на Росляи, а не на Громушку. Говорит, что устала очень, а тут, по пути, стог соломы оказался. Хотела в нём отдохнуть, но что-то не решилась. Потом на дороге увидела лошадь с санями, думала — подвезут, но седоки не заметили. Впоследствии оказалось, что в санях ехала из Токарёвки Татьяна Васильевна со своим другом Николаем. Он отвозил в Громушку Татьяну Васильевну. Но уже и недалеко было, мама даже опередила их, пока они ещё куда-то заезжали. Замёрзшая пришла, голодная. Донна Платоновна накормила-напоила. Мама говорила, что кормила она её большими мягкими белыми пирогами, лучше сказать — пышками. А на печи бабушка Аксинья с ребятишками, Таней и Витей. Таня-то ещё совсем маленькой была, волосы белые, кудрявые. Пробыла мама в гостях до следующего воскресенья, а уж потом домой её отвезли на санях.
Ухажёр Татьяны Васильевны, Николай, так и не смог добиться её руки. И через много-много лет, уже после смерти мужа Татьяны Васильевны, Лектора Леонида Ивановича, он приезжал в Москву к Татьяне Васильевне и опять просил руки, но снова она ему отказала.
Когда я поступал в 1966 г. в институт (МИИГАиК), а потом учился на вечерне-заочном отделении (один год), я останавливался у Татьяны Васильевны и Леонида Ивановича в том деревянном доме у Казанского вокзала. Надо сказать, что дом этот был слишком особым, чему, собственно, виной и место его расположения. Дом деревянный, двухэтажный, на нескольких хозяев в одном подъезде. В основном в нём жили какие-то неблагополучные семьи, да и двор сам был наполнен именно такой компанией. Но Татьяну Васильевну все уважали и особых действий в отношении её семьи и её гостей не предпринимали. А гостей у неё всегда было много, дом-то как раз был на дороге, Казанской дороге, от наших родных мест. На этот вокзал приходили поезда Тамбовского и Воронежского направлений. Родни было много. Когда я у них появился, то в первую очередь тётя Тася вывела меня вечером во двор, подвела к кучке ребят разнокалиберного возраста и сказала:
— Вот, ребята, это мой племянник, Серёжа. Запомните его. Чтобы ничего плохого не было.
Так и было. Приходилось и очень поздно вечером возвращаться с вечерних занятий, но кроме слова мне вслед — «племянник» — ничего не случалось.
Но уважение уважением, а часто ребята делали набеги на холодильник Татьяны Васильевны, больше всего перед зимними праздниками. Дело в том, что холодильник представлял собой в коридоре фанерный стенной ящик, дверцы которого закрывались на замочек, чтобы только не раскрыло сквозняком. Но к этому как-то привыкли, да и стало своего рода ритуалом. И знали, кто взял продукты, а поделать ничего не могли.
И ещё случай с Татьяной Васильевной. Пошли они как-то группой по Москве. Уже несколько вечерело. На улице увидели картину, похожую на то, что какие-то молодые люди пристают к девушке (потом так это и оказалось, и приставали они из-за денег). Татьяна Васильевна смело так подходит к этой группе и говорит девушке:
— Надя, ну что же ты пропала-то? Мы тебя ищем-ищем! Вон, сейчас сюда и Володька с Петькой придут.
Ребята, которые приставали к девушке, видя такое дело, убрались от греха восвояси, не захотели встретиться с «Володькой» и «Петькой». А «Надя», которая оказалась не Надей, а Светой, потом очень благодарила тётю Тасю…
Московское Хованское кладбище и приютило у себя рядышком на 29-м участке детей Выгловских, Александру, Алексея и Татьяну, а на 134-м участке покоится Лектор Леонид Иванович, отец которого был, как говорил Леонид Иванович, садовником в Кремле. Часто Сталина видел, даже в шахматы с ним играл.
А до всего до этого, в давние времена, в конце 29-го в начале 30-х гг., ходил-бродил по деревням отец, дед и прадед, Выгловский Василий Петрович, с паспортом, который не давал ему прописки больше, чем на одну ночь в одной деревне. В 1929 г. семью Василия Петровича раскулачили, а его самого сослали в Россошь Воронежской области, что находится примерно километрах в трёхстах от родных мест, где он жил в Тамбовской области. Приходил он и в родные места, пока были силы. Удавалось иногда и у своих тайком переночевать, хоть это и запрещалось.
После раскулачивания семью мамы, Кудиновых, взял к себе мамин дядя, Трофим Пименович Кудинов. Как-то раз, году в 1929 или 1930, Матрёна Егоровна, жена дяди Трофима, выглянула в окошко и говорит:
— Девки, глядите-ка, дедок пришёл, сват. Ну-ка, Зинка, поди вынеси ему два яичка и хлебушка немного.
«Дедок» этот и был Василий Петрович, как раз Зинкин дедушка. Его и раньше «дедком» прозвали, так и осталось. Мама помнила, как тогда выглядел её дед. В оборванной одежде, маленький, сухонький (это примерно в его 55 лет).
Умер Василий Петрович в 1931 г., совсем молодым, в возрасте 56 лет, в посёлке Россошь Воронежской области. Там его и похоронили. Насколько нам было известно, здоровья он был крепкого, не жаловался на что-либо. Но тут, вероятно, его привело в такое состояние отношение революционного государства к собственникам, установление для него особого режима проживания на земле и в стране, которого он не смог перенести. Только можно представить себе, что человек ходит-бродит вблизи родных мест, рядом со своим домом и своими родными, но не имеет права зайти к ним. А тут ещё и наступила очередная волна голодных дней — 1931 год в этих местах был неурожайным. После смерти Василия Петровича в кармане нашли адрес его дочери, Елены Васильевны, которая в это время жила в Воронеже. Её вызвали, и она приехала на опознание в Россошь. Могилу вскрыли. Он и оказался, «дедок», Василий Петрович Выгловский.
Глава 4. Кудинов Егор Пименович
У Кудинова Пимена (подворье Пахуняты) было шесть сыновей и ни одной дочери: Егор, Трофим, Ефим, Фрол, Федот, Иван. Наш с вами предок — Егор. Не знаю, когда родился этот Пимен, кем он был, когда умер. Кем он был? Понятно, крестьянином, но не крепостным, а государственным. До проигранной Россией войны с Японией (в 1904–1905 гг.), на которой был наш предок, его сын, Егор, он, Пимен, организовал в своей деревне, Жаворонки (Заворонских или Заворонежских выселках, как указывалось в епархиальных сведениях), кирпичное дело. Кирпич изготавливали из местного материала, только песок завозили из других мест, по-моему, от рек Цны или Вороны (скорее — от Вороны, поскольку она была намного ближе, чем Цна), потому что в нашей степной зоне такого полезного ископаемого не было. А вот глины, замечательной жёлтой глины, было навалом. Построили печь для обжига. Первое