становились похожими на лоскутные одеяла: с квадратиками самых различных цветов, доказывающими, что сердце все равно остается теплым, готовым к следующим разрывам.

Теперь и я впервые почувствовала себя сломленной. Я пыталась думать об университете, о новой жизни, что ждала меня там. Но могла представлять лишь маму с папой, которые возвращались в пустой дом. Я огорошила их в мае, рассказав о решении ехать в Принстон. Я ведь не просто приняла решение, но выполнила все необходимое для этого, не оповестив их: написала в университет, забронировала билет на самолет и прочее. Это был их худший кошмар. Судьба смеялась им в лицо после восемнадцати лет попыток игнорировать именно это: я становилась такой же, как Эльза. Я пыталась объяснить, что была другой, что прошлое меня не пугает, и что Принстон не более опасное учебное заведение, чем другие. Если, находясь там, мне удастся решить тайну ее смерти – почему нет? И даже если не смогу, то они хотя бы примирятся с самим местом и воспользуются, наконец, отмененной поездкой спустя столько лет, только на этот раз ради моего выпускного…

Чтобы перенести десятичасовой полет, я начала читать книгу с легендами. На обложке была девушка в белом, стоящая у колодца и смотрящая на луну. Однажды, давным–давно, за тридевять земель…

В рассказе о самодивах говорилось, что они плавали в черных водах горного озера: обнаженные и невинные, словно увлеченные и забывшиеся в играх дети. После купаний, как только они облачались вновь в свои одежды, их танец, гипнотизирующие кружения в хороводе, наполнялся магией: круг из переплетенных рук и мелькающих ног, чей ритм распространялся по лесу дрожью.

Никогда еще смертный не видел такой красоты. А из тех несчастных, что видели, из тех обреченных скитальцев в ночи, кто осмелился ступить на луга, на которых самодивы насыщались луной, глаза тех никогда больше не видели рассвет, никто из них не дошел до дома, чтобы поделиться сказом о любовной печали.

Будь то бродяга, сложивший колени под кроной ветвистого дуба. Будь то вор, посчитавший опавшие листья дуба подушкой на одну ночь. Торговец ли, весь день гнавшийся за неуловимой сделкой, привязавший коня к изборожденному стволу дуба. Или будь то сбившийся с пути монах, читающий молитвы у корней дуба, щекой касаясь земли, как будто зазывающей его и убаюкивающей ко сну. Но все одно: равный конец был сужден им всем. Конец из троекратного наслаждения и десятикратного кошмара…

− А что за история про самодив, пап?

Он побледнел, побледнел от безысходности, как мужчина, который достаточно долго страдал лишь для того, чтобы понять, что болезнь разъедала его с самого начала.

− Почему ты спрашиваешь, Теа?

Я пересказала, что услышала в Царево, но не упоминала о визите в церковь.

− Старая Стефана все еще живет в ее полоумном мире! Она всегда забивала голову твоей сестре этими фольклорными историями, почему мы и не хотели, чтобы ты приближалась к ней. Но сын-то хотя бы мог продемонстрировать здравомыслие.

− Он сказал мне лишь то, что знал.

− И ты поверила во все это?

− Почему бы и нет?

      − Потому что людям нечем больше заняться. Им становится скучно, и они дают волю своему больному воображению.

− У Эльзы тоже было больное воображение?

Ответа не последовало.

− И, пап, есть ли что-то подобное в нашей семьи на самом деле?

Он обратно сел на кровать и потянулся к моей руке, словно его прикосновение могло убедить меня в том случае, если слова не смогут.

− Ничего такого в нашей семье нет, неважно, кто что говорит. Твоя сестра была совершенно здоровой девушкой. Как и ты.

− И все же она верила в легенды о самодивах.

− Она была очарована ими, а потом начала верить, да. Но не из–за передаваемой по наследству невменяемости. Все дело было в университетском проекте.

Я почти рассмеялась. Все студенты танцуют в полнолуние на церковном кладбище. Белая одежда предпочтительна. Дополнительные баллы за осуществление танца в пределах фигового дерева.

− С чего бы университету предлагать такой проект?

− Он не был предложен, она была волонтером. У твоей сестры было две страсти: фортепиано и археология. Каждое лето у черного моря она водила нас посмотреть древние поселения. Городские стены, церкви, любые руины. Чем старее и дряхлее, тем лучше.

Что объясняло ее частые побеги к церкви в Царево, но не то, что я там видела.

– В первые годы после коммунизма мародеры начали контрабандой переправлять антиквариат заграницу. Эльза и ее сокурсники связались с министерством культуры, чтобы вносить в центральную базу данных артефакты. Им открылись коммунистические архивы, склады, целые помещения с предметами искусства, с пометками "высокая конфиденциальность" и запечатанные десятилетиями. И тогда она нашла свиток, который в итоге захватил ее разум.

– Что за свиток?

– Записанное признание монаха, который якобы был ослеплен в лесу самодивами. Эльза обожала необычные истории и не прекращала говорить об этой: что этот монах мог быть тем самым мастером, создавшим крест для Рильского монастыря.

– Тот знаменитый крест? – Он был одной из самых сокровенных реликвий Болгарии. Деревянный крест, который отличался сотнями резных деталей, в миниатюре изображающими сцены из Евангелия.

– Да. Она пришла к мнению, что благодаря самодивам монах обрел сверхъестественные силы. Что он создал крест только после того, как был ослеплен.

– А что, если это правда?

– Это невозможно, Теа.

– Почему?

– Потому что этих существ не существуют. Какой-то взбудораженный мужчина написал какую-то выдумку, а твоя сестра восприняла ее слишком серьезно.

– Пап, может у тебя есть копия этого рассказа?

– Эта беллетристика в прошлом. И ты пообещала мне не лезть в это дело.