Желанным гостем кают-компании бывал капитан дальнего плавания Штукенберг, командовавший приданным нашему дивизиону скромным вспомогательным ледоколом (почтенные годы капитана брали свое). Приход его к вечернему чаю вызывал общее оживление.
Это был человек много повидавший и большой чудак. Разносторонняя образованность, интерес к искусству уживались в нем с манерами и причудами морского волка, словно сошедшего со страниц приключенческих романов прошлого века. Капитан пересыпал свою речь забавнейшими присловиями и клятвами: Пусть я проглочу ледокольный винт!, Чтоб мне помереть на суше!.. Но что касается условий плавания в дальневосточных морях, то вряд ли кто-нибудь еще рассказывал о них в нашей кают-компании столько поучительного, как старый капитан ледокола. Этим прежде всего и были дороги его вечерние визиты на Саратов.
Военный человек учится всю свою службу. Командир, учась сам, постоянно учит других. На Дальнем Востоке всем нам приходилось учиться и учить особенно много.
На воду спускались новые лодки. Прибывали и новые контингенты подводников. Но комплектование экипажей порой все-таки отставало: не хватало некоторых специалистов. В частности - инженер-механиков.
Флагмех Евгений Александрович Веселовский предложил подготовить сколько сможем командиров электромеханических подразделений в самой бригаде, из лучших старшин-сверхсрочников. Так возникли краткосрочные курсы лодочных механиков. Программа их была рассчитана на моряков, уже отлично знающих щуки и обладающих таким опытом службы на лодках, который позволит быстро освоить более ответственные обязанности. При отборе кандидатов учитывалась, понятно, и общеобразовательная подготовка. Занятия вели тот же флагмех и другие штабные командиры, инженер-механики лодок.
Со Щ-11 послали на курсы прежде всего старшину электриков Виктора Дорина. Он стал командиром электромеханической боевой части одной из новых тихоокеанских лодок. И в такой же должности воевал на Балтике - на гвардейской Щ-309, потопившей несколько фашистских кораблей.
А когда в первый раз представилась возможность направить одного человека в военно-морское инженерное училище в Ленинград, остановились на старшине группы мотористов Николае Баканове.
Честно говоря, жаль было отпускать его с лодки. Но ему ли не прямая дорога в командиры Рабоче-Крестьянского Красного Флота - ярославский слесарь, коммунист, военмор-доброволец с двадцать четвертого года, накрепко связавший с кораблями свою жизнь...
Согласился Баканов не сразу: не хотел браться за то, с чем мог не справиться.
- Полно, Николай Михайлович! - убеждал инженер-механик Филиппов. - С твоим-то характером учиться можно. Вытянешь!
И Баканов решился.
Я уехал, - писал он потом, - унося с лодки самые хорошие воспоминания из всех, какие имел за прожитые к тому времени двадцать восемь лет. А учиться было очень трудно. Но отступать уже не мог, и все кончилось хорошо. Считаю, что этим обязан командованию подводной лодки.
Военный инженер Баканов стал еще до войны военпредом на одном из ленинградских судостроительных заводов, приемщиком новых лодок. Тех самых, которые форсировали беспримерные по плотности минные поля в Финском заливе и топили фашистские корабли у берегов Германии.
Судьба этого старшины с первой тихоокеанской щуки - впоследствии инженер-капитана 1 ранга - представляется мне естественным продолжением всего, чем мы жили в тридцатые годы на Дальнем Востоке. Рождение нового флота, связанные с этим усилия, общий подъем захватывали людей, определяя для многих их путь на всю жизнь.
Особенно у нас заботились, чтобы не перевелись на лодках старшины-сверхсрочники - костяк экипажей.
Тогда существовал такой порядок: сколько бы ни служил моряк сверх обязательных четырех лет, он ежегодно подавал новый рапорт о желании служить дальше и зачислялся еще на год. Оформлялось это обычно осенью, перед очередным увольнением в запас. Но на Дальнем Востоке постепенно вошло в обычай еще в начале календарного года вносить ясность в вопрос о дальнейшей службе как старых сверхсрочников, так и тех, кто заканчивал срочную. Ведь далеко не безразлично, заранее решил человек, что никуда со своей лодки не уйдет, или надумает остаться в последний момент: отдача сил службе будет далеко не одинаковой.
Об этом и повел я речь, пригласив в начале 1934 года в кают-компанию Саратова всех сверхсрочников дивизиона и старшин, завершавших осенью срочную службу. На столе кипел самовар, вестовые уважительно подавали старшинам стаканы крепкого чая, и у нас пошла откровенная беседа. Познакомив собравшихся с задачами боевой подготовки, я сказал напрямик: как командира и коммуниста, меня тревожит, что у некоторых хороших моряков, коммунистов и комсомольцев, очень нужных подплаву, не определились личные планы на ближайшее будущее. Куда увереннее можно было бы готовить новые походы, зная наперед: не уйдут эти моряки с подводных лодок, не захотят уйти!
Как я и надеялся, некоторые старшины сразу заявили, что готовы продолжать службу, и на следующий же день стали поступать от них рапорты. Общественное мнение в пользу сверхсрочной службы было столь сильным, что из тех, кого хотелось бы оставить, уволились в запас буквально единицы.
Результатам вербовки на сверхсрочную у подводников очень радовался только что прибывший на Дальний Восток новый член Реввоенсовета и начальник политуправления МСДВ Г. С. Окунев (до этого помощник начальника Морских сил РККА по политической части). Он подчеркивал, что, сохранив в своих рядах моряков, осваивавших первые лодки, флот сможет быстрее, увереннее вводить в строй следующие подводные корабли.
Григорий Сергеевич Окунев был политическим руководителем тихоокеанцев более трех лет и остался в моей памяти человеком высокой культуры и большого обаяния, очень прямым и отзывчивым, а когда надо - непоколебимо твердым.
Как-то в разговоре выяснилось, что родом он, как и я, из Белоруссии, откуда его семья тоже бежала при наступлении немцев. В семнадцатом году Окунев стал большевиком. Будучи делегатом X партсъезда, участвовал в подавлении контрреволюционного кронштадтского мятежа, за что получил из рук Владимира Ильича Ленина орден Красного Знамени. А в конце 1921 года, когда я начинал службу молодым военмором, он был послан на флот на политработу.
Быстро перезнакомившись с командирами и политработниками соединений, частей, Григорий Сергеевич поддерживал живой контакт со множеством людей - то позвонит, то к себе вызовет, то сам заглянет. Он умел подмечать склонности каждого, с кем общался, и пользовался этим, вовлекая нашего брата в мероприятия, проводившиеся в масштабе флота или базы. Почувствовав, что мне близки комсомольские дела, Окунев стал время от времени посылать меня на собрания и вечера молодежи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});