Читать интересную книгу Безымянлаг - Андрей Олех

– Ты права, я в дерьме и тяну за собой всех, кто рядом. Но мы выберемся отсюда!

Зоя скривилась, фраза прозвучала фальшиво. В комнате стало так тихо, что за урчанием турбины различалось, как гудит единственная лампа на столе. Чернецова встала, сгребая полушубок. Зимонин не зная, что еще сказать, вскочил и сжал ее в объятьях.

От тела шли волны жара, запах духов бил в ноздри. Зимонин почувствовал под ладонью шею, чуть влажную от пота. Рука инженера, лежавшая на ее бедрах, скользнула вниз под платье, наткнулась на застежку чулка, расстегнув ее.

– Прекрати, – сдавленно прошептала Зоя, но не оттолкнула.

Зимонин ощутил ее участившееся дыхание на своих губах, она расстегивала пуговицы на блузке, а у инженера никак не получалось отстегнуть вторую застежку. Из-за этой задержки Зимонин с испугом понял, что у него нет никакого желания, он выполняет действия механически и ничего не чувствует.

Сейчас она скажет: «У тебя не стоит». И зло ухмыльнется, и закурит, и уйдет навсегда. «Что же делать?» – взмолился про себя Зимонин. Раздался телефонный звонок.

– Надо ответить, – стыдясь позорной радости избавления, слишком быстро сказал Зимонин и отвернулся, чтобы не видеть лица Зои.

– А почему вы ко мне с этим обращаетесь?! Звоните в морг, звоните в оперчекистский! – выплеснул в трубку злость инженер и с грохотом опустил ее на рычаг.

– И это было важно? – с самой злой из своих усмешек спросила уже одевшаяся Зоя, обматывая красный шарф поверх меха.

– Нет, то есть да. На двадцать четвертом заводе сварщик разбился. Тело только сейчас нашли, – еще не понимая смысл этих слов, растерянно ответил Зимонин. – Куда ты уходишь?

– К Берензону, у него сегодня празднуют рождение сына Маркова.

– Это где у Берензона? – не понимая, спросил Зимонин.

– В четырехэтажках за лагерем, он там квартиру снимает, – как незнакомцу, объяснила Зоя и вышла без прощания.

– Как ты доберешься?! – выбежав в коридор, крикнул инженер.

– Пешком. Беспокойся за себя, Зимонин, – уже с лестницы ответила Зоя.

Инженер вернулся за стол и, закрыв лицо ладонями, тихо застонал. Жалость к себе была так велика, что не умещалась в голове. Мысли распадались, одна проблема заслоняла другую, и думать не получалось. Просидев несколько минут в полном отупении, Зимонин расправил помявшуюся газету и начал читать интервью с главным конструктором Ильюшиным. «Правительство высоко оценило… Советские летчики-соколы… Геройская отвага и блестящее мастерство». Вот одна строчка – «самоотверженный труд рабочих авиационной промышленности…» Это, интересно, к нему относится? Как будто интервью давалось в другом мире, где есть честь, отвага и доблесть. Год назад Зимонин был уверен в его существовании, а сегодня уже сомневается в мире собственном.

Надо, наверное, было поехать на двадцать четвертый завод, проводить сварщика в последний путь. В Безымянлаге стало еще одним хорошим человеком меньше, стоило инженеру с ним поговорить. Испытывает ли он жалость? Нет. Каждый день он видел, как выводят на работу обреченных зэков, слышал истории о несчастных случаях, обморожениях, болезнях, избиениях. И все рассказчики испытывали одно и то же глубоко скрытое чувство – радость: это случилось не с ними, их черед еще не пришел. Что теперь испытывает Зимонин, когда знает, что он следующий? Опустошение и усталость. Желание, чтобы все закончилось как можно быстрее.

Не зная, чем заполнить ожидание, инженер сложил все листы на столе в аккуратную стопку и переложил их в верхний ящик стола. Там лежала бутылка коньяка. Зимонин сделал небольшой глоток. Жидкость обожгла нёбо и не спеша растеклась по горлу, вызвав слезы. Инженер занюхал лежавшей на столе перчаткой. Второй глоток прошел легче. На третьем вкус уже не чувствовался. В желудке стало тепло, острые углы мыслей сгладились, страх отступал. Осталась еще половина, надо растянуть. Он убрал бутылку обратно в ящик, и в этот момент дверь кабинета открылась. На пороге стоял человек в форме ГБ. Проверка из Москвы. Только ее сейчас не хватало.

– Это вы! – не очень вежливо вырвалось у Зимонина.

– А вы кого-нибудь еще ждали?

– Нет, нет, в том-то и дело. Никого не ждал.

Зачем он пришел? Ему можно верить? Что он будет спрашивать? Глаза снова наткнулись на интервью Ильюшина.

