секунду. Я ни слова не произнесу. Она даже не узнает, что я здесь. Необязательно сейчас... но вы могли бы это устроить?
Малый он был высокий, крепкий, молодой, за Габриэлу готов в огонь и воду. Я понимал – что-то случилось. Только не знал что. Помощь мне могла понадобиться, так что прогонять его не стоило. С другой стороны, и рассказывать правду не стоило – начнет еще рвать и метать.
– Заходите, – сказал я. – Я должен осмотреть дом. Хотите сопровождать меня – прошу. Только тихо, а дальше – посмотрим.
Он вошел с таким видом, будто я – святой Петр, открывший ему врата рая. Я захлопнул за ним дверь и повел через вестибюль к главному коридору. Кругом никого не было. Но недолго.
Из-за угла вдруг появилась Габриэла Леггет. Шла она босиком. Тело прикрывала лишь желтая ночная рубашка, забрызганная чем-то темным. Обеими руками она держала перед собой большой кинжал, почти меч. Он был красный, влажный. Красными, влажными были и ее голые руки. На одной из щек виднелся кровавый мазок. Глаза были ясные, блестящие и спокойные, лобик – гладкий, губы решительно сжаты. Она подошла, глядя в мои, вероятно обеспокоенные, глаза с полной безмятежностью. Казалось, она ожидала меня здесь увидеть, знала, что я ей попадусь.
– Возьмите, – сказала она ровным голосом и протянула кинжал. – Это улика. Я его убила.
– Гм, – выдавил я.
Все еще глядя мне прямо в глаза, она добавила:
– Вы – сыщик. Заберите меня туда, где таких вешают.
Руками мне шевелить было легче, чем языком. Я взял у нее окровавленный кинжал – широкий, с большим обоюдоострым лезвием и бронзовой рукояткой в виде креста.
Из-за моей спины выскочил Эрик Коллинсон и, раскинув дрожащие руки, бормоча что-то нечленораздельное, пошел к девушке. Она со страхом отпрянула от него, прижалась к стенке и взмолилась:
– Не пускайте его ко мне.
– Габриэла! – крикнул он, протянув к ней ладони.
– Нет, нет. – Она тяжело дышала.
Чтобы загородить девушку, я встал перед ним, уперся рукой ему в грудь и рявкнул:
– Угомонитесь!
Он схватил меня за плечи сильными загорелыми пальцами и стал отпихивать. Я решил ударить его в подбородок тяжелой бронзовой рукояткой. Но так далеко дело не зашло: не спуская глаз с девушки, он вдруг забыл, что хотел спихнуть меня с дороги, и руки у него ослабли. Я толкнул его в грудь посильнее, оттеснил к другой стене коридора и отступил в сторону, чтобы видеть сразу обоих.
– Потерпите. Надо узнать, в чем дело, – сказал я ему и, повернувшись к девушке, показал на кинжал: – Что произошло?
Она уже успокоилась.
– Пошли, сейчас увидите, – сказала она. – Только, ради Бога, оез Эрика.
– Он не будет мешать, – пообещал я.
Она хмуро кивнула и повела нас по коридору за угол, к небольшой приоткрытой железной двери. Она вошла первой. Я за ней. За мной Коллинсон. В лицо нам повеял свежий ветерок. Я задрал голову и увидел на темном небе тусклые звезды. Я взглянул вниз, под ноги. В свете, проникавшем сквозь дверной проем, мне удалось разглядеть, что мы шагаем по белому мрамору или, скорее, по пятиугольным плитам под мрамор. Было темно, если не считать света из двери. Я вынул фонарик.
Неспешно ступая босыми ногами по холодным плитам, Габриэла повела нас к какому-то серому квадратному сооружению, неясно маячившему впереди. Потом остановилась и сказала:
– Здесь.
Я включил фонарик. Свет заиграл, рассыпался по широкому белому алтарю, отделанному хрусталем и серебром.
На нижней из трех ступенек, лицом вверх, вытянув руки по швам, лежал доктор Риз.
Казалось, он заснул. Одежда на нем была не измята, только пиджак и жилет расстегнуты. Рубашка потемнела от крови. В груди виднелись четыре одинаковые раны, как раз такой формы и размера, которые мог нанести этот большой кинжал. Из ран уже ничего не сочилось, но, когда я приложил руку ко лбу, он был теплым. На ступеньки и на пол натекла кровь, рядом валялось пенсне на черной ленточке, целое.
Я выпрямился и направил луч фонарика девушке в лицо. Она моргала, жмурилась, свет ей мешал, но лицо оставалось спокойным.
– Вы убили? – спросил я.
– Нет! – завопил Коллинсон, словно только что проснулся.
– Заткнитесь, – приказал я ему и подошел к девушке поближе, чтобы он не мог вклиниться между нами.
– Так вы или не вы? – переспросил я.
– А что тут странного? – спокойно спросила она. – Вы же слышали, что говорила мачеха о проклятии Дейнов, о том, что было и будет со мной и со всеми, с кем сведет меня судьба. Так чему удивляться? – И она показала на труп.
– Чушь собачья! – сказал я, пытаясь разгадать причину ее спокойствия. Я уже видел, как на нее действует наркотик, но здесь было что-то другое. Знать бы, что именно. – Зачем вы его убили?
Коллинсон схватил меня за руку и повернул к себе. Он был как в горячке.
– Что толку в разговорах? – закричал он. – Надо ее скорее увезти отсюда. Тело мы спрячем или положим в такое место, где на нее никто не подумает. Вам лучше знать, как это делается. Я увезу ее домой. А вы тут все устроите.
– Ну да! – сказал я. – Свалим убийство на здешних филиппинцев. Пусть их вместо нее повесят.
– Правильно. Вам лучше знать, как...
– Черта с два! – сказал я. – Ну и понятия у вас.
Его лицо пошло пятнами.
– Нет, мне... я не хочу, чтобы кого-то... вешали, – забормотал он. – Честное слово. Я о другом. Ведь можно устроить, чтобы он исчез. А? Я дам денег... Он бы мог...
– Заткните фонтан, – зарычал я. – Только время теряем.
– Но вы должны что-то сделать, – не отставал он. – Вас сюда прислали, чтобы с ней ничего не случилось. Вы должны.
– Умница.
– Я понимаю, что это трудно. Я заплачу...
– Хватит. – Я вырвал у него руку и повернулся к девушке. – Кто-нибудь при этом присутствовал?
– Никто.
Я посветил фонариком на алтарь, на труп, на пол, на стены, но ничего нового не обнаружил. Стены были белые, гладкие и сплошные, если не считать двери, через которую мы вошли, и такой же на противоположной стороне. Четыре побеленные стены поднимались прямо к небу.
Я положил кинжал рядом с телом Риза, выключил фонарик и сказал Коллинсону:
– Надо отвести мисс Леггет в комнату.
– Ради Бога, давайте увезем ее из этого дома, пока не поздно.
– Хороша она будет на улице босиком и в забрызганной кровью рубашке.
Я услышал какое-то шуршание и включил свет. Коллинсон стаскивал с себя пальто.
– Моя машина стоит на углу. Я отнесу