Читать интересную книгу Вексельное право - Георгий Лосьев

– Забирайте оба дела и проваливайте, работать надо…

– Товарищ нарследователь, а не съездить ли все же в Энск?..

– Зачем? Его уже везут по этапу… Там мой практикант все сделал, что надо было…

– Кого везут?

– Последнего обвиняемого: Кружилина Валентина Александровича… Третьего брата… Ювелира и гравера.

Когда я уходил, в голове стучало молоточками древнее: «Мертвые срама не имут», «не имут…», «не имут»… Хорошо Володе Андрееву – мертвому!.. А мне, живому? Стыд и срам!.. Стыд и срам!.. Стыд и срам! – не мог дело довести до конца без помочей…

Прошли годы, годы… десятилетия… Отмерли в Советском Союзе нэп и вексельная система, исчезли с наших горизонтов ласковые и вежливенькие деятели «от охоты» – Кружилины, Проскуряковы, Кошкины, Жихаревы…

А я все еще хожу к березкам-близнецам иногда и, сидя на садовом диванчике, вспоминаю Володю Андреева…

ДЕМИДОВСКИЕ БРИЛЛИАНТЫ

В 1925 году у кассира Льнопенькотреста Макара Ивановича Макарова случился юбилей: стукнуло пятьдесят.

Это значительное событие Макар Иванович, будучи по натуре своей необщительным и бережливым, ознаменовал весьма скромно: чокнулся коньячной рюмкой с квартирным соседом, Досифеем Ерофеевичем Демидовым, и только. Даже сослуживцев не пригласил – расходно.

Проводив соседа, Макар Иванович предался раздумьям о прожитой жизни. Так была она переполнена серятиной обыденности и столь монотонна, что собственное свое существование представлялось ему некими странными часами. Будто кто завел во вселенной эдакие особые часы для него, Макарова: тик-так – восемь утра, пора облачаться в сатиновую толстовку и отправляться на службу; тик-так – полдень, час термоса и бутербродов; тик-так – уже четыре. Можно сдать кассу охраннику и шагать домой…

Макар Иванович жил бобылем. В гражданскую войну сыпняк унес в могилу жену и сына, а обзаводиться новой семьей Макаров не пожелал, рассудив так: жена – только сырость в дому разводить, а дети – это же пеленочная вонь, бессонные ночи и утренняя мигрень. Нет уж, увольте!..

Обед себе Макар Иванович готовил сам. Это был ритуал, почти священнодействие, программа которого тщательно обдумывалась загодя, с вечера, назавтра и на послезавтра. Он кулинарил по особому рецептурному справочнику, составленному во времена боксерского восстания в Китае некой штабс-капитаншей Еленой Молоховец, как значилось на обложке книжечки. Кулинарил с толком, с чувством, с гастрономическими догадками и соображениями.

Потом вкушал свою самодеятельность опять же один на один, с наслаждением, клоня голову набок, будто прислушивался к благости пищеварения. Отобедав, ложился на продавленную и скрипучую тахту и предавался мечтаниям.

Да, при всей несложности такого существования Макар Иванович был мечтатель. Правда, мечты его носили сугубо односторонний характер, они укладывались – мягко и быстро – всего лишь в одно слово: богатство.

По мысли Макарова, богатство должно было явиться к нему способом экстраординарным: допустим, вдруг помрет американский дядюшка, бежавший за океан в гражданскую войну в возрасте семидесяти лет и уже тогда богач. То мнилось Макару Ивановичу, что советская власть возродила знаменитый царский заем-лотерею с духсоттысячными выигрышами, – пять этаких билетов хранилось и у него. Наконец в его распаленном воображении возникали царские сторублевки с портретом пухленькой царицы, которым, возможно, совнарком разрешит «ходить» наравне с советскими червонцами. Что ж, Макар Иванович вполне мог мечтать об этом, так как имелся у него на всякий случай чемодан, набитый пятисотрублевыми «Петрами» и «катюшами» – примерно, около миллиона отмененной валюты.

Но шли годы. Известий из Америки не поступало, и советский червонец шагал по стране уверенно и твердо, не нуждаясь в царских золотых и серебряных костылях.

Правда, в жизни Макарова случилось однажды, что мечты его едва не сбылись…

В декабре 1919 года Макаров служил кассиром-артельщиком на железной дороге и в особом вагоне развозил получку. Тогда она выплачивалась колчаковскими казначейскими билетами, которые именовались «краткосрочными обязательствами». На этих дензнаках было по приказу «верховного правителя» напечатано, что «обязательства» подлежат оплате в мае 1920 года. В какой валюте будут оплачивать – не говорилось.

Как известно, дожить до мая двадцатого года ни самому Колчаку, ни его правительству не довелось…

Уже тысячеверстной лентой протянулись в восточном направлении колчаковские поезда; уже валялись под откосами паровозы и сожженные теплушки, и магистральные станции, одну за другой, занимали новые коменданты – в буденновках или с алыми партизанскими лентами на папахах, а вагон путевого артельщика продолжал катиться на восток.

И Макаров уже почитал себя единоличным владельцем адмиральских банкнот: и впрямь, авось удастся в суматохе повального бегства достигнуть в «своем» вагоне Харбина, а там объявить охранника большевиком и сдать в контразведку за солидный куш офицерне. Вот тогда и ищи-свищи Макара Ивановича Макарова, новоявленного харбинского миллионера!..

Такими думками и был переполнен остаток длинного пути, покуда вагон катился до станции Иннокентьевской. Там отвели его на запасный путь, как это случалось всегда.

Ночь прошла спокойно: на станции никто ни с кем не воевал, а утром охранник, взяв винтовку, ушел на вокзал – узнать, что к чему и чья тут нынче власть. Вскоре он воротился, однако, без винтовки и в сопровождении рябого парня в грязно-белом полушубке, перекрещенном ремнями.

К чему-то подмигнув Макару Ивановичу, рябой сказал вполне миролюбиво:

– Здрасьте, папаша! Оружие имеется? Сдавай! Я от совдепа, комендант станции.

Украсив свой поясной ремень пятой или седьмой по счету кобурой, безропотно переданной новой власти Макаром Ивановичем, комендант пошел было к выходу, но тут кассир-артельщик кротко осведомился:

– А меня-то отправят когда?

– Тебя? – удивился рябой. – А какие у тебя, папаша, деньги?

Макар Иванович достал из железного ящика пачку пятидесятирублевок – сто штук – и подал рябому, подмигнув ему в свою очередь. Но тот, повертев пачку, сощурился с усмешкою:

– «Языки» колчаковские? Эх!.. А других нету? Советских, то ись? А може, керенки, али царские сотельные?

Макар Иванович развел руками.

Комендант вздохнул и проговорил с некоторой даже печалью:

– Тогда, папаша, катись отсель колбаской! Я тебя до дому до хаты отправлю. А в вагоне сам буду жить. У тебя тепло. Понял?

– А… деньги? – ужаснулся Макаров.

– Теперь ими, папаша, замест лопуха середь зимы только и пользоваться! Ан-н-улированы! Ну, бывай!..

Макар Иванович побледнел и опустился на табурет.

Так он просидел некоторое время, осмысливая случившееся. Наконец, покончив с первоначальными эмоциями, облачился в шинель и отправился на станцию. Мела поземка и уносила с загаженного перрона разбросанные повсюду «краткосрочные обязательства «верховного правителя». Бывшие деньги…

Это уже было сверх всяких сил. Макар Иванович свернул влево, вошел в распахнутую дверь клозета и там, прислонясь к стене, долго и беззвучно плакал…

Спустя малое время Макаров вернулся в Новