ее на руках. – И он направился к девушке, протягивая пальто.
Габриэла забежала мне за спину и застонала.
– Не давайте ему до меня дотрагиваться.
Я хотел остановить его. Он отбил мою руку и пошел за ней. Она – от него. Я почувствовал себя чем-то вроде столба карусели, и ощущение мне не понравилось. Когда этот болван оказался передо мной, я саданул его в бок плечом, так что он отлетел к углу алтаря. Я подошел поближе.
– Хватит! – прорвало меня. – Если хотите помогать нам, то не валяйте дурака, делайте что говорят и оставьте ее в покое. Понятно?
Он выпрямился и начал:
– Но вы не имеете...
– Оставьте ее в покое. Оставьте в покое меня. Еще раз влезете – получите пистолетом по челюсти. Хотите получить прямо сейчас – скажите. Так как?
– Ладно, – пробормотал он.
Я повернулся к девушке, но она уже серой тенью, почти не шлепая босыми ногами, летела к двери. Я бросился за ней, громыхая по плитам ботинками, и поймал ее за талию уже в дверях. Но тут же получил удар по рукам и отлетел к стене, приземлившись на колено. Надо мной во весь рост высился Коллинсон и что-то орал. Из всего потока слов мне удалось разобрать только: «Черт вас подери».
Я встал с колена в самом чудесном настроении. Быть сиделкой при свихнувшейся барышне недостаточно, вдобавок получай тычки от ее жениха. Мне понадобились все мои актерские таланты, чтобы невозмутимо спросить Коллинсона:
– Ну зачем вы так?
Я подошел к стоявшей в дверях девушке.
– Пошли к вам в комнату.
– Только без Эрика, – потребовала она.
– Больше он не будет мешать, – снова пообещал я, надеясь, что на этот раз не ошибусь. – Пошли.
Она поколебалась, затем переступила порог. Коллинсон, с застенчивым, одновременно свирепым, а в целом очень недовольным лицом, вышел вслед за мной. Я прикрыл дверь и спросил Габриэлу, есть ли у нее ключ.
– Нет, – ответила она, будто вообще не знала о существовании ключей.
В лифте она все время пряталась от жениха за моей спиной, если, конечно, он еще состоял у нее в женихах. Сам Коллинсон напряженно смотрел в сторону. Я же вглядывался в лицо девушки, пытаясь понять, вернулся ли к ней после потрясения разум или нет. Первое предположение казалось вернее, но в душе я ему не доверял. По дороге нам никто не попался. Я включил в комнате свет. Закрыв дверь, я прислонился спиной к косяку. Коллинсон повесил пальто на стул, положил шляпу и замер, скрестив руки и не спуская глаз с Габриэлы. Она села на кровать и уставилась мне в ноги.
– Расскажите, что случилось, только побыстрее, – приказал я.
Она подняла на меня глаза и сказала:
– Мне хочется спать.
Вопрос о ее здравомыслии – для меня во всяком случае – был решен: нормой тут и не пахло. Но сейчас меня тревожило другое. Комната. С тех пор как я ушел, в ней что-то изменилось. Я закрыл глаза, попытался представить, как она выглядела раньше, открыл глаза снова.
– Можно мне лечь? – спросила Габриэла.
Я решил, что ее вопрос подождет, и стал внимательно осматривать комнату, предмет за предметом. Пальто и шляпа Коллинсона на стуле – больше ничего нового обнаружить не удалось. Все вроде бы нормально, но сам стул почему-то не давал мне покоя. Я подошел и поднял пальто. Под ним было пусто. Раньше здесь висело нечто похожее на зеленый халат, а теперь было пусто. Халата я нигде в комнате не заметил и даже не стал искать – безнадежно. Зеленые тапочки все еще валялись под кроватью.
– Не сейчас, – ответил я девушке. – Пойдите в ванную, смойте кровь и оденьтесь. Одежду захватите туда с собой. Ночную рубашку отдайте Коллинсону. – Я повернулся к нему. – Спрячьте ее в карман и не вынимайте. Из комнаты не выходить и никого не впускать. Я скоро приду. Пистолет у вас есть?
– Нет, – сказал он. – Но я...
Девушка встала с кровати, подошла ко мне ближе и перебила его.
– Не оставляйте нас одних, – сказала она серьезно. – Я не хочу. Я уже убила одного человека. Вам что, мало?
Говорила она горячо, но не возбужденно, и довольно рассудительно.
– Мне нужно ненадолго уйти, – сказал я, – одной вам оставаться нельзя. И кончен разговор.
– А вы понимаете, что делаете? – Голосок у нее был тоненький, усталый. – Вряд ли. Иначе бы не оставляли меня с ним. – Она подняла лицо, и я скорее прочел по губам, чем услышал: «Только не с Эриком. Пусть он уйдет».
Я от нее совсем одурел: еще немного, и мне придется лечь в соседнюю палату. Меня так и подмывало уступить ей, но я ткнул пальцем в ванную и сказал:
– Можете не вылезать оттуда, пока я не приду. Но он побудет здесь.
Она с безнадежностью кивнула и направилась в гардеробную. Когда она шла в ванную с одеждой в руках, на глазах у нее блестели слезы.
Я отдал пистолет Коллинсону. Его рука была деревянной и дрожала. Дышал он тяжело, шумно.
– Не будьте размазней, – сказал я ему. – Хоть раз помогите, вместо того чтобы мешать. Никого не впускайте и не выпускайте. Придется стрелять – не теряйтесь.
Он хотел что-то сказать, не смог и, сжав мне руку, чуть не искалечил ее от избытка чувств. Я вырвал у него ладонь и отправился вниз, к алтарю, где лежал доктор Риз. Попасть туда удалось не сразу. Железная дверь, через которую мы вышли несколько минут назад, была заперта. Но замок оказался довольно простым. Я поковырял в нем кое-какими инструментами из перочинного ножа и в конце концов открыл.
Зеленого халата я там не нашел. Не нашел я и тела доктора Риза. Оно исчезло. Кинжал тоже исчез. Вместо лужи крови на белом полу осталось лишь желтоватое пятно. Кто-то хорошенько прибрался.
11. Бог
Я вернулся в вестибюль: еще раньше я заметил там нишу с телефоном. Телефон был на месте, но не работал. Я положил трубку и отправился на шестой этаж к Минни Херши. Пока что помощи от нее я никакой не получил, но она, по-видимому, была предана хозяйке, а мне, за неимением телефона, требовался посыльный.
Я открыл ее дверь – тоже без замка, – вошел, затворил за собой. Включил фонарик, обхватив ладонью стекло. При свете, просачивавшемся между пальцами, я увидел мулатку – она крепко спала на кровати. Окна были закрыты, воздух спертый, со знакомым затхлым душком увядших цветов.
Я посмотрел на девушку. Она лежала на спине,