Читать интересную книгу Взгляд василиска - Макс Мах

"Бред!"

И не в полицейском присутствии, не в какой-нибудь официальной, пусть и тайной тюрьме, или как это там у них называется? Дом предварительного заключения? Но баржа, баржа никак в картину легальной деятельности спецслужб не укладывалась. Она из этой предполагаемой картины совершенно выпадала. То, что успел увидеть здесь Реутов, даже на тайную штаб-квартиру какой-нибудь страшно засекреченной разведслужбы, как в романах Локшина, не тянуло. У них даже карцера ("Камеры", – поправил он себя) оборудованной не было. И допрос проводился в обыкновенной каюте… Но, если и этого было мало, то, где это видано, чтобы жандармы, полицейские и военные контрразведчики – а Вадим сейчас вспомнил, что все вроде бы так и обстояло – работали вместе? Причем, не сотрудничали, а именно, что составляли единую группу.

"Ряженые?"

Но было у Реутова неприятное ощущение, что в данном случае он не ошибается, и люди эти именно те, за кого себя и выдают. Однако, как это возможно, он совершенно отказывался понимать. И еще это сраное Третье Главное управление, с которого, собственно, весь разыгрывающийся вокруг Реутова театр абсурда и начался! Третье управление давным-давно являлось театром теней. Конечно, в девятнадцатом веке – ну, пусть, даже в начале двадцатого – оно являлось едва ли не самой страшной сыскной службой в Европе. Тайный политический сыск… Кровь в жилах стыла при одном упоминании о "псах государевых". Но то было и вообще жестокое время. Революционеры, бомбисты, то да се… Однако с тех пор, как каган стал конституционным монархом, Третье Главное управление его личной канцелярии превратилось в раритет, точно так же, как и пресловутый "черный кабинет", или императорская конвойная рота. Анахронизм, пережиток…

"Скоморохи".

Однако неожиданно скоморохи генерала Чуланова ожили и оказались прикосновенными к какому-то совершенно невообразимому безобразию, названия которому и подобрать было сложно.

И сам допрос… Чего они от него, собственно, хотели? Ради чего, сначала, накачали наркотиками, потом били, ну а под конец и вовсе применили к нему электрошок? Но ответа на этот вопрос у Реутова не было. Во всяком случае, в прямую ему так и не сказали, в чем он обвиняется или, хотя бы, что конкретно все эти люди от него хотят. Информации? Но, ради всех святых, какой? Анализ вопросов которые ему задавались во время допроса, картины не прояснял. Напротив, запутывал еще больше.

Взять хотя бы весьма странный для Русского каганата вопрос о его, Реутова, национальности и вероисповедании. Это же чистейшей воды бред! Кому это может быть интересно? В России, если Вадим помнил правильно результаты последней переписи, проживало 290 миллионов человек, из которых русскими были только 160 миллионов, а православными и того меньше, потому что, как минимум, двадцать пять миллионов русских, то есть, тех, кто достоверно знал, что ведет свой род от восточно-славянских племен, были иудеями пяти разных концессий, католиками, никонианами, лютеранами, и даже мусульманами. Впрочем, православными были не только русские, но и многие хазары, татары, чуваши…

Или взять вопросы о военной службе… Тоже глупость получается. Они ведь знали о Вадиме все, что можно узнать из официальных источников, зачем же, тогда, спрашивали?

"Действительно бред!"

Впрочем, сейчас Реутов вспомнил один очень странный эпизод, который за всеми событиями вчерашнего дня совершенно выпал из его памяти. Дело было около пяти часов дня, когда, завершив, наконец, свой дурацкий вояж по модным магазинам – и где, спрашивается, теперь этот замечательный темно-серый костюм и темно-синяя рубашка от Жукова? – Вадим вернулся домой. Как раз минут через десять после этого – Реутов только начал, было, приводить себя в порядок – зазвонил телефон.

– Здравствуйте, – сказал совершенно незнакомый голос. – Это квартира Реутовых?

– Реутова, – поправил Вадим, догадываясь, что звонят из какой-нибудь коммунальной службы или чего-нибудь вроде этого.

– Вадим Болеславович? – сразу же спросил "голос".

– Борисович, – снова поправил Реутов.

– Извините, – сказал мужчина с той стороны. – Вадим Борисович, не откажите в любезности. Я, собственно, разыскиваю одного своего однополчанина, Реутова Вадима, который служил в 7-м Петропавловском драгунском…

– Это не я, – сразу же оценив ситуацию, ответил Реутов. – Я в казачьем корпусе служил.

– Казак, значит, – явно расстроился "собеседник". – А я думал… А в драгунах, извините, у вас родственников…?

