случае ты в выигрыше.
Удачи!
Шкафчик 89
Выходной начался потрясающе и чертовски рано, потому что мой телефон безостановочно вибрировал на деревянном прикроватном столике. Я приоткрыла глаза и проверила сообщения. Это была Брук, которая писала каждое слово отдельным сообщением, создавая хаос в оповещениях. И мне нравилось это.
Привет!
Я рано проснулась и мне скучно!
Не хочешь чем-нибудь заняться?
О боже, я посмотрела на расписание фильмов и там четыре, которые я хотела бы посмотреть.
Сходим в кино???
Я куплю попкорн?
Просыпайся!
Сходить в кино?
Что это могло значить? Настоящее свидание? Вчера у нее прошло настоящее свидание с Рей, и она сказала, что они так и не поцеловались. Так в чем причина? Почему она приглашает меня, а не Рей? Все во мне напряглось от надежды и волнения, и…
Дерьмо. Сегодня суббота.
И поэтому я не могла пойти в кино. Черт, черт, черт. Очень хотела пойти, даже несмотря на то, что у Брук был отвратительный вкус в фильмах и она ненавидела ужасы. Черт побери, Броэм, почему его жизнь так усложнила мою? Могу ли я бросить его? Нет, ни в коем случае. Он пригласил первым. Я ненавидела людей, которые отменяли уже обговоренные планы, если появлялось что-то получше. И я не собиралась становиться таким человеком. Поэтому пришлось сказать Брук, что еду в Диснейленд с Эйнсли.
О, нет, я не могу, она захочет поехать с нами. Поэтому я совру и скажу, что занята чем-то… И все будет хорошо, пока кто-то из наших общих друзей не увидит меня там. У половины школы имелся годовой абонемент. Это походило на русскую рулетку, где в каждой камере револьвера была пуля.
Я остановилась на:
Прости, но я уже обещала Эйнсли семейный день в Диснейленде. Она уже сказала одной своей подруге, что не может пойти с нами, поэтому я вроде как не могу взять тебя, хотя очень хочу. Может, завтра?
Я не могу завтра…
Работаю.
Ну и ладно. И я все равно завидую.
Не присылай мне никаких фоток, это усугубит мой синдром упущенной возможности, и я могу разреветься.
Итак, бросить Броэма было бы плохой идеей?
– Нет, – сказала я вслух сама себе, бросая телефон на кровать. Как бы сильно мне ни было тяжело, я понимала, что это моя работа и это не обсуждается. И в конце концов, мне за это заплатят.
Мое сердце разрывалось, и мозг сопротивлялся, я сделала прическу и макияж (в основном используя пробники Брук), оделась (легкий трикотажный укороченный свитер поверх рубашки с коротким рукавом и джинсовая мини-юбка, переделанная Эйнсли специально под мои бедра) и нанесла духи (наполовину использованные Dior Poison, которые мама отдала мне, когда я сказала, что мне нравится этот запах). Глядя на себя в высокое зеркало, прикрепленное к двери, я подумала, что сегодня я оделась благодаря трем самым важным женщинам в моей жизни. Непритязательно, но как-то по-особенному. По-особенному в том смысле, что одежда, купленная на платиновую мастеркард, не выглядела бы так.
Окей, у меня оставалось еще сорок пять минут до прихода Броэма. Этого оказалось достаточно, чтобы просмотреть письма, которые я вчера кинула в рюкзак. Идеально.
Пока папа с грохотом носился по коридору, а запах тостов просачивался сквозь щель в дверном проеме, я поставила ноутбук на пустой деревянный стол и начала просматривать письма. Казалось, я только начала, когда папа постучал в дверь, но, взглянув на часы, поняла, что прошло уже тридцать минут. Я знала, что это был папа, потому что Эйнсли, которая вчера вместе со мной ночевала у папы, чтобы мы могли поехать от него вместе, не стала бы стучать и ждать, а постучала и сразу бы открыла дверь.
– Заходи, – позвала я.
Я не стала прятать письма. Папа был… мягко говоря, не слишком догадливым, поэтому если он вообще их заметил, то, вероятно, решил, что это домашнее задание.
Он просунул голову в дверь и скривил рот так, что усы его съехали набок.
– Пришел какой-то парень.
– О. Что-то он рано.
Мне оставалось ответить только на одно письмо. Полагаю, Броэму придется чем-то заняться, пока я не закончу. Я не собиралась бросать свои дела лишь потому, что по часам Броэма без пятнадцати четыре были половиной пятого и ровно девять – без пятнадцати девять. Может, в Австралии время было чем-то неопределенным, но в Америке, когда мы говорим девять, мы имеем в виду девять, черт возьми.
Папа толкнул дверь еще шире и стоял, загораживая дверной проем, даже когда я встала.
– Кто этот парень? Чего он хочет от тебя? Почему я раньше о нем ничего не слышал?
Я встретилась с папой взглядом – а учитывая, что я унаследовала его рост, это было не так уж трудно, – и сложила руки на груди.
– Эм… главный вопрос в том, почему ты не задаешь мне таких вопросов, когда приходят девочки?
Папа, который недавно перестал называть меня «определившейся» натуралкой или лесбиянкой, в зависимости от пола человека, в которого, по его мнению, я была влюблена в тот момент, удивил меня, сказав:
– Потому что девочки-подростки милые и ответственные и понимают согласие, а мальчики-подростки – это кошмар каждого отца, ставший реальностью.
Немного поколебавшись, я пожала плечами.
– На самом деле это честный ответ. Я согласна с этим.
– Наш папа-союзник, – радостно пропела Эйнсли из своей спальни, где она, очевидно, подслушивала. О, отлично, она уже проснулась. Ей пришлось вернуться к маме поздно вечером, после того как я уже забралась в постель, потому что она забыла свои гормональные таблетки. Одна из многих неприятных ситуаций, когда твои родители в разводе.
Папа проводил меня до входной двери и подозрительно топтался у меня за спиной, пока я здоровалась с Броэмом. Когда я представила их друг другу, несмотря на крепкое рукопожатие и вежливые слова, отец едва ли сказал ему что-то большее, чем короткое «привет, как дела?». Броэм не казался слишком раздраженным – и, честно говоря, по сравнению с тем, как его мама приняла меня, папа практически расстелил красную ковровую дорожку. Так что я не стала утруждать себя попытками завязать между ними светскую беседу. Кроме того, это был, вероятно, единственный раз, когда папа встречался с Броэмом, так что это вряд ли имело значение.
– Буду готова через пару минут, – сказала я Броэму, когда мы вошли в мою комнату. – Я заканчиваю писать письмо.
Я села за стол, а Броэм остался стоять, осматривая комнату.
– Здесь все совсем по-другому, – сказал он.
– Что?
– Она пустая. Совсем не похожа на твою комнату.
– Я остаюсь здесь всего пару дней в месяц, – сказала я, не оборачиваясь. – Этого вполне хватает.
– Больше походит на гостевую комнату.
– Ну, когда я не остаюсь здесь, – отвечала я, набирая ответное письмо, – так оно и есть.
– О, конечно, так оно и есть… И сейчас я похож на придурка.
– На кого? – пробормотала