Тиффани немного помолчала. — Бабушка Болит… это моя бабушка, говорила, что кто-то должен говорить за тех, у кого нет голоса.
— Она была ведьмой?
— Я в этом не уверена. — ответила Тиффани. — Думаю, что да, но она сама не знала кто она есть. Она обычно жила сама по себе в старом пастушьем вагончике, там, в холмах.
— Она не хихикала, нет? — спросила мисс Левел и, увидев выражение лица Тиффани, быстро добавила. — Извини. Но такое бывает с ведьмами, не знающими кто они есть. Это все равно, что корабль без руля. Но она явно не была такой, я вижу.
— Она жила в холмах и говорила с ними, и она знала об овцах больше, чем кто-либо другой! — с жаром сказала Тиффани.
— Конечно знала, разумеется…
— Она никогда не хихикала!
— Ну ладно, ладно. — успокаивающе проговорила мисс Левел. — Она хорошо разбиралась в лекарствах?
Тиффани задумалась. — Ммм… Только в овечьих. — ответила она, успокаиваясь. — Но в этих она разбиралась отлично. Особенно, если в них был скипидар. В основном, если там был скипидар. Но она всегда… Она… просто… была, даже когда ее не было на самом деле…
— Да. — произнесла мисс Левел.
— Вы понимаете о чем я? — спросила Тиффани.
— О, да. — ответила мисс Левел. — Твоя бабушка жила в холмах предгорий…
— Нет, в холмах низин. — поправила ее Тиффани.
— Извини, в холмах низин вместе с овцами, а люди время от времени поглядывали на холмы и говорили друг другу — «А что бы сделала Бабушка Болит?», или «Что бы сказала Бабушка Болит, если бы она узнала?», или «А если Бабушка Болит рассердится?» — продолжала мисс Левел. — Верно?
Тиффани прищурилась. Верно. Она вспомнила, как бабушка ударила торговца, нагрузившего осла так, что тот и двинуться не мог, и пытающегося побоями стронуть его с места.
Бабушка редко прибегала к действиям. Она предпочитала слова, которых у нее было не так уж и много. Торговец настолько испугался ее внезапной ярости, что даже пикнуть не посмел.
Тиффани тоже испугалась. Бабушка, которая редко говорила что-либо, не подумав предварительно минут десять, быстрым, неуловимым движением дважды ударила негодяя по лицу. Известие об этом обошло всю округу, весь Мел. И на какое-то время, люди немного помягче обращались со своими домашними животными. Даже спустя несколько месяцев после этой истории с торговцем, возчики, гуртовщики и фермеры по всей округе задумывались, прежде чем поднять плеть или палку. А что, если Бабушка Болит смотрит?
Но…
— Откуда вам это известно? — спросила она.
— О, я догадалась. По мне, она была ведьмой, кем бы она сама себя не считала. И я должна признать, хорошей ведьмой.
Тифани преисполнилась наследственной гордости за бабушку.
— Она помогала людям? — спросила мисс Левел.
Гордости немножко поубавилось. На язык просился немедленный ответ — «да», но тем не менее… Бабушка почти не спускалась со своих холмов, разве что на Страшдество или к началу окота. Ее редко можно было увидеть в деревне, за исключением тех дней, когда опаздывал торговец, привозящий пачки табака Бравый Мореход. Тогда она в спешке и суматохе приходила в деревню, шурша своими черными, засаленными юбками, чтобы занять пригоршню табака у кого-нибудь из стариков.
Но не было человека на Мелу, начиная с самого Барона, кто бы не был чем-нибудь обязан Бабушке. И она делала так, чтобы люди отдавали свой долг перед ней другим. Она всегда знала, кто терпит нужду.
— Она заставляла их помогать друг другу. — сказала Тиффани. — Она заставляла их помогать самим себе.
Последовало молчание и Тиффани услышала, как на дороге пели птицы. Птиц здесь было много, но она скучала по крикам ястребов.
Мисс Левел вздохнула. — Не многим из нас такое под силу. Если бы я так могла, нам не пришлось бы сегодня снова идти к мистеру Ткачику.
Тифани подумала про себя — О, Боже.
Им приходилось ходить к мистеру Ткачику чуть ли не каждый день. Эти визиты приводили Тиффани в содрогание.
Кожа мистера Ткачика была как пергамент — тонкая и желтоватая. Дом, где он жил, пропах старым картофелем, а вокруг рос запущенный сад. Мистер Ткачик всегда сидел в одном и том же старом кресле в крохотной комнатке, выпрямив спину и положив руки на две прогулочные трости, в костюме, лоснившемся от старости, и смотрел на дверь…
— Я должна знать, что он каждый день ест горячее, хоть ему и надо всего ничего. — сказала мисс Левел. — Вдова Тасси, что живет в том конце переулка, стирает для него. Знаешь, ему девяносто один.
У мистера Ткачика были блестящие глаза и он болтал без умолку, пока они прибирались в комнате. Когда Тиффани пришла к нему в первый раз, он назвал ее Мэри. И время от времени он снова обращался к ней так. Еще он с удивительной силой хватал Тиффани за запястье, когда она проходила мимо. Эти руки, внезапно сжимающие, как тисками, были настоящим шоком. Она могла видеть голубые прожилки вен под кожей старика.
— Я никому не стану обузой. — настойчиво твердил он. — Отложил денежки на смерть. Моему Тоби беспокоиться не о чем. Я за себя заплатить смогу! Я хочу приличные похороны, ясно! Чтобы были черные лошади с плюмажами, чтобы была похоронная процессия и пристойные поминки в конце. Я все записал, от и до. Ну ка, проверь мой ящик, хорошо? А то вечно эта ведьма здесь ошивается!
Тиффани с безнадежным видом посмотрела на мисс Левел. Та кивнула и показала на деревянный ящик, засунутый под кресло мистера Ткачика.
Ящик оказался набит монетами, в основном медными, но среди них затесалось и несколько серебряных. Они казались целым состоянием и на какое-то мгновение ей захотелось, чтобы у нее было столько же денег.
— В нем полно денег, мистер Ткачик. — ответила она.
Мистер Ткачик расслабился. — Ага, вот так. Никому я обузой не буду.
Когда они пришли, мистер Ткачик, храпя, спал с открытым ртом, выставив напоказ свои желто-коричневые зубы. Однако, он немедленно проснулся и, уставившись на них, сказал: — Мой Тоби приезжает в субботу.
— Вот и отлично, мистер Ткачик. — ответила мисс Левел, взбивая ему подушки. — Мы здесь все приберем и вычистим.
— Повезло ему с работой, знаете, — продолжал мистер Ткачик с гордостью. — Хорошо устроился, работенка непыльная и тяжести поднимать не надо. Говорит, что хочет поглядеть на меня, как я тут поживаю. А я заверил его, я его заверил, что смогу заплатить за себя сам, когда умру — за все, за соль, за землю и два пенса лодочнику впридачу!
Сегодня мисс Левел побрила его. Сам он бриться не мог, потому что руки у него сильно дрожали. (А вчера она подстригла ему ногти на ногах, потому что сам он не дотягивался. Зрелище не для слабонервных, особенно когда один обрезок разбил оконное стекло.)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});