голова часового — не сводил глаз с «попутчиков» на барке.
— Порядок наводят, чистюли ющецовые, — Лоуд, спешно проверив содержимое возвращенного драгоценного мешка, заскучала. — Лишь бы им ковыряться, употевать.
Хозяева оглядели собственное суденышко: пленного передали наверх, мертвяков рыбам отправили, засохшие брызги и грязь остались в изобилии, ну так не скрести же их ногтями и ножами?
— Море вымоет, — проворчал Укс. — Терпи, Пустоголовая. Чуешь, с кухни дымком прет. Ужин вовремя дадут.
Гру, потихоньку вычерпывающий со дна лодки воду, поморщился. С кухонниками нехорошо вышло. Теперь, наверное, думают, что бывшие пленники — тупицы бесстыжие и неблагодарные. Оно, наверное, так и есть, но… Э, черпаку-то вовсе шмондец — окончательно треснул. И так с ногой не повернешься, а этаким инструментом вообще бесполезно черпать…
— Сидите? — поинтересовались с кормы — над бортом свесилась шерстистая голова — часовой «Козы» сменился.
— Сидим, — не стала отпираться Лоуд. — Отдыхаем. А тебе, малый, языком почесать приперло? Мамка не заругает?
Коротышка мелкозубо оскалился:
— Не, я разрешенья испросил. Говорят, узнай у бабульки, может, нужно чего? Подушку, водички цветочной, мазь от пролежней?
— Это чего такое ваши «пролежни»? Червяки какие? — удивилась оборотниха. — Нет, боги миловали. За водицу спасибо, да мы кухонного взвара подождем — сладок удивительно. А с подушкой ты, огрызок коротколапый, шмондишь — все равно ведь не дадите.
— Я бы свою уступил, так ведь испачкаешь, капитан потом деньгу вычтет, — пояснил коротышка.
— Говорлив ты не по росту, — заметил Укс.
— Нет, если вы спать пристроились или секретный план злодеяний разрабатываете, так я помолчу, мешать не буду, — заверил болтун.
— Да уж трещи, — разрешила Лоуд. — Все равно ужина ждем, а злодеяний у нас на десять лет вперед заготовлено. Ты сам-то из каких краев будешь? Издалека, видать?
— Издалека. Из боевых хогменов родом. Война, походы. Далеко судьба от родной норы занесла, тут скрывать нечего, — вздохнул ветеран-коротышка.
— Ишь ты, — покачала головой оборотниха. — Навидался, значит?
— Ну, какие мои годы. Служу, путешествую, жизнь изучаю, — скромно поведал карлик-хогмен. — Есть у меня такой порок — любознательность. Кстати, спросить-то могу? Нет, если не хотите отвечать, так я с пониманием…
— Отчего не ответить любознательному исследователю? Спрашивай, любезный, — позволила Лоуд.
— Вот у тебя в мешке штука такая круглая, серебряная и с зубчиками. Не подумайте, что шарил, просто по закону опись имущества помогал составлять, вот и запомнилась. Что, правда, королевская корона?
— Корона⁈ Где корона? У меня в мешке корона⁈ — изумилась оборотниха. — Эх, была бы у меня корона… Нет, не везет мне в жизни, господин Мин. Но штуковина ценная, тут ты прав. Старинное серебро! Как-то наткнулись мы на корабль. Одна корма осталась, гниет на мели, вся ракушками-сиделицами облепленная…
— Лоуд рассказывала как упорно ныряли в затопленный трюм, как доставали бочонки, окоменевшие в корке морской коросты и ядовитых улиток, — джин в бочонках стал невыносимо горьким от соли. Вспоминала о синем шкипере-мертвеце, в глазницы которого вросло по лупоглазой двузубке. О том, как вытащили таинственный сосуд, почти неподъемный от наросших раковин, как пытались отчистить…
…- Там кругом вставочки серебряные, сам фарфор красы небывалой, — ковырнешь, белизна сияет, как зубки девы невинной. Но обе ручки враз обломились, — Лоуд даже зажмурилась от горестных воспоминаний. — Бросить чашу пришлось, только верхнее украшение я и сковырнула. Потом оттерла, но разве ту подводную красу сохранишь…
— Да, жаль. Такой ночной горшок — редкостная вещь. Корона-то, она что, она у каждого короля имеется. А это, видать, старинная вещь, может, даже музейная, — признал коротышка.
— Про Музея не знаю, полагаю, то был корабль флота Первого Великого Командора. Они где-то в тех местах все и потопли.
— Так уж и Первого? — засомневался мелкий эксперт. — То древность невообразимая, тогда еще и джин не придумали. Нет, Второго Командора это серебро. Того, что Старый Конгер основал. Великий был король, мудрости и телосложения известного — типа меня. Задницей заточен как раз под такой горшок походно-мореходный, хорошо рассчитанной маневренной соразмерности.
Лоуд и придурошный коротышка дружно заухмылялись. У борта появилась рыночная стукачка, что на имя Аша отзывалась. Сердито глянула на веселящегося карлика, окинула еще более сердитым взглядом сидящих в салми преступников:
— Что ухмыляетесь, рецидивисты? Враки сочиняем и весело? А своему беспризорнику корявую хрень к ноге примотали и всё, пусть хромеет?
— Так мы, милостивая леди, не из врачевателей, — заметил Укс. — Извольте не хулить столь сурово. Как могли, так и замотали. Срастется.
Бабенка яростно фыркнула и исчезла. Хозяева переглянулись, коротышка сверху сказал:
— И, правда, разве это шина? Извиняюсь, криворукие вы по хирургическому делу.
Ответить хозяева не успели: на корме появилась злющая бабенка, в сопровождении мужа и огра.
— Давайте сюда своего сопляка. Капитан разрешил перевязать нормально.
Укс пожал плечами:
— Иди, Гру. Вряд ли насмерть умучат…
С борта корабля сбросили веревочную лесенку и Гру двинулся к ней. Хозяева скептически наблюдали за его ковылянием-ерзаньем. Помогать не будут — мальчишке быть одноногим теперь долго, пусть привыкает. Свобода в том и есть: волен каждый разумный жить, мучится и подыхать как пожелает. Нет, если уж вовсе свалился, обезручил-обезножил, можно и помочь. Если случится настроение для того помогания.
Под взглядами снизу и сверху Гру полез по узким ступеням. Ухватили за шиворот, втянули через борт. Стукачка буркнула что-то гневное, но непонятное…
Потом Гру лежал на куске разостланной старой парусины. Злая стукачка распорола и закатала повыше штанину, хозяйские лубки сняла и швырнула за борт. Обсуждала с мужем «посинелость и багровелость» худой бандитской конечности. Коротышка, оказавшийся обладателем немалых лекарских познаний, приволок сундучок и принялся давать советы. Гру почти ничего не понимал, старался не смотреть на сундучок. Уж не пыточный ли? С чего это на крышке такой крест ярко-красной краской малевать? Принесли таз с водой, засыпали муку странную, замесили «болтушку»… Тряпки специальные, заранее на длинные ленты нарезанные… Мелкий дарк ловко раскатал эти самые «бинты» — здорово где-то навострился…
Нога, замотанная пропитанными болтушкой тканью, стала похожа на жесткий кокон гусеницы — Гру такие на островах Хны видел. И что из такой дряни вылупится? Нога, правда, от движений куда меньше стала болеть.
Рыночная стукачка ополоснула руки, еще раз фыркнула, выплеснула за борт тазик и пошла прочь.
— Срастутся кости, тогда гипс срежем, и все, — снизошел