— О! — воскликнул вдруг Верный Прицел, выпрямляясь от горести и испуга. — Дон Мигель Ортега!
ГЛАВА XII. Дон Стефано Коэчо
Мы уже сказали выше, что, расставшись с Вольной Пулей, дон Стефано возвратился в лагерь мексиканцев и вошел в него, не будучи никем замеченным.
С приходом в лагерь ему нечего было больше опасаться; он подошел к огню, подле которого был привязан его конь, приласкал его, потом спокойно лег, укрывшись покрывалами, и заснул со спокойствием, свойственным только людям с чистой совестью.
Прошло несколько часов; никакой шум не нарушал тишины, царившей в лагере.
Вдруг дон Стефано открыл глаза; чья-то рука тихонько коснулась его правого плеча.
Взглянув на человека, прервавшего его сон, дон Стефано узнал Доминго. Он тотчас встал и молча пошел за мексиканцем. Тот подвел его к самому укреплению с целью, вероятно, говорить, не опасаясь посторонних ушей.
— Ну что? — спросил его дон Стефано, когда мексиканец сделал ему знак, что он может говорить. Доминго, повинуясь приказанию, полученному от Вольной Пули, кратко донес ему обо всем, чему был свидетелем. Узнав, что Вольная Пуля встретил Верного Прицела, дон Стефано просиял от радости и слушал рассказ мексиканца с возрастающим интересом. Когда тот замолчал, он спросил его:
— Это все?
— Все, — ответил мексиканец.
Дон Стефано достал кошелек, вынул несколько золотых монет и подал их Доминго, который взял их с заметным удовольствием.
— Вольная Пуля ничего больше не наказывал тебе передать мне? — спросил дон Стефано.
Доминго, казалось, задумался на минуту.
— Ах, да! Я и забыл. Охотник наказал передать вам, чтобы вы не покидали лагеря.
— Знаешь ты, почему?
— Конечно, знаю: он рассчитывает сегодня вечером присоединиться к каравану у брода Рубио.
При этих словах лицо мексиканца омрачилось.
— Ты уверен в этом? — спросил он.
— Это он сказал мне.
На несколько минут воцарилось молчание.
— Хорошо, — произнес дон Стефано через минуту, — охотник ничего больше не прибавил?
— Ничего.
— Гм! — проворчал дон Стефано. — Но, наконец, куда ни шло!..
Потом, крепко нажав рукой на плечо мексиканца и глядя ему в глаза, он добавил:
— Слушай и хорошенько запомни: ты меня не знаешь, что бы ни случилось, ты не проронишь ни одного слова о том, каким образом мы встретились в прерии.
— Можете на это рассчитывать.
— Я и рассчитываю, — ответил дон Стефано тоном, от которого Доминго, как ни был он храбр, задрожал. — Помни клятву, данную мне, и договор, заключенный со мной.
— Буду помнить.
— Если ты сдержишь свои обещания и будешь мне верен, я обязываюсь навсегда избавить тебя от нужды, в противном же случае — берегись!
Мексиканец презрительно пожал плечами и сердито ответил:
— Напрасно мне угрожать, что сказано, то сказано, что обещано, то обещано.
— Увидим.
— Если вы больше ничего не можете наказать мне, то, я думаю, мы хорошо сделаем, если расстанемся. Начинает светать, мои товарищи скоро станут просыпаться; думаю, что вам не менее меня желательно, чтобы нас не увидели вместе.
— Ты прав.
С этими словами они расстались; дон Стефано вернулся на свое место, а Доминго растянулся на земле, переступив несколько шагов, и оба тотчас же заснули, а может, сделали вид, что спят.
С первыми лучами солнца дон Мигель приподнял полог палатки и направился к своему гостю, который крепко спал. Дон Мигель пожалел нарушить такой мирный сон, он присел
перед потухшим костром, сдвинув в кучу разрозненные головни, поджег их, вынул тонкую маисовую сигарету и закурил в ожидании пробуждения своего гостя.
Между тем в лагере уже началось движение, все люди принялись за утренние работы: одни повели на реку лошадей, другие раздували огонь для приготовления общего завтрака, каждый делал что-нибудь на общую пользу.
Наконец дон Стефано, на лице которого уже несколько минут играл луч солнца, счел за необходимое проснуться; он повернулся и открыл глаза, зевнув несколько раз.
— Черт возьми! — воскликнул он, вскакивая на ноги. — Уже день! Как скоро ночь прошла, кажется, и часу не прошло с тех пор, как я лег.
— С удовольствием вижу, что вы хорошо выспались, кабальеро, — сказал ему вежливо дон Мигель.
— Как! Это вы, мой хозяин! — воскликнул дон Стефано с превосходно разыгранным удивлением. — День будет счастлив для меня, потому что первое лицо, замеченное со сна, было лицо друга.
— Принимаю это за любезность с вашей стороны.
— Нет, нет, верьте, что сказанное мной есть искреннее выражение моих чувств, — любезно ответил дон Стефано, — невозможно лучше принять гостя в прериях и яснее сознать святой закон гостеприимства.
— Благодарю за доброе мнение, какое вы желаете составить обо мне. Надеюсь, что вы нас еще не покинете и согласитесь пробыть с нами хотя бы несколько дней.
— Очень бы желал этого, дон Мигель, Бог свидетель, как мне было бы приятно провести некоторое время в вашем любезном обществе, но, к сожалению, это положительно невозможно.
— Неужели это правда?
— Да, очень важное дело вынуждает меня покинуть вас сегодня же, и я в отчаянии от этого неприятного обстоятельства.
— Какое же важное дело вынуждает вас так скоро удалиться?
— Мой Бог, дело самое обыкновенное, которое, вероятно, рассмешит вас. Я — торговец из Санта-Фе; несколько дней тому назад последовательные банкротства нескольких торговцев в Монтеррее, с которыми я веду дела, вынудили меня немедленно оставить дом, чтобы постараться спасти кое-какие крохи капитала от неминуемой гибели. Я пустился в путь, не посоветовавшись ни с кем, и вот я…
— Но, — заметил дон Мигель, — вы еще очень далеко от Монтеррея.
— Я знаю это, и потому прихожу в отчаяние: ужасно боюсь прибыть поздно, тем более потому, что я был извещен, что люди, с которыми я имею дела — обманщики; суммы, принадлежащие мне, значительны и составляют, могу вам признаться, практически все мое богатство.
— Черт возьми! В таком случае мне понятно, почему вы спешите. Я не подозревал, что такая серьезная причина побуждает вас торопиться.
— Вот видите! Пожалейте же меня, дон Мигель.
Этот разговор происходил между обоими лицами с превосходно разыгранными любезностью и чистосердечием, как с одной стороны, так и с другой. Однако ни тот ни другой не были обмануты: дон Стефано, как это часто случается, совершил огромную ошибку, желая половчее схитрить, и вышел за рамки благоразумия, стремясь убедить собеседника в искренности своих слов. Эта фальшивая искренность пробудила недоверие дона Мигеля по двум причинам. Во-первых, отправляясь из Санта-Фе в Монтеррей, дон Стефано находился не только не на той дороге, по которой ему следовало ехать, но просто оставил оба эти города в стороне — ошибка, которую он совершил по незнанию местности. Вторая же ошибка оказалась еще важнее: никогда никакой торговец не осмелится, как бы ни были весомы причины, побуждавшие его на это путешествие, отправиться в путь в одиночестве, рискуя встретить по пути индейцев-грабителей, бандитов, хищных зверей, да, наконец, и тысячу иных опасностей, более или менее грозных, которым он подвергался без малейшей надежды на спасение.