Примерно через три четверти часа несколько рабов принялись кричать и подавать мне знаки, чтобы я спасался бегством. И действительно, бросив взгляд вверх по течению реки, я увидел Тайбитса и двух его приятелей верхом на лошадях. Они быстро приближались, а за ними по пятам следовала свора псов. Собак было восемь или десять. Хотя до них было еще далеко, я их узнал. Они принадлежали хозяину соседней плантации. Этих гончих используют на Байю-Бёф для охоты за беглыми рабами. Они похожи на бладхаундов, но куда более свирепой породы, чем водятся в северных штатах. Они нападают на негра по приказу своего хозяина и вцепляются в него, как какой-нибудь бульдог вцепляется в четвероногое животное. Громкий лай этих собак нередко слышен на болотах, и тогда все принимаются размышлять вслух, где перехватят беглеца. Точно так же нью-йоркский охотник останавливается, чтобы послушать, как свора гончих бежит с лаем по склонам холмов, пытаясь угадать, в каком именно месте они загонят лису.
Я никогда не слышал, чтобы раб живым ускользнул из Байю-Бёф. Одна из причин этого заключается в том, что у рабов не было возможности научиться плавать, и они неспособны пересечь даже самую незначительную речушку. Во время побега им не остается ничего другого, кроме как пробежать небольшое расстояние до байю, где перед ними возникает неизбежная альтернатива: либо утонуть, либо быть затравленными собаками. Я же в юности учился плавать в чистых реках, которые текут в моей родной местности, пока не стал опытным пловцом, и чувствую себя в водной стихии как дома.
Я стоял на изгороди до тех пор, пока собаки не добрались до хлопкового пресса. Еще одно мгновение – и их долгие, яростные взлаивания объявили, что они взяли мой след. Спрыгнув со своего наблюдательного пункта, я побежал к болоту. Страх придавал мне силы, и я напрягал их, как только мог. Каждые несколько секунд я слышал лай собак. Они нагоняли меня. Каждое новое завывание слышалось ближе и ближе. Я ожидал, что в любое мгновение они кинутся мне на спину и я вот-вот почувствую, как их длинные клыки впиваются в мою плоть. Их было так много, что я не сомневался, что они разорвали бы меня на куски, мгновенно загрызли бы до смерти. Я, задыхаясь, набрал в грудь воздуха – и выдохнул полупроизнесенную, полузадушенную молитву ко Всемогущему: спасти меня, дать мне силы добраться до какой-нибудь широкой, глубокой реки, где я смогу сбить собак со следа или утонуть в ее водах. Вскоре я достиг лощины с густыми зарослями пальметто[45]. Пока я бежал через нее, деревца издавали громкий шелест, однако не столь громкий, чтобы заглушить собачий лай.
Продолжая бежать, насколько можно было судить – на юг, я со временем достиг ручья, вода в котором была чуть выше щиколотки. До собак оставалось в этот момент немногим более пяти род[46]. Я слышал, как они ломятся сквозь заросли пальметто, воздух над всем болотом звенел от их громкого, рьяного лая. Добравшись до воды, я чуть приободрился. Если бы только она была глубже, они потеряли бы мой след, и это позволило бы мне ускользнуть от них. К счастью, пока я бежал по ручью, он становился все глубже и шире: вот вода уже поднялась выше лодыжек, вот она уже на полпути до колена; временами я погружался по пояс, а потом вновь выбирался на более мелкие места. Собаки не успели нагнать меня, пока я не вошел в воду. Они явно растерялись. Теперь их свирепый лай становился все более и более глухим, подтверждая, что я от них удаляюсь. Наконец я остановился, чтобы прислушаться, но долгие громкие завывания вновь усилились в воздухе, подсказывая мне, что я еще не в безопасности. Они пока могли проследить мой путь от одного бочажка к другому, хоть их и задерживала вода. Со временем, к моей великой радости, я добрался до места, где русло ручья становилось широким, и, бросившись в воду, вскоре переплыл его ленивое течение, переправившись на другую сторону. Уж здесь-то собаки точно будут сбиты с толку: течение уносит прочь все следы того легкого, неуловимого запаха, который позволяет чуткой гончей идти по следу жертвы.
