– Др-р-рались по-гер-ройски, по-рррусски два друга в пехоте морской. Один пар-р-ень бы-ыл калужский, дррругой паренёк – костромской...
У Зинаиды, стоило брату только открыть рот, моментально разболелась голова, но она боялась сделать ему замечание, зная, что в этом случае Ваня переключится на свою больную тему и окончательно замучает всех риторическим вопросом, почему судьба-злодейка не дала ему возможности сорвать поганое фашистское знамя со здания Рейхстага в Берлине. А это ни к чему хорошему бы не привело, кроме повальной драки.
Катерина в бессилии положила голову на стол, упрямо продолжая доводить Дергачёва:
– А были у тебя акромя меня ещё бабы? Смори в глаза и отвечай честно! Были или нет?!
– Нет.
– Вр-рёшь! – возмущалась она и ударяла кулаком по столу – так, что бокалы звенели.
– Охладел я к ней, Зин. Как же ты не понимаешь-то?! – говорил Василий Матвеевич, пытаясь перекричать брата, который со слезами, текущими ручьём по его щекам, вовсю драл глотку:
– В штыки удар-ряли два друга, а смер-рть отступала сама. А ну-ка дай жизни, Калуга! Ходи веселей, Кострома!
– Я ему щас по морде дам! Он у меня допоётся! – угрожающе воскликнул Василий и хотел было встать со стула, но Зинаида остановила его:
– Не надо, Васенька! Ты ж его знаешь! Сейчас заведётся, психанёт...
– Ну так что я говорил-то?.. – попытался вернуться к разговору Василий, но в это мгновение к Зинаиде Матвеевне подскочила четырёхлетняя Людочка с испуганными глазами и принялась дёргать тётку за рукав её шерстяного платья цвета прелой вишни.
– Что случилось? – спросила она малышку и наклонила ухо к её губам.
– Там дядь Вова тёть Галю душит! – с ужасом пролепетала Людочка.
– Что такое? Ты куда? – встрепенулся Василий, так и не дорассказав сестре, по какой причине он охладел к своей законной жене – Полине Макаровне (в девичестве Русаковой) и, почувствовав сердечное влечение, влюбился в некую «Наську».
– Я сейчас, ты тут... Подожди меня... – замялась Зинаида Матвеевна – больше всего сегодня она опасалась скандала. – У меня там пироги... А я и забыла совсем! – воскликнула она, ударив себя по толстой ляжке в знак того, что сегодня она чрезвычайно рассеянная и забывчивая.
Зинаида Матвеевна выскочила на балкон и, позвав Любашку с Авророй, велела им немедленно идти гулять.
– Да прихватите с собой Людочку, а то ребёнок целый день без воздуха. Ей уже что-то не то кажется и видится – так и задохнуться недолго! – распорядилась она, и только девочки ушли, как Зинаида Матвеевна на цыпочках подкралась к маленькой комнате, беззвучно открыла дверь и увидела...
Нет, сердце её, конечно, чувствовало, что творится в спальне, но разум не хотел это принимать и оказался не прав.
А увидела она следующее. Владимир Иванович крайне экспансивно, страстно и увлеченно прыгал на золовке. Та, в свою очередь, изо всех сил сдерживая эмоции, слабо пищала, уткнувшись в его плечо. Супружеское ложе Гавриловых ходило ходуном, подобно палубе под сотнями пляшущих ног, скрипя и издавая натужные ритмичные стенания.
– Галина! – обомлела Зинаида Матвеевна. – Но уж от тебя-то я этого никак не ожидала! Кошмар! – И обманутая в который раз женщина без сил осела на стул возле кровати.
– Ой! Зиночка! – взвизгнула золовка, пытаясь сбросить с себя Владимира Ивановича – она махала руками, брыкалась, отбиваясь от него, как от внезапно налетевшей стаи мошкары, но Гаврилов, пребывая в крайнем неистовстве, не видел перед собой ни обалдевшей супруги, ни отчаянных знаков со стороны Галины Тимофеевны – он знай себе галопировал на ней, раскачивая койку так, что даже семь желтоватых костяных слонов, «для счастья» прикреплённых к ложу на полочке, падали один за другим на головы потерявших всякую совесть любовников. Зинаида Матвеевна, подобно слонам, тоже не выдержала дикой картины и в слезах ринулась на кухню. Минуты через две к ней прибежала изрядно помятая Галина Тимофеевна в блузке, надетой второпях наизнанку, и в перевёрнутой задом наперёд юбке.
– Зиночка! – горячо заговорила она.
– Нет, Галь, оставь меня! Я так потрясена, что видеть тебя не могу! Как же ты могла-то?! Уж от кого-от кого, но от тебя я такого никак не ожидала! – повторилась Зинаида Матвеевна и тут же с нескрываемым интересом спросила: – И давно это у вас?
– Ох! Зиночка! – И золовка обняла её за плечи, прижав к себе так сердечно, так по-родственному, что отпрянуть от неё, отвернуться Зиночке было как-то неловко – она прилипла к животу Галины Тимофеевны, как иголка к магниту. – Это не то, что ты думаешь! Это совершенно другие отношения! – И химичка принялась разглагольствовать об этих самых «других» отношениях, которые неизвестно сколько времени связывали её с Владимиром Ивановичем, – подробно и очень рационально, так, словно говорила не об их аморальной связи, а о кислотах, галогенах или металлах, спокойно, без эмоций повествуя об особых свойствах последних. Металл, мол, это химически простое вещество, обладающее особым блеском, ковкостью, хорошей как теплопроводностью, так и электропроводностью. – Зиночка, тебе понятно? Или мне повторить? – Последний вопрос прозвучал безо всякого гонора, а будто тоже был обращён к ученикам, которые впервые в жизни слышат о металле, и ясное дело, могут не уловить сразу что к чему.
– Не надо мне ничего повторять! Поди, не дура! – буркнула Зинаида Матвеевна.
– Зиночка, я прошу тебя, ради Любашки, ничего не говори Ване! Ну, хочешь, я на колени перед тобой встану?! – И золовка, не дожидаясь ответа, рухнула перед Гавриловой на колени.
– Не надо, не надо! Я хоть полы и мыла вчера, дак за сегодня уж грязи понатаскали! Ничего я брату не скажу, успокойся. А где этот идиот – Гаврилов?
– Заснул... Там... На кровати... Он пьяный же совсем...
– Только ты совсем трезвая! – с тяжёлым вздохом подчеркнула Зинаида.
– Так я же объяснила, что это совсем другие отношения, это совсем не то, о чём ты подумала!
– Я своими глазами видела! И думать тут нечего! Ладно, Галь, иди. Я никому ничего не скажу, – пообещала Зинаида Матвеевна и слово своё сдержала – никогда и никому она не рассказывала об этом неприятном инциденте.
– Как же автор об этом узнал? – может справедливо заметить читатель.
Дело в том, что Владимир Иванович сам в дальнейшем растрезвонил об этом – он не умел держать рот на замке. С того дня он возненавидел химичку и кроме как «курвой» и «шлюхой» больше никак не называл. А в отношениях Зинаиды Матвеевны и золовки с того дня образовалась глубокая трещина, края которой соединились и поросли травой спустя многие годы.
* * *
Наконец настал печальный день развода. Погода была мерзопакостная – под стать событию: лил мелкий, противный дождь, на глазах превращающийся в снежную крошку.