Даже проснувшись, я продолжаю лежать с закрытыми глазами, под одеялом, в объятиях Мартена. Чувствую, как он касается губами моего виска, вдыхает мой запах.
— Лайали, я знаю, что ты уже не спишь.
От ласковых, щекочущих ноток замирает сердце. Я открываю глаза, осторожно переворачиваюсь в кольце рук на другой бок, лицом к Мартену.
— Доброе утро, — шепчу.
— Доброе утро, — Мартен улыбается и мне кажется, я могла бы долго-долго лежать вот так, рядом, смотреть на него, тонуть в синеве глаз. — Ты хорошо себя чувствуешь?
— Хорошо, — много лучше, чем ожидала.
При других обстоятельствах все могло бы быть иначе, но я не хочу сейчас думать о них, о чужих руках и глазах.
В комнате еще теснились сумерки, серое небо за окном светлело медленно, неохотно.
— Не жалеешь? — пальцы Мартена начали перебирать мои длинные растрепанные пряди.
— Нет.
— И о потере дара тоже?
Вспоминаю — сияния больше нет, оно исчезло, как исчезло когда-то у моей матери, как исчезало у множества других земных сестер Серебряной, избравших мужчину вместо служения богине.
— Нет. Я всегда знала, что однажды мне придется с ним расстаться, всегда понимала, что сияние нечто временное, преходящее в моей жизни, что оно не останется со мной до конца моих дней. Это неизбежно, для нас, одаренных богиней, не может быть другого пути, если только мы не вступаем в храм. Не могло быть другого пути для меня. Но я не жалею, правда, не жалею. Не с тобой, — я провела кончиками пальцев по колючей щеке.
Мартен перевернул меня на спину, склонился к самому моему лицу.
— А что ты говорила, что вас учили всему необходимому? — в глазах смешинки, рука, оставив волосы, скользнула вниз по телу.
— Когда я подобное говорила?
— Ночью упоминала.
Ах, вот он о чем.
— Меня и моих компаньонок, дочерей знатнейших домов Шиана, обучали вашим манерам, этикету, танцам, рассказывали немного о вашей истории и географии… — я нарочно не ответила прямо, хотя и поняла прекрасно, что именно его интересует.
— Я не об этом, — ладонь накрыла одну грудь, шеи коснулись губы. — И ты мало того, что неумело врешь, но еще и запах тебя выдает.
— В Шиане и многих других странах по ту сторону гор принято обучать девушек искусству любви, особенно девушек высокого рода, — короткие поцелуи спустились по шее до плеча, и я вздохнула, ощущая отклик собственного тела, желание, тянущееся робкими всходами за уверенными прикосновениями. — Нам рассказывают все, что необходимо знать молодой девушке о плотской любви, о страсти, о физических реакциях тела. Наставляют, как правильно ублажить мужа, чтобы он оставался доволен и не слишком часто прибегал к услугам наложниц или куртизанок. По крайней мере, некоторое время после свадьбы.
Мартен поднял голову, посмотрел пристально, с задумчивым интересом.
— Теперь я просто обязан на тебе жениться — хотя бы ради того, чтобы выяснить, чему тебя успели научить, — усмехнулся мужчина и поцеловал меня.
От поцелуя странным образом кружится голова, тело охватывает одновременно и слабость легкая, приятная, и предвкушение волнующее, чуть нетерпеливое.
Дверь открылась резко, с отчетливым стуком. Я вздрогнула, страх разоблачения обжег ледяной, выстуживающей изнутри волной, Мартен же отстранился от меня спокойно, невозмутимо даже.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вы все еще в постели? — Эллина вошла стремительно в спальню, ни капли ни смущенная, ни удивленная, закрыла за собой дверь, окинула нас быстрым оценивающим взглядом. — Скоро придут служанки, фрейлины и… — лисица нахмурилась вдруг и все же выдохнула изумленно, недоверчиво: — Во имя праматери!
— И что тебя так удивляет?
— Я думала, вы уже… а вы только-только… Пес разорви!
Сев и прижав одеяло к груди, я смотрела растерянно то на озабоченно хмурящуюся Эллину, то на Мартена. Не стесняясь наготы, мужчина встал с кровати, подобрал с пола наши вещи и начал одеваться.
— Завтра это все равно не будет иметь никакого значения, — в голосе Мартена твердая, непоколебимая уверенность.
— Но пока-то у нас сегодня, — возразила лисица недовольно. — Ладно, сошлемся на женское недомогание… ибо попытка сжечь простыни будет выглядеть куда как подозрительнее…
Догадываюсь запоздало, о чем речь, и вспыхиваю невольно. Тянусь спешно за положенными на край постели ночной рубашкой и халатом — нельзя, чтобы кто-то еще заметил, что спала я обнаженной. Надеюсь, что среди служанок оборотней нет, а в моей свите из двуликих лишь Эллина.
Мартен обошел кровать, наклонился ко мне.
— До вечера, Лайали, — он говорил тихо, так, что я едва могла расслышать каждое слово.
— Ты придешь?
— Приду. Ни о чем не беспокойся.
— Мартен, я… — мне страшно. Я не знаю, в чем заключается его план, но боюсь, что все сорвется, что все обратится лишь иллюзорной фантазией парочки безумцев, тщетной попыткой, бессмысленной суетой.
— Не думай сегодня о будущем, — мужчина взял меня за подбородок, приподнимая лицо к себе. — О долге, о проклятых, о возможных заговорах. Ты обещала верить мне, помнишь?
— Помню. Я верю.
— Тогда не бойся. Все будет хорошо, — Мартен коснулся моих губ легким поцелуем и, выпрямившись, ушел.
Я надела торопливо рубашку, чтобы не видеть, как он скрывается за потайной дверью, сама завязала ленты. Эллина приблизилась к постели, присела на край.
— Дайте посмотрю, — лисица осторожно повернула мое лицо в одну сторону, затем в другую. — По крайней мере, для человеческого глаза никаких видимых следов нет.
— Вы меня осуждаете, леди Линди? — принцесса крови, невеста наследника и едва ли не накануне собственной свадьбы отдалась тому, кого и недели не знает, поверила в придуманный самой же заговор, готова бросить все, предать свой долг и бежать в неизвестность.
Ради предназначенного мужчины, ради призрачной мечты.
— Эллина, — поправила лисица. — Не осуждаю. Вы… если позволишь, ты… ты поступаешь так, как велит тебе сердце. Знаешь, как мало людей и нелюдей под этой луной следуют ему, как мало готовы рискнуть?
— Сердце ненадежный советчик.
— Как и всякий советчик.
— Я поступаю малодушно и эгоистично, — я осознала вдруг, что не смогу сказать это Мартену: он сильный мужчина, оборотень, никогда ему не понять, каково жить в этом мире женщиной, неважно, леди или крестьянка, высокого рода или безымянная нищенка — правила для нас всегда будут отличаться, как день от ночи. Однако я с удивительной легкостью делилась мыслями с Эллиной. — Я слишком напугана своими же глупыми фантазиями, что остаться и принять неизбежное с достоинством истинной шианки и принцессы. Я слишком хочу узнать, какой будет наша с Мартеном жизнь, чтобы отказать ему. Я даже оказалась слишком слаба духом, чтобы противостоять соблазнам плоти, — короткий, горький смешок замер на моих губах. — Видит Серебряная, я сама настояла на близости, зная прекрасно, что Мартен не посягнет на мою честь без моего на то желания.