— Сколько дадите джигитов? — спросил Миронов. — Наши Пермь взяли, к Вятке подходят!…
Бай Джаусей одобрил:
— Пермяк ладной кала-город. Народ жирный, по-што воюет?… Пермяк раз взял, джигит пойдет, может, вся герман-война пойдет, многа!
Рыгнул бай Кошкир, пощупал худой и твердый, как седельная лука, подбородок, подтвердил:
— Будет байга. Какой, многа джигит придет, все к тебе придут. Война так бойна!… Джигит бойна любит!
Агриппина раздувала в кухне самовар. На голбце, вытянув толстые отекшие ноги, спала Устинья. Семен, задев за ноги, выругался.
— Митрий не приходил?
— Нету.
— Что он, в восстанье остался, что ли? Фекла, подтирая пол у порога, ворчала:
— Наследили-то, немаканы, восподи!…
Были у ней крутые, как стог сена, бедра, и проходивший бай Кошир, проглотив слюну, рыгнул:
— Ладный той!… Апицер Мирошка чаксы!… жирный баба!…
Вечером баи, напившись пива, пели протяжные и визгливые, как степной ветер, песни. Миронов ходил среди них. Вяло, как лопатой в грязи, ворочая языком, говорил:
— У меня дедушка фельдмаршалом был и женат на внучке Суворова. А вы звери…
— Берна, берна, — соглашались баи.
Двое офицеров, обнявшись, спали у кровати. Баи обещали подарить Миронову лошадь. Бай Кошкир показывал выложенное серебром седло.
— Сто царей настоящих видал, а теперешних царей счету нет. Дарю, отдай бабу ночевать.
Миронов, обвисая пьяными боками галифе, говорил:
— Мучаюсь, мучаюсь, а на фронте я бы генералом был…
— Берна…
Тут вызвал Семена из горницы веселый синеглазый староста:
— Митрия-то в восстанье мужики порешили. Прислали — надо коли, грит, тело по-хрисьянски погребать — берите. Потому попа у них не водится.
Безутешно причитала во дворе Дарья, Плакала хрипло, точно кашляя, Агриппина, Семен угрюмо спросил:
— За что ево?
— Да вот ведь краснова-то ты тут как-то подстрелил… Они-то, восстанщики, бают — Митрий. Ну, и кончили!
— А батя?
— Листрат Ефимыч? Неизвестна. Поедешь, что ли?
— И меня кончат?
— Кончат. Ну, не то мальчонка какого пошли. Сколько дашь?
— Заплатим.
— Найдем мальчонка!
Лохматый, шумливый, как срубленный кедр, несся поп Исидор. Разом, будто прорывая насквозь уздой лошадь, остановил телегу.
— Ты чево-о, муторной!… Митьшу, говорят, покончили?
— Покончили.
— Царство небесное, веселый мужик был! Размахнулся над лошадью, над телегой кочковатыми руками, и голос — телегу вверх вихрит.
— Помолюсь, чадо, помолюсь! Даром! Гроша не возьму!… Заупокойные обедни хошь петь — отслужу.
Волосом, в четверть, зеленым, жестким обросла лошадь. Ноги короткие, в земле скребутся.
— Пчела идет, чадо! Здорово пчела идет! А мне тут бумагу прислали — кто желает в дружину Святого Креста?
Везде будто не лошадь, а поп Исидор. Телега как изба, колеса с двери. Гремит, грохочет.
— Прям на паперть и дьячка тяни. А я к утру приеду, на поминки дарю тебе меду десять фунтов. Царство небесное!
Ходил шаман Апо, всем шаманам князь, по тайге ходил. Духи у тайги злые, надо злых духов просить. Железом стращать, в бубен бить, на топшуре-балалайке играть. С духом вести себя строго, как с человеком.
Над всеми духами — дух Ерлик-хан; над шаманами — шаман Апо.
Так, видно, надо! Так, видно, будет!
Прель осенняя в тайге пахнет мокро. Травы мокрые, сырые плачут (умирать кому охота?).
Дерево, старое дерево (может, Ерлика-хана в люльке видело) дребезжит, стынет.
Сказано — осень!
Робко шамана просили:
— Думай…
Духи железа боятся — на поясе железные планки; в губах Апо стальной кобыз дребезжит.
На русских больших духов просить надо в помощь. Больше тайги духов, чтоб им тайга как солома была, шипела, ломалась. Тут тенгрихи — вторые духи — не помогут; тут онгоны — души дедов и стариков — совсем как сырье для костра, не годятся.
На русских духов каких позвать?
Елани — поляны хиреют, как лошади в джут. Травы точно шерсть вылазят.
И ветер тут рыжебородый, русский, злой!
Ходит шаман Апо, кафтан за кустарники, кустарники за кафтан. Всем, даже деревьям, нужен шаман. Большой шаман, как наводнение, как мороз.
Одно — Апо имя ему. Как казенная винтовка, как водка — крепкое имя.
Всех духов умилостивить трудно.
Сказал Апо в ауле:
— Буду комлать. Буду с железом, с ножом стальным, с плетью за духами гоняться. Всех духов сгоню — настращаю, просить буду. Напугаются — скажут правду!
Сказали аксакалы шаману:
— Великий бог — Кутай, аллах. Великий Мах-мет — пророк его. Нету аллаха, ушел от киргизов.
XXXI
Койонок, Койонок, где твой голубой конь, спина которого — змея в середине лета, а искры от копыт — звезды?
Ушел дух на Абаканские горы, и пути его замело снегом.
Отпали от бубна сосцы — обички.
Вот как это случилось.
Пришли к шаману Ало джатачники — рвань рванью. Одежда у них как листья зимой — гнилье.
Сказали:
— Думают ак-урус — белый русский — большой отряд из джигитов составить. Воевать на Югорской земле. А козыл-урус — красный русский — не хочет отряда.
— Не надо идти джигитам, — сказал Апо.
Сказали джатачники:
— Мы люди бедные, коров у нас нету, кумыс не пьем — айран… Никто нас не слушает, как весеннюю траву косят.
Сказал Апо:
— Надо жить в мире, травы растут большие — скот растет будто туча. Не надо воевать. Пусть русский воюет.
Сказали джатачники:
— Мы так думаем — не надо воевать. Говорит ак-урус: кабинетские земли получай, воюй. Скота в тысяча раз больше будет. Как делать?
Голубой шелковый бешмет надели на Апо. Серебром выложенный чекмень — пояс обтянул тощий живот Апо.
Сказал Апо, всем шаманам шаман:
— Много скота — счастье человеку. Мало скота — смерть. Кабинетский земля даст много скота. Ладно. Буду думать.
— Думай, — сказали джатачники.
Вынес в решете золу из юрты, опрыскал землю из синеносого чайника. Лежал на кошме. Серая с алой каймой кошма. Думал.
— Как дети без молока — мы без бога. Проси, гоняй старых духов, Апо.
— Старые боги — сытые боги, жирные, сколько лет их никто не тревожил — отдохнули. Аллах устал, плюнул на киргизов. Гоняй, бери укрючину, Апо.
Так сказали джатачники, потому что у них брюхо тонкое. Джатачники бедны, как зима теплом.
Дни бежали голые, в лохмотьях, синие от холода. Собрались с аулов пригнанные из степных кочевий офицерами русскими — киргизы.
Собралось много, как комара в сырое лето. Вокруг юрты шамана Апо стали, ждут.
Разложили костер смолистых священных щеп. Бросали священные травы, угодные духам, как кумыс — человеку. Дым от трав оранжевый, запах от трав — водка и тихий мед.