Читать интересную книгу Безымянлаг - Андрей Олех

– Правильно. Вы все понимаете. Если бы это был не я, тот, кто занимается «низкими делами», по вашему выражению, это был бы другой человек. Если бы вас вдруг не стало, вы же не думаете, что первый район навсегда остался бы без инженера?

– Но ведь это же вы и я. Я хочу сказать, что на наших местах не абстрактные люди, а вот именно вы и я. – Зимонин понимал, что его возражения звучат неубедительно, но точнее выразиться уже не мог.

– Сегодня да, а если завтра кого-нибудь из нас не станет, Безымянка ведь не исчезнет вместе с нами. Мы – те, кто мы есть, и делаем то, что должны, там, где оказались. Пойдемте, Александр Константинович, холодно все-таки стоять.

Зимонин, не придумав, что возразить, приложился к бутылке. Инженер помнил, как вернулся в комнату и допивал коньяк с Марковым. Потом наступило забытье, он, кажется, одевался, и кто-то, поддерживая, вел его по подъезду. Затем он вырвался из чьих-то рук и упал на спину в сугроб, в этот момент, словно проблеск в пьяной голове, облака над Безымянкой расступились, и он увидел над собой сияние, ставшее седовласым зэком.

– Ты, вы… Вы же разбились. Я что, умер? – заплетаясь, спросил Зимонин у видения.

– Пока нет, но завтра вам будет очень плохо, Александр Константинович, – ответил зэк, и сознание покинуло инженера.

Когда разум вернулся, Зимонину показалось, что головная боль встала на минуту раньше, чем он. С трудом открыв глаза, он обнаружил себя в своей комнате на ТЭЦ, но как он в нее попал, вспомнить не смог. Последняя вспышка запечатлела разговор с Берензоном на балконе, о чем они говорили, инженер не знал, но испытал ноющее чувство стыда в области солнечного сплетения. Если бы он мог встать, он бы выпил целую реку воды. Желудок от этой мысли подкатил к горлу, и, не в силах сопротивляться, инженер свесил голову с дивана. Рядом стояло заботливо оставленное кем-то ведро. Зимонина стошнило желтоватой горькой жижей. А сколько сейчас времени? Нет, такой жажды ему не вынести. Инженер сел на кровать, одежда на нем измялась, но, по крайней мере, не облевана. Он подождал, пока голова перестанет кружиться, и поднялся на ноги. Рвотный позыв тут же заставил его упасть к ведру, но в желудке было пусто. Держась рукой за стену, инженер медленно спустился вниз.

– Плохо вам, Александр Константинович, – взгляд дежурного охранника выражал полное сочувствие и понимание. Зимонин в ответ смог только моргнуть. – А я не знал, как вас разбудить. В половине четвертого – собрание в штабе у Морозова. Как же вы поедете?

– Вызови, пожалуйста, машину из гаража, – выдавил Зимонин и побрел к туалету.

Инженер долго пил холодную воду из-под крана, потом его рвало. После многократного повторения этих действий немного полегчало. Зимонин тщательно умылся, мысленно упрекая себя за то, что был так несправедлив к Жене. Зеркала в этом туалете тоже не было. Ну и к лучшему. Внутренне он был готов подняться наверх.

– Сколько сейчас? – спросил он у охранника.

– Без двадцати три, машину вызвал.

– Спасибо огромное, Женя, а как я вчера вернулся?

– Зэк вас какой-то вежливый привел.

– Седой? – смутно припомнил Зимонин.

– Он в шапке был, я не заметил.

Инженер поднялся к себе и оказался перед выбором: идти в грязном или в мятом. Совместив и то и другое, он почувствовал очередную волну похмелья. Как он высидит на собрании, он не знал. В голову начал бить телефонный звонок.

– Спускайтесь, Александр Константинович, машина приехала.

Зимонин накинул осеннее пальто, потому что тулуп был в грязи. Перчаток вообще не нашел, а шапка валялась перед дверью. Под соболезнующие взгляды дежурного охранника инженер покинул ТЭЦ. В грузовике сидел Миша. Зимонин медленно шел к кабине, морозный воздух немного бодрил.

– Я сам вас везти вызвался, – радостно сообщил водитель, но при взгляде на инженера брови его опустились от жалости. – Что ж вас так угораздило нахерачиться, Александр Константинович? Вот возьмите термос, я себе с утра чифирку заварил, глотните, поотпустит.

Инженер благодарно кивнул и трясущимися руками попытался налить кипяток в стаканчик.

– Давайте я остановлю, не опоздаете, – заботливо свернул на обочину Миша. Забрал у Зимонина термос и, налив полстакана, поставил на панель. – Пусть остынет.

Водитель вышел покурить, оставив дверь открытой. Холодный сквозняк, смешиваясь с теплом кабины, приятно обтекал Зимонина. Инженер заметил, что Безымянлаг за ночь как-то изменился. Неглубокие, но пышные сугробы, еще не счищенные, не изгаженные, покрывали все пространство. Среди этих белых барханов вились серые дорожки тропинок, две черные полосы дороги, и светлое сияние, сливавшееся с небом, утомляло глаза. Инженер проглотил обжигающий крепкий чай. Ему стало легче, захотелось спать.

