Читать интересную книгу Мужчины и женщины существуют - Григорий Каковкин

Официант пошел на кухню, неотступно думая, как бы половчее сказать, что они из одного с ней города, оформил счет и через несколько минут положил на стол. Хирсанов приоткрыл его, посмотрел итоговую сумму.

— Сколько? — машинально, будто расплачиваться надо было ей, спросила Людмила.

— Ничего, — ответил Хирсанов и сунул клубную карту в счет.

Ему действительно это не стоило ничего. В начале года Хирсанов встретился со своим старым проверенным приятелем, который терся в бизнес-кругах и как бы случайно, в проброс сказал, что к нему попала бумага про некую крупную компанию, которую собираются прибрать к рукам через раскручивание против них уголовного дела.

— У них есть две-три недели, не больше, — сказал тогда Хирсанов. — Тучи сгущаются.

Приятель намек понял и быстро нашел тех, кто в этой информации нуждался, несколько сотен миллионов долларов удалось спасти. Приятель заработал, а Хирсанову в качестве подарка открыл именную годовую карту в клубе на пятьдесят тысяч долларов, которая давала возможность проведения деловых переговоров в специально оборудованных комнатах, где можно было включать антипрослушивающую аппаратуру, и ресторан на двоих с неограниченным числом посещений. Год заканчивался, а он был в клубе всего несколько раз, в защищенные переговорные комнаты не верил и предпочитал тонкого свойства разговоры вести, гуляя на воздухе или в шумных городских кафе.

— Принеси еще нам бутылку коньяка с собой, — сказал Хирсанов официанту, когда тот забирал счет.

— У вас клубная карта — это не входит.

Хирсанов посмотрел на официанта с вопросом: кому ты это говоришь?

— Я попробую, — сказал официант и очень скоро пришел с бутылкой, завернутой в пакет, и картой, с которой списали сумму за этот вечер.

Отодвигая стул, когда Тулупова поднималась из-за стола, официант спросил:

— Извините, вы из Червонопартизанска?

— Да, — сказала Людмила.

— Я тоже.

Людмила взглянула на молоденькое наивно-нагловатое лицо двадцатилетнего парня, и оно показалось ей очень знакомым.

— Ты из какого района?

— С “зоны”, — ответил парень.

Зоной в городе назывался район, примыкавший к угольной шахте, к огромным горам из шлака. В ветреную погоду с них, как мелкий дождь, летела черная пыль, оседавшая на крышах, окнах домов и лопухах, растущих вдоль улиц.

— Твоя фамилия…

— Сковородников, — еще до того, как она хотела произнести ее, представился официант.

— Твой отец Андрей Сковородников, — сказала Тулупова, который раз в жизни удивляясь тому, как тесен мир. — Передавай ему привет.

— Это невозможно. Он умер.

— Как! Когда? — спросила Тулупова.

— Пять лет назад, их в шахте завалило. В газетах писали, по радио — не знали?

— Нет.

Хирсанов услышал этот разговор и достал визитную карточку. Он часто доставал ее, как бы намекая на возможность своего участия в судьбах получающих ее людей. Он знал, как человек бывает доволен, прочитывая его фамилию и громкую должность по нескольку раз, ему кажется, что номера совпали — он выиграл в лотерею, но, полежав в дальнем кармане пиджака или портмоне всего несколько дней, визитная карточка превращалась просто в бумагу с фамилией и телефоном. Дистанция между получателем и обладателем ее увеличивалась со скоростью самого быстрого экспресса.

— Обращайся, парень, — сказал он и направился к выходу, подхватив под локоть Людмилу.

Они вышли на улицу.

— Какое метро тут близко? — спросила Людмила.

— Какое метро, о чем ты говоришь?!

Хирсанов обнял Людмилу и страстно поцеловал в губы. Он еще сделал какое-то движение языком, ему казалось приятное — старался быть мачо и вроде получалось. Людмиле было хорошо, пьяно и не страшно с таким мужчиной, сильным и богатым. С поцелуями он опустился ниже, приник к груди, водил руками по спине, но она не испытывала ничего более, чем при сеансе массажа. И еще чувство благодарности.

— Кирилл, ты мне нравишься, но не все в один день. Так нельзя сразу. Я думаю, это неправильно. Мы же не дети, ну…

— Вот именно.

Хирсанов шмыгал носом, сопел, бормотал бессмысленный мужской набор: “хочу”, “не могу”, “давай” и много раз повторял ее имя, восторгался грудью. Она гладила по седой голове своего нового мужчину, а думала о Сковородникове. Он, умирая в шахте, мучился, задыхался, ждал подмоги и, может быть, напоследок, среди прочего произошедшего в жизни, вспоминал и ее, свою первую любовь — Людмилу Тулупову. Она подумала, что, наверное, зря тогда так переживала, теперь насилие смотрелось как неудачное стечение обстоятельств, не найденное вовремя слово: вот та же ночь, только осень и город другой, ей уже не семнадцать, а все так похоже. Она — с мужчиной. Таким же теплым вечером. И не знает, чем все закончится. И не только этот день, эта ночь. Она не знает самого простого — чем он должен бы закончиться? Что хочется ей? Может быть, насилие — это спасение от глупых вопросов? Где-то в глубине, в своих чувствах, как старьевщик, она искала что-то адресованное именно ему, этому красивому мужчине, правильному и богатому, облеченному невиданной ей властью — Кириллу Леонардовичу Хирсанову. Искала в прошлом и настоящем, но ничего, кроме коньяка, чувства благодарности за икру, устриц с лимоном, лобстеров и блюз, не находила. Она не видела, но чувствовала его вспыхнувшее красное лицо, его желание и произнесла непонятную фразу, соединяющую все ее разрозненные мысли в одну:

— Кирилл, а ты этому парню, правда, поможешь?

— Какому? — он забыл об отданной визитной карточке и продолжал ее обнимать и целовать в мочку уха.

— Этому официанту, моему земляку.

— Мне надо всем твоим землякам помогать или есть какой-то критерий отбора?

— Есть, — сказала Тулупова. — Его отец меня изнасиловал в парке после выпускного.

Хирсанов опешил, отстранил Тулупову от себя и посмотрел ей в глаза.

— Как?! Его сыну?! Ты сумасшедшая, ты должна лезть на стенку от одного только упоминания его фамилии!

— Я лезла. Раньше. Я знаю, ты можешь все, без тебя президент, наверное, ни одной бумаги не подписывает, — сказала она, понимая, что Хирсанов обожал, когда его о чем-нибудь просили, намекая на его всемогущество. Даже в первом отделе, когда давно-давно он проходил тестирование, его предупредили, что похвала женщин коварна и он по баллам на краю нормы: “учитывая ваш опыт, мы понимаем, но знайте о себе”.

— Ну, пообещай мне, что, если он к тебе обратится, ты ему поможешь.

— Чем?! Он — официант, чем ему можно помочь?

— Не знаю.

— И я не знаю.

— У президента есть, кто чай приносит? Пусть он носит.

— Не дай бог такую работу — там у чая одни офицеры.

— Ну, пусть он тебе носит. Тебе нужен чай в кабинет? — сказала она, будто прожила с Хирсановым всю жизнь.

— Мне не носят — я сам наливаю.

— Какая я пьяная. Твой “Арманьяк”…

— Мила, — сказал Хирсанов. — Мы могли бы поехать ко мне, но ко мне нельзя…

— …и ко мне, у меня дети, значит, мы едем на метро в разные стороны. Мне этот вариант очень даже нравится. Можно я тебя поцелую, Кирилл?

Тулупова наклонила голову Хирсанова, поцеловала и только в эту минуту вдруг нащупала в себе что-то теплое, похожее на любовь к этому мужчине.

— Такого чудесного вечера у меня еще не было!

— Подожди, — сказал Хирсанов, у него давно был свой план. — Ко мне нельзя…

— …у тебя жена, я поняла.

— Нет. Просто у меня дом такой, там незамеченным не пройдешь, каждый гость регистрируется.

— Зачем ты в таком доме живешь?

— У тебя есть фантазии? — спросил Хирсанов, продолжая гнуть свою линию.

— Сколько хочешь, — ответила Тулупова. — У меня вообще одни фантазии в голове и ничего больше. Всю жизнь одни фантазии.

— У меня тоже. Поехали к тебе в библиотеку.

— Книжки читать?

— Я хочу тебя в библиотеке.

— То есть как? Как ты это представляешь… там охрана, там Олег на входе… Там книжная пыль — у меня не гостиница с диванами. Ты что-то путаешь…

— Мила, — Хирсанов обнял свою новую подругу так, как будто между ними были десятки прожитых вместе лет. — Я скоро уезжаю с президентом по регионам, и у меня нет времени на длительные ухаживания. Мы — не дети. Ты волшебная женщина…

— …с большим бюстом, прошу заметить.

— Да, и это тоже.

— …что значит тоже?! — сказала она с новой для себя нотой в голосе. — На сайте считают, что это главное. А ты нет?

В Тулуповой просыпалась какая-то новая женщина, которую она не знала, выпестованная в бутиках и ювелирных магазинах, объевшаяся лобстерами и разного цвета икрой, исключая, на сей раз, кабачковую и баклажанную, которую готовила дома сама.

— Нет, я считаю, что главное душа.

— Чуткие люди работают у президента. Вот это подбор кадров! Но я не девушка по вызову…