– Не было, – снова остановил его Вадим. – Из моей родни, в смысле, из Реутовых, воевал только мой кузен. Но он был летчиком и погиб под Будапештом.

– Сожалею, – сразу же откликнулся "голос". – Много тогда народу полегло. Извините.

– Да, не за что, – отмахнулся Вадим. – Война…

– А вы ведь с Волги, – вдруг спросил так и не представившийся человек, по-видимому, уловив окающее произношение Реутова.

– Так точно, – усмехнулся Вадим. – Итильские мы.

– Приятно было познакомиться…

"А ведь он меня проверял", – понял сейчас Реутов. – Этот сукин сын знал, что я не Болеславович, а Борисович, как знал и то, что никакой я не драгун. Он просто хотел удостовериться, что я тот человек, который ему нужен…"

Оставалось не понятным, зачем Реутов оказался нужен этому человеку, но разговор этот странным образом хорошо укладывался в схему допроса.

"Это они подход искали? Или просто совпадение?"

Могло быть и так. Ведь то, что однополчане никогда Реутова не беспокоили, ограничиваясь рассылкой обезличенных приглашений на редкие сборы и тому подобные мероприятия, на которые, впрочем, Вадим никогда не ездил, не означало, что какой-нибудь хворый казачина не вспомнит о нем от нечего делать и не позвонит. Однако было в этом разговоре что-то такое, что мешало Реутову принять любую из двух, всплывших в голове версий. И, кроме того, воспоминание о телефонном звонке вытянуло из памяти еще одну странную историю, такую же смутную и дурную, и тоже, по всей видимости, имеющую отношение к нынешней фантасмагории. Во всяком случае, полковник Веселов из военной контрразведки – а именно так, в конце концов, и представился тот тип, что первым начал допрос Реутова – тоже интересовался знакомством с Каменцом…

15.

– Эй! – голос Давида буквально выдернул Вадима из состояния того особого "сознательного забытья", в которое он впал, углубившись в свои мысли. Такое с ним иногда случалось, и, как хорошо знал Реутов, продолжаться могло довольно долго. И сейчас, судя по напряженному полному тревоги голосу старого друга, с ним это самое и приключилось.

– Эй! Вадим! Да, не молчи ты, сукин сын! Ты живой?

– Я здесь, – крикнул в ответ Вадим, снова возвращаясь к безрадостной действительности холодного и вонючего трюма, и сразу же подумал о том, что присутствие здесь Давида запутывает ситуацию еще больше.

"А он-то здесь причем?"

– Ты тоже прикован? – спросил Реутов.

– Нет, – желчно отозвался Давид. – Я тут прогуливаюсь… в наручниках на все тело.

"Наручники… " – теперь, когда ему об этом сказали, Вадим увидел, что прикован он не какими-то мифическими кандалами, а обыкновенными полицейскими наручниками, множество раз виденными им в кино и по телевизору, и понял, почему так жмет ногу – браслет маловат был, вот какое дело.

– Слушай! – Вадим, наконец, сообразил, что еще ему мешает во всей этой, с позволения сказать, истории. – Но ты же иностранец!

– И что с того? – удивленно откликнулся Давид. – Я что могу пожаловаться в посольство?

Слова Давида окончательно расставили все точки над "И". Если у Реутова еще имелись какие-то сомнения, то интонация, с которой Казареев упомянул свое посольство, показывала, что он-то никаких иллюзий по поводу их положения не питает.

"Живыми нас не выпустят", – наконец сформулировал Реутов самую главную на данный момент мысль. Впрочем, если подумать, то вывод напрашивался сам собой. После всего, что натворили эти деятели, отпускать свидетелей им будет не с руки.

– А Лилиан? – на всякий случай спросил Вадим.

– А что, Лилиан? – тем же не внушающим оптимизма, хотя и совершенно ровным голосом, переспросил Казареев. – Или тоже сидит где-нибудь голая, или уже с богом разговаривает… Меня в баре отеля взяли. Позвали к телефону и… "здрасьте". Она в это время в номере была…

– Не слышу в твоем голосе беспокойства, – чисто автоматически сказал Реутов, который как раз сейчас вспомнил о Полине и при словах Давида даже похолодел – хотя, куда, казалось бы, больше – представив, что эти сукины дети могли с ней сделать.

– Я ей не сторож, – как-то странно откликнулся Давид.

– Но она же твоя жена! – Не поверил своим ушам Вадим.

– Эх, Вадим, – интонация невидимого в темноте Давида снова изменилась. – Если бы такие женщины, как Лилиан, велись на таких старых обормотов, как я, жизнь была бы куда, как интереснее, но, вряд ли, это была бы наша жизнь. Хотя вот у тебя…