После того как я пересек ручей, поверхность вокруг оказалась такой топкой, что я больше не мог бежать. Теперь я оказался в месте, которое, как я узнал впоследствии, называлось «великой топью Пакудри». Здесь росли гигантские деревья – сикоморы[47], амбровое дерево[48], хлопковое дерево и кипарисы. Эти заросли, насколько мне известно, простираются до берегов реки Калкасье. На 30 или 40 миль там нет никаких обитателей, исключая животных: медведей, диких кошек и огромного числа скользких рептилий, которые кишат там повсюду. В сущности, с того момента, как я пересек ручей, и до тех пор, пока не вышел из болота по моем возвращении, эти рептилии окружали меня. Я видел сотни мокасиновых змей. Каждая лужа и яма, каждый ствол поваленного дерева, через который я должен был перебираться или перепрыгивать, так и кишели ими. Они уползали прочь при моем приближении, но порой в спешке я едва не хватался за них руками или чуть не наступал ногой. Это ядовитые змеи, их укус опаснее укуса гремучей змеи. Кроме того, я потерял один башмак, а у второго полностью отвалилась подошва, оставив на моей щиколотке только верх ботинка.
Кроме змей я видел множество аллигаторов, больших и малых, лежавших в воде или на кусках топляка. Шум, который я издавал, как правило, отпугивал их, и они отплывали прочь или ныряли в более глубокие места. Однако порой я выбегал прямо на такое чудовище, не заметив его. В подобных случаях я отпрыгивал назад, после чего огибал хищника по дуге. Аллигатор может сделать довольно стремительный бросок по прямой, но быстро поворачивать не умеет. Если отпрыгнуть в сторону, то ускользнуть от него нетрудно.
Около двух часов дня я в последний раз услышал далекие голоса гончих. Вероятно, они так и не пересекли реку. Мокрый и усталый, но избавленный от чувства неминуемой и мгновенной смертельной опасности, я продолжал двигаться дальше. Теперь я проявлял больше осторожности в отношении змей и аллигаторов, чем во время первой части моего пути. Прежде чем ступить в глинистый бочажок, я тыкал в воду палкой. Если в воде было заметно какое-то движение, я обходил это место, если нет – отваживался пересечь его вброд.
Со временем солнце село, и вечерние сумерки стали постепенно окутывать огромное болото мантией темноты. Я все еще брел вперед, каждое мгновение боясь ощутить ужасный укус мокасиновой змеи или попасть в сокрушающие челюсти потревоженного аллигатора. Страх перед ними теперь почти сравнялся со страхом перед преследовавшими меня гончими. Немного погодя взошла луна, и ее мягкий свет заструился сквозь нависающие ветви, отягощенные длинными прядями висячего мха. Я продолжал двигаться вперед еще долго после полуночи, все это время надеясь, что выйду наконец в какое-нибудь менее глухое и опасное место. Но вода под ногами становилась лишь глубже, и идти становилось все труднее. Я понял, что пройти далеко мне не удастся. К тому же неизвестно, в какие руки я попаду, если сумею добраться до человеческого жилища. Поскольку у меня нет пропуска, любой белый мог арестовать меня и посадить в тюрьму до того момента, пока мой хозяин не докажет право собственности, уплатит пошлину и заберет меня. Я был беглецом, и, если бы мне привелось встретить законопослушного гражданина Луизианы, он счел бы своим долгом перед соседом посадить меня в застенок. Право, трудно было решить, кого мне стоило больше бояться – собак, аллигаторов или людей.
Однако после полуночи мне пришлось остановиться. Воображение не способно представить необычного… очарования этих мест. Все болото звенело от кряканья бесчисленных уток. Со времен сотворения мира, вероятно, нога человеческая ни разу не ступала в эти самые дальние дебри Великой топи. Теперь она уже не была такой зловеще молчаливой – ее дневное безмолвие подавляло. Мое полуночное вторжение пробудило племена пернатых, которые, похоже, населяли болото сотнями тысяч. И их говорливые горлышки издавали такие многочисленные звуки, и раздавалось хлопанье бесчисленных крыльев. И такое громкое хлюпанье по воде разносилось повсюду вокруг меня, что я не просто перепугался, я был в ужасе. Все летучие твари и все ползучие гады земные, казалось, собрались вместе на этом клочке земли с целью наполнить его шумом и смятением. Не только человеческие обиталища – не только перенаселенные людьми города являют собой зрелища и звуки жизни. Самые дикие уголки земли тоже полны ею. Даже в сердце этого злосчастного болота Бог устроил дом и убежище для миллионов живых созданий.
Луна уже поднялась над деревьями, когда я решил приступить к новому плану. Прежде я старался идти, направляясь, насколько возможно, на юг. Теперь же, развернувшись, я пошел на северо-запад, стремясь дойти до сосновых лесов неподалеку от дома хозяина Форда. Я считал, что буду в сравнительной безопасности, оказавшись под сенью его защиты.