Его привозят в мешках или просто так. С мешками меньше возни. Надо только выгрузить их с грузовиков на деревянные платформы. Потом я двигаю платформы по одной на подъемнике. Перемещаю их из грузового отсека в яму. Сначала все идет в яму. Там расфасовывается.
Если зерно не в мешках, то его надо сбросить сразу в вагонетки. Потом надо упаковать. Это мы делаем в упаковочном помещении. Работа легкая, чисто механическая. Главное – не дать себе заскучать. И пыли много. Ее вроде не замечаешь, но она покрывает все вокруг тонким слоем. Упаковка зерна может свести с ума.
– Ты помнишь время, когда в округе еще были фермы с животными?
Я задумываюсь.
Нет, не помню. Кажется, эти огромные фермы были очень грязными. Самые грязные – птицефабрики.
– Ты бывал на птицефабрике?
Нет, не бывал. Но слышал о них. Жуткое место, говорят.
– Да?
Пихают кучу птиц в одно здание. Неправильно это. Десятки этажей с птицами, которые друг по дружке ходят. Там даже лифты есть. Но нет свежего воздуха. Никакого естественного света. Там должна быть вентиляция, но она не работает.
– А ты много знаешь про птицефабрики.
Ну да. Много чего узнаешь, когда слушаешь. Вентиляционные отверстия постоянно ломаются, но их не сразу ремонтируют. Всем плевать на вентиляционные отверстия, на свет и на птиц.
– Так вот что ты обсуждаешь на работе? Ты там об этом узнал?
На работе я почти не разговариваю. Почти никогда. Но других слушаю.
– И люди, с которыми ты работаешь, рассказывают тебе эти истории?
Да. Случайно что-то слышу.
– Значит, сведения из первых рук. И сейчас ты высказываешь собственное мнение, основанное на этих сведениях, так? Это твои суждения? Или суждения твоих коллег?
Один парень работал раньше на птицефабрике, и он сказал, что у куриц мозги размером с его большой палец. Преимущество быть человеком в том, что благодаря большому мозгу мы можем решать судьбу других существ. Вот как он сказал. А потом засмеялся.
– Он что-то еще тебе говорил?
Бактерии и грибок на птицефабриках – не редкость. Птицы там вялые, дезориентированные. В птичниках рабочие обязаны постоянно носить маски, защитные очки и перчатки. Там водятся всевозможные ужасные микроскопические паразиты, которые губят всякую птицу. В таких местах почти не найти здоровых особей.
– Как думаешь, почему ты мне это рассказал?
Не знаю, отвечаю я, обдумав его вопрос.
– Очень интересно, Джуниор. Правда. Ты рассказывал об этом Грете? Или эта информация всплыла в твоей памяти только сейчас?
Не знаю, повторяю я.
Я слышу, как он за спиной щелкает по экрану. Но ничего не говорит.
– Ты, наверное, счастлив работать на заводе. Похоже, ты нашел свое призвание.
Был ли счастлив? Счастлив ли сейчас? Наверное, думаю я. Что значит «счастлив работать»? Надо работать, вот и работаю.
Зерно, разгрузка, опять зерно, опять разгрузка – и так по кругу. Целый день, говорю я. Время идет. Я всегда думал, что это хорошо. До недавнего времени. Теперь уже не уверен. Хорошо ли, что время так быстро бежит? И вот недавно, на днях, задумался. Почему мы живем именно в этот временной период? Что, если…
– Достаточно, Джуниор. Спасибо. Ты отлично справился. Последний вопрос, и сделаем перерыв. Можешь закрыть глаза на секунду?
Я закрываю.
– Отлично. Видишь что-нибудь сейчас?
Вы ведь попросили меня закрыть глаза.
– Знаю, но я другое имею в виду. Обдумай мой вопрос. Ты можешь видеть, когда закрываешь глаза?
Я не вижу ни вас, ни что сейчас происходит в комнате.
– Я понимаю. Но что-нибудь еще видишь?
Я жду. Глаза не открываю. Ни о чем не думаю. Пытаюсь сосредоточиться. И что я должен увидеть?
Да, говорю я. Вижу.
– Что ты видишь?
Прямо сейчас?
– Да, прямо сейчас.
Грету.
* * *
Терренс объявляет, что мы закончили. Я встаю со стула и ухожу вниз. Интервью утомило меня, расстроило, сбило с толку.
