Приезжая на каникулы, Стивен старался вывести мать из оцепенения. Однажды предложил съездить для разнообразия в их коттедж на Фэйр-Айленде.
— Я хочу продать его, Стивен, — последовал скорбный ответ. — Слишком много воспоминаний…
Он поинтересовался их финансовым положением. Может, ему следует бросить колледж и устроиться на работу?
Она заверила его, что Бернард оставил им много денег. И ледяным тоном добавила, что если он бросит учебу, она его убьет.
Стивену никак не удавалось расшевелить ее, и он беспокоился. В свои сорок с лишним лет мама была очень красивой женщиной. Ей бы наслаждаться жизнью, а она сидит взаперти в кабинете покойного мужа, окруженная воспоминаниями.
Однажды его осенило:
— Эй, мам, почему бы нам не съездить в Кению? Наверное, у тебя там полно родственников? Вот и познакомимся.
Реакция оказалась не такой, как он ожидал. Вместо «хорошо, я подумаю» или «посмотрим» она холодно произнесла:
— Никогда не пытайся вернуться в прошлое. Запомни это, Стивен.
Он знал о ней то же, что и другие, что можно было прочесть в любом журнале. Но иногда по ночам просыпался в холодном поту и задавал себе вопрос: «Кто я? Кто мой настоящий отец?» Все, что рассказала ему Кэрри, сводилось к следующему: «Он был хорошим человеком. Врачом. Тебе был годик, когда он умер».
Он запрещал себе думать о прошлом или расстраиваться из-за неразговорчивости матери. Наверное, у нее есть свои причины. Если она не хочет говорить, кто был его настоящим отцом, значит, нужно смириться. Он так и поступил.
* * *
Тысяча девятьсот пятьдесят первый год оказался щедрым на события. Стивену исполнилось восемнадцать; его впервые обозвали ниггером; он в первый раз переспал с девушкой и научился защищать себя в драке.
Быть черным — совсем не то, что быть белым. Кэрри много раз твердила ему об этом, но он пропускал мимо ушей. И наконец убедился на собственном опыте. С тех пор его стали интересовать вопросы гражданских прав и проблемы устройства общества. Он увлекся идеями Мартина Лютера Кинга и развернутой им на юге кампанией за равноправие.
Теперь он ни на минуту не забывал о том, что он — черный, и понял, что имела в виду Кэрри, наставляя его: «Темнокожему нужно стараться вдвойне. Заруби это на носу».
Он и так был хорошим студентом, а после того случая «хорошо» превратилось в «отлично».
Его первой женщиной стала хорошенькая негритяночка по имени Ширли Салливан. Классический студенческий секс на заднем сиденье машины приятеля. Ширли задрала юбку и спустила трусики: она вся вспотела, а одна грудь вылезла из чашечки бюстгальтера.
Стивен остался в одежде: из прорези в брюках гордо торчал пенис. Все оказалось скомканным и абсолютно неромантичным. И тем не менее это было лучшее из всего, что он испытал до сих пор.
Он встречался с Ширли девять чудесных месяцев, а потом предложил ей руку и сердце, которое она разбила, выскочив за студента-медика из соседнего колледжа.
Стивен понял: девушки говорят одно, а делают другое. Им нельзя верить. После Ширли он пустился во все тяжкие. С его внешностью это было нетрудно. Стивен превратился в красивого парня ростом более шести футов. Девушки так и падали к его ногам, не исключая белых. Он решил проверить и убедился, что все они одинаковы. Белые ничем не отличались от черных.
* * *
В возрасте двадцати лет Стивен поступил на юридический факультет. В том же году Кэрри вторично вышла замуж. К удивлению всех, кто ее знал, она стала женой напыщенного, дважды разведенного директора театра по имени Эллиот Беркли. Ему было сорок пять лет, но от него за версту разило консерватизмом.
Эллиот не смог заменить Бернарда в ее сердце. Это был не тот человек, о котором она мечтала. Но, вопреки тому, что она говорила Стивену об их финансовом благополучии, денег становилось все меньше и меньше. Ей пришлось искать выход: как дать сыну возможность окончить университет и поддерживать прежний стиль жизни. Этим выходом и стал Эллиот Беркли. Он уже несколько лет ухаживал за ней, и, хотя Кэрри не любила его, в одно прекрасное утро она проснулась и спросила себя: «Почему бы и нет?»
Выходя замуж, она позаботилась о письменном обязательстве, которое гарантировало бы, что Стивен сможет получить высшее образование. Она также уговорила Стивена сменить фамилию на Беркли.
Безопасность — вот о чем шла речь. Безопасность ее сына.
* * *
Зизи ворвалась в его жизнь опаляющим ветром в прохладный день. Ему было двадцать четыре года, он окончил университет со степенью бакалавра права и гуманитарных наук и теперь работал ассистентом адвоката — чтобы набраться опыта.
Зизи была чем-то вроде танцовщицы. Она выступала свидетельницей в деле об изнасиловании. Стивен только взглянул на нее — и ему стало тесно в брюках. Это произошло само собой, помимо его воли. Зизи моментально заметила — и сделала выводы.
Зизи. Пять футов взрывчатого вещества. Пышные груди, стройные ножки, горящий взор, мурлыкающий голос. Страстная любовница.
Зизи.
Кэрри возненавидела ее с первого взгляда.
Лаки, 1965
Лаки Сантанджело стояла на крыльце их дома на Бель Эр, наблюдая за тем, как водитель грузит ее чемоданы в багажник длинного черного лимузина. Ей было почти пятнадцать лет. Рослая, кокетливая девушка с шапкой черных кудрей и большими, широко распахнутыми цыганскими глазами. Ее тоненькая загорелая фигурка еще не вполне сформировалась; красивое лицо не знало косметики.
Дарио Сантанджело сидел на капоте и сильно нервничал — это выводило шофера из себя. Мальчик подобрал горсть камешков и раздраженно бросал в парадную дверь; тихо позвякивало стекло.
Насколько Лаки была смугла и черноволоса, настолько же Дарио был бледнолиц и белокур. Ему было тринадцать с половиной лет. Его черты поражали правильностью. Длинные светлые волосы и пугающе голубые глаза — вот что в первую очередь привлекало внимание.
Он перевел взгляд с сестры на шофера, занятого чемоданами, и скорчил рожицу.
Лаки захихикала, подмигнула и одними губами изобразила их любимое слово: «дурында». Так они называли между собой едва ли не всех знакомых.
Из дома вышла дебелая женщина с властным лицом. Отдав кое-какие распоряжения водителю, она бросила взгляд на часы и скомандовала:
— Ну, все, Лаки, забирайся в машину. Иначе мы опоздаем на самолет.
Девушка пожала плечами.
— Ничего не имею против.
— Ну-ну, — оборвала мисс Командирша, — не начинай свои штучки.
За ее спиной усиленно кривлялся Дарио, суфлируя: «дурында!» и изображая руками «ослиные уши». Лаки прыснула, хотя на самом деле ей хотелось плакать.