маман ждёт тебя. — Он поманил брата за собой к лестнице.
— Не понимаю! — воскликнул Эдвард. — Почему тебе там драться можно, а мне — нельзя?
— Потому что я не сбегал из дома, чтобы выпить в сомнительной компании? — Филипп прищурился.
— Я не пил. — Эдвард скрестил руки на груди. — Слушай! — вспомнил он. — Тебе наверняка будет интересно! Лиф говорил столько всего про Райдос, про войну… Мне казалось, он хочет меня задеть, но…
— Не слушай его, — прервал его Филипп, остановившись. — Лиф сам не понимает, о чём говорит, и не знает ничего действительно важного. Теперь я в этом уверен ещё больше.
— В смысле? — удивился Эдвард, подаваясь вперёд. — Ты… Ты поэтому все каникулы словно и не на каникулах?
Филипп усмехнулся и кивнул.
— Да. Это мой последний семестр в Академии. Отец одобрил. Я уезжаю в Вистан.
С этими словами Филипп махнул брату и пошёл дальше, оставляя Эдварда стоять с открытым ртом. Вистан был военным полигоном.
Выйти из оцепенения всё-таки пришлось. Эдвард взглянул на коридор, ведущий в комнаты матери, и тяжело вздохнул. Когда он был маленьким, его наказывали очень редко. Разве что, когда он портил одежду или книжки, могли запретить ехать с отцом в Ворфилд или идти на тренировку или поставить дополнительные скучные занятия. Сейчас он вырос, и провинность была куда серьёзнее порванных брюк.
«Такое поведение недопустимо… Я не ожидала… Я разочарована…» — это говорила мадам Керрелл, не повышая голоса. Эдвард уставился в пол. От тона матери, расстроенного и обвиняющего, ему привычно становилось не по себе, будто он действительно совершил самый страшный проступок на свете. Только в этот раз вины он не чувствовал, не жалел, что сбежал и повеселился. Это был его день рождения, и целые сутки он был счастлив. А сейчас просто слушал и ждал наказание.
Оно показалось удручающе суровым. Теперь ему было запрещено покидать Академию в учебное время, на каждый праздник он должен был приезжать домой, вне зависимости от того, длился перерыв день или неделю. Если же мадам Керрелл узнает, что Эдвард проводит выходные не за учёбой, а там, куда потянет Джонатан, — к нему приставят гувернёра. Это был бы позор, и Эдвард, не раздумывая, обещал выполнять все условия. Как мать собиралась его проверять, он не знал, но и думать об этом не хотел: нарушить данное матери слово он бы не посмел. Он не хотел ещё раз слушать её причитания и нотации.
Его величеству о провинности сына даже не сказали…
* * *
Полгода пролетели потоком умных книжек. От текстов пухла голова, ничего читать и учить Эдвард не хотел, но больше ему делать было нечего. Джонатан катался без него, каждый раз с сочувствием глядя на вынужденного оставаться на кампусе друга; в замке, куда приходилось уезжать и отчитываться матери по учёбе, ничего не происходило. Выдохнул Эдвард, лишь когда прошли экзамены, за каждый из которых он получил отлично. Тогда ему показалось, что мать осталась довольной и потеплела, забыв о его зимней провинности.
«Возьми маман в путешествие, — предложил Джонатан. — Она полностью оттает. Поверь, она нужна тебе в хорошем расположении духа. У меня планы на тебя на осень».
Эдвард скривился: кто вообще ездит с мамами? Он хотел поехать с другом, расслабиться, наверстать время, потраченное на наказание, но, подумав, понял, что так будет лучше. Матери было нужно отдохнуть от плохого настроения отца. Тот был не в духе постоянно. Это стало слишком обыденным, но всё ещё неприятным.
Война на юге разгоралась. До конца зимы всё было на удивление спокойно, но стоило начаться оттепели, как огромные чёрные машины неизвестного происхождения пересекли границу в четырёх местах и стали двигаться вглубь. В ближайших городах поднялась паника, люди уезжали, боясь, что враг доберётся до них, и даже в столице начинали задавать вопросы: «Что будет если они прорвутся за барьер?» Машины считали непобедимыми, неразрушимыми, пока наконец одна не была выведена из строя. Армия понесла большие потери, но командование было уверено — не зря. Теперь у них были детали, теперь они могли понять, как механизмы работают и как их сломать.
И пока механики разбирались с машинами, пока обстановка накалялась и даже зажиточные семьи чувствовали давление выросших налогов, а на юге гремели взрывы, Эдвард увёз мать на северо-запад, в спокойный Западный Альбион. Это была небольшая страна у подножья пограничных гор: чистый воздух, гейзеры, горячие источники — всё, что нужно, чтобы отвлечься от ужасов в родной стране.
Именно там в конце лета Эдвард получил короткое, но интригующее сообщение от Джона: «Будь в Академии на неделю раньше. Очень важно!»
Эдвард сглотнул и, быстро скрестив пальцы, обратился к матери.
— Мама? — Он мило улыбнулся. — Ты не против, что я тебя оставлю немного раньше и вернусь в Мидланд? Я вёл себя примерно. — И быстро закивал.
Удивлённая мадам Керрелл пожала плечами, и Эдвард начал собираться.
* * *
— Эдвард, чёрт тебя дери! — Голос Джонатана перекрыл шум коридора Академии.
Все поворачивались к нему с немым недовольством.
Эдвард закатил глаза и обернулся ровно за секунду до того, как в его плечо впилась, подобно когтям, рука друга. Джонатан отдышался, выпрямился, поправил камзол, пригладил выбившиеся из небрежного хвоста волосы и недовольно посмотрел на Эдварда.
— Полшколы слышало, как я тебя зову. Все — кроме тебя.
Эдвард пожал плечами. Он приехал вовремя и провёл в Академии несколько часов, обходя все сады и гостиные, безуспешно пытаясь найти Джонатана. Он слишком устал, чтобы радоваться его появлению.
— Я не слышал, извини.
— Ладно, не важно, — отмахнулся Джон. — Ты, наверно, давно сгораешь от нетерпения узнать, что же такое намечается.
— Нет. Перегорел. — Эдвард оттопырил губу.
— Ах вот оно как. — Джонатан приподнял бровь и криво усмехнулся. — Ну, тогда тебе не будет интересно, что мы оба приглашены на съезд Особого Круга! Ежегодное празднество для особо почётных гостей, достигших определённого возраста. Поверь, Керрелл, только самое элитное общество, никакой челяди.
Джон хмыкнул, покосившись на проходящего мимо парня в простой холщовой рубашке и потёртой куртке. Тот с вызовом взглянул на молодого графа, всем видом показывая, что презирает оного и все эти «элитные общества» вместе взятые.
— Организатор, к слову, — продолжал Джонатан, — я. А глава круга сейчас Лиф Стофер. Помнишь его?
— Стофер, говоришь? — поморщился Эдвард, вспоминая того подозрительного типа, от которого несло алкоголем и который вызвал его на бой, желая отыграться за проигрыш Филиппу. И снова проиграл. Эдвард был озадачен. — Я думал, что он больше не захочет со мной знаться.
— О, всё с точностью до наоборот! Он