Я не ожидал, что оно пройдет в напряженной атмосфере. И не готов был стольким делиться. Но стоило мне оказаться на стуле, как не смог остановиться. Своими вопросами и молчанием Терренс будто вытягивал из меня всю информацию. Чем больше я провожу с ним времени, тем меньше ему доверяю.
Выйдя на улицу, я иду по узкой грязной тропинке к сараю. Снимаю цепочку, открываю деревянную щеколду и вхожу. Курицы, как и всегда, бесцельно бродят. Парочка поднимают на меня глаза, другие полностью игнорируют. Я насыпаю им зерна, хотя в этом нет необходимости. В голову продолжают лезть всякие мысли, и легче мне не становится, а наоборот, хуже. Плечо опять ноет. Зачем я рассказал ему о птицефабриках? Смотрю на своих куриц. Их не пытают, как на тех фермах. Хорошо кормят. О них заботятся. У них достаточно места. Свободы.
Из единственного окошка в сарае я смотрю на дом. Вижу движение в комнате Терренса. Он там. Я продолжаю наблюдать, пока он не закрывает жалюзи. Я рад, что у меня есть сарай. Рад, что мне есть куда уйти, когда больше не хочется находиться в доме, когда мне нужен перерыв и немного одиночества и времени, чтобы подумать. Рад, что у меня есть курицы, за которыми нужно ухаживать, и что я ухаживаю за ними очень тщательно. Я их очень хорошо знаю. С ними просто, никаких неожиданностей.
Я ухожу за сарай, забредаю на поля канолы. Интервью с Терренсом словно запустило во мне какой-то механизм, и теперь он не останавливается. Разве жизнь не определяется человеком? Разве есть жизнь без цели? Разве жизнь без испытаний и развития – это жизнь?
Я задумываюсь об Освоении. Значит, вот каково мое призвание, мое испытание. Вот какое развитие мне предлагают. Что, если бы вместо меня выбрали кого-то другого? Понятное дело, моя жизнь сложилась бы по-другому. Что, если мое участие – не результат лотереи; что, если мое участие было предопределено? Надо бы спросить об этом Терренса, утроить разок ему допрос.
Я возвращаюсь в дом, Терренс все еще наверху. Я зову его.
Терренс!
Ответа нет.
Я иду к своему креслу в гостиной. Беру в руки свой экран. И машинально звоню Грете на работу. Она отвечает после третьего гудка.
Привет. Это я. Я…
– Что случилось? Обычно ты не звонишь мне на работу. В чем дело? – В ее голосе слышится беспокойство.
Сегодня утром мы немного поговорили. То есть я поговорил. Терренс меня заставил. Я много чего наговорил. Теперь он наверху, в своей комнате. Грета. Это странно. Все так странно. Я не понимаю, что происходит. Со мной. С ним. Что вообще здесь происходит.
– Что значит «странно»? О чем вы говорили?
В основном о работе. Но это было… не пойми что. Я старался делать все так, как он просил. Старался расслабиться. Говорить все, что приходит на ум. Не понимаю, какой в этом смысл.
Она молчит. Она ничего не говорит, но я слышу шум на заднем фоне, – видимо, коллеги.
Как работа? Спрашиваю я.
– Кипит, – отвечает она. – Как и всегда.
Я тут подумал. Может, нам стоит рассказать кому-нибудь о том, что происходит? Рассказать о Терренсе, о том, почему он приехал, об OuterMore и о том, куда я собираюсь?
– Не уверена, что это хорошая идея, – говорит Грета.
Почему? Тебе не кажется, что это как-то жутко…
Я слышу скрип и оборачиваюсь. Терренс стоит всего в паре метров за моей спиной. Я не слышал, как он спустился. До этого момента он не издавал ни звука.
– Джуниор? Алло? – зовет Грета.
Я тут. Знаешь, мне пора.
– Ладно, увидимся вечером.
Я заканчиваю разговор и кладу экран обратно на стол.
– Как курицы, Джуниор?
Он знает, куда я ходил. Похоже, он все это время наблюдал за мной, видел, как я вышел из дома, спустился по ступенькам, зашел в сарай. Он ведь только этим тут и занимается.
У куриц все без изменений, говорю я. Дал им еще немного зерна.
– Ты сейчас с Гретой разговаривал?
Ага.
– Ты часто звонишь ей на работу?
Когда как. Но не часто.
– У нее все в порядке?
Да. Она занята.