– Как будто теплей стало после снегопада, – поделился наблюдением водитель, наполнивший кабину запахом табака.

– А что, был снег?

– Еще какой! Все утро мело, развод задержали, потом всех зэков на уборку объектов. Сейчас вас довезу, тоже поди на снег отправят.

– Все еще думаете на фронт записаться?

Вместо ответа Миша кивнул, и Зимонин понял, что водитель не хочет обсуждать этот вопрос. Миновав шлагбаум, грузовик проехал мимо четырехэтажек. Стыд снова кольнул в груди, Зимонин отвернулся налево и за стеклом со стороны водителя, увидев рощицу кленов, вспомнил разговор с Берензоном. Как там? Делай, что можешь, там, где оказался. Что он имел в виду?

– Отсюда дойдете, Александр Константинович? – Миша то ли стеснялся, то ли боялся подъезжать близко к штабу. – Не развернусь я там.

– Конечно, спасибо за чай.

Зимонин аккуратно спустился и пошел к дверям штаба. Вроде правда теплее, но погода не для пальто. Зимонин выдохнул и, глядя на мгновенно исчезнувшее облачко пара, открыл дверь.

Первый раз на его памяти в прихожей горел свет. Все вешалки были заняты. Он взял верхнюю одежду на руки, прошел налево по коридору в зал заседаний. Все уже были в сборе, кроме Морозова и Чернецова. Главные инженеры районов, из близких знакомых – только Шеин. За день щетина на щеках врача стала еще гуще, он как раз объяснял кому-то, что решил отпустить бороду, потому что зимой так теплее.

– О, наш комсомолец последним явился, – сказал кто-то справа.

– Лица на вас нет, Александр Константинович, вот как комсомол у нас работает, – подали реплику с другого конца стола.

Шутки о молодости Зимонина были непременным атрибутом каждого собрания. Начались они из зависти к быстрому продвижению, а потом вошли в привычку. Инженер на них никогда внимания не обращал и не обижался, а сегодня ему было особенно не до них. Он сел на табурет с краю, борясь с желанием прилечь на стол, и, сожалея, что не может откинуться на спинку, просто закрыл глаза.

– Зимонин, а вы… – начал невидимый шутник, но тут же замолк.

Загремели стулья, потом наступила тишина. Инженер поднялся последним. Павел Александрович Морозов прошел в полном молчании замершей комнаты и сел во главе стола. Слева от него остался стоять никем не замеченный Геннадий Чернецов.

– День добрый, товарищи. Собрание у нас экстренное, без стенограмм, закрытое. Так что без долгих вступлений слово Павлу Александровичу, – пробубнил в тишине Чернецов и обрушился на стул.

Вид у Чернецова тоже был не самый свежий. Морозов начинать не спешил. Какое-то время он смотрел прямо перед собой, потом медленно обвел взглядом всех собравшихся, и каждому показалось, что он остановился чуть дольше на нем.

– Итак, товарищи, без всяких там вступлений, как правильно сказал Геннадий Аркадьевич, без обиняков скажу, товарищи инженеры, положение у нас ка-та-стро-фи-чес-ко-е. – Такой тишины Зимонин не слышал еще никогда, с закрытыми глазами он готов был поклясться, что комната пуста. Морозов начал читать с листа, и шелест бумаги отдавался эхом: – На восемнадцатом заводе недостроены три ангара, цех для упаковки и отправки самолетов и инженерный корпус. На двадцать четвертом заводе не окончено строительство корпусов, местами требуется работа по устройству фундаментов для оборудования. Тридцать пятый завод, по сути дела, находится в недостроенном корпусе завода номер восемнадцать…

Морозов как будто шел разрушительной поступью по району Зимонина. Все это правда, но почему эти слова начальника лагеря звучат так фальшиво? Почему на этих собраниях даже самые правильные вещи, произнесенные вслух, искажаются, превращаясь в ложь? Зимонин попытался сосредоточиться и понять, откуда взялись такие мысли. Целый год он ходит на собрания, слушает о том, как они говорят одно и то же, но в Безымянлаге становится только хуже.

Павел Александрович прекратил чтение, снова взяв паузу.

– Что все это значит? Это значит, товарищи, что с 21 декабря в Безымянлаге вводится Сталинская вахта. Ненормированный рабочий день. Вам эти недели даются на подготовку. К остальным отделам эта информация поступит позже. Для вас, товарищи начальники, Сталинская вахта начинается с этого момента. Присутствие на территории обязательно для каждого, никаких отлучек, никаких болезней, никаких поездок в Куйбышев. Я лично буду инспектировать все районы каждый день. – Морозов перевел дух и сменил тон на более мягкий: – Вы каждый свои больные места знаете, в частности вдаваться не будем. Никаких отговорок я с сегодняшнего дня не потерплю. Все, что не будет готово к 30 декабря, за это ответите по всей строгости. У меня все.