Зимонин принялся читать вслух, прекрасно осознавая, как нелепо это звучит, но москвич прервал его вопросом о смерти Опарина. Инженер растерялся, никто об этом в открытую с ним еще не говорил. Может, это и есть шанс? Может, еще получится все остановить? Если за дело возьмется Москва… Только не здесь, охранник Женя подслушает, надо увести гостя из кабинета.

– Пойдемте, я покажу вам котельную, лучше турбину, мы запустили первую турбину мощностью в двадцать пять тысяч киловатт, – быстро и громко заговорил Зимонин, надевая пиджак поверх свитера, увлекая Неверова за собой по знакомому лабиринту коридоров ТЭЦ.

Экскурсию по ним он проводил часто, один раз даже для делегации Берии. Сам народный комиссар внутренних дел, конечно, не появился, но его свите очень понравилось. Лучшее место для тихого разговора – это пожарный выход рядом с котельной, там никого не бывает. Инженер толкнул тяжелую дверь, москвич, не ожидавший ночной улицы, выглядел напуганным. И это работник НКВД, серый уродец, пугающийся темноты.

Зимонин шепотом начал рассказывать о череде смертей, о людях, найденных с перерезанным горлом, об опасениях Чащина, о том, что никто не видел мертвое тело. И чем больше говорил, тем меньше верил ему москвич.

– И вы из-за этих фантазий идиотских анонимку в Москву написали?! – Неверов неожиданно рассмеялся инженеру в лицо.

Анонимка? Вот откуда эта проверка! Но почему они думают, что это Зимонин ее написал? Кто вообще из тех, кого он знает, мог отправить такое в центр? Только Леня Чащин. Значит, он все-таки успел сделать то, о чем говорил. Но лейтенант ГБ не хочет верить и этому. Ему нужны доказательства. Все напрасно. От холода и напряженного разговора действие коньяка заканчивалось. Зимонин заметил, что выскочил на мороз в одном пиджаке, его начал пробирать озноб. Какие у него могут быть доказательства?

– Никаких, только тела Опарина и Чащина могут доказать, что их зарезали, – обреченно ответил инженер.

– И где их найти?

– На кладбище, где ж еще. – Кто вообще прислал этого идиота на расследование? Как еще ему объяснить?! И Зимонин сделал последнюю попытку: – Пожалуйста, сделайте что-нибудь, я следующий.

Инженеру стало стыдно за этот жест отчаяния. Пора заканчивать бессмысленную беседу. Зимонин сделал все, что мог. Если он еще останется на улице хоть на минуту, то холод доберется до него раньше убийцы с бритвой. Инженер повел энкавэдэшника обратной короткой дорогой, на ходу по привычке объясняя устройство ТЭЦ. Под слишком пристальным взглядом Жени инженер попрощался с лейтенантом как с обычным посетителем. Все равно настучит о визите москвича, пусть в политотделе или у Берензона погадают, зачем он приходил.

– Женя, я, кажется, просил тебя предупреждать меня по телефону, когда приходят посетители, это же несложно запомнить, – не отказал себе в удовольствии отчитать доносчика Зимонин, когда дверь за Неверовым закрылась.

Инженер поднялся к себе, вспомнил, что выспался днем, и не смог представить, как останется наедине со своими мыслями. Сделал глоток коньяка. Один он эту ночь не переживет, он пойдет к Берензону, и даже если его не пустят, хотя бы купит у него еще выпивки, а дальше будь что будет.

Зимонин переоделся в чистую рубашку, оделся потеплее и хотел проскользнуть мимо дремавшего Жени.

– Вы куда, Александр Константинович?

– По делам, – злясь на любопытство охранника, ответил Зимонин.

– Вы аккуратней там, плохая сегодня будет ночь, – с неподдельным беспокойством сказал Женя, но инженер его не услышал, хлопнув дверью.

Небо было светлым. Наверное, пойдет снег. Тело согревалось коньяком, и Зимонину стало даже немного весело от неожиданной прогулки. Тревоги отпустили его, словно строгие родители, позволившие выйти на улицу в неположенный час.

Ночью зона была совсем иной. Столбы темнели новогодними деревьями, далекие фонари сторожевых вышек горели гирляндами, кирпичи и щебень казались забытыми игрушками больших детей, которые вернутся к ним утром. Зимонин допил остатки, сожалея, что волшебство скоро рассеется, а путь неблизкий. Впрочем, последний глоток сильно ударил в голову, и фантазия все равно смазалась.

Слева от себя Зимонин различил неверное красное мерцание гофманской печи; огонь в ней никогда не гаснет до тех пор, пока нужны кирпичи. В пьяном мозгу инженера, все еще державшего в руках пустую бутылку, всплыли бочки со спиртом. И он, поскальзываясь на наледи, побежал к двадцать четвертому заводу.

Вот черное пятно стального сарая. Зимонин, задыхаясь, встал перед ним. Замок сбит, дверь распахнута ветром, одной бочки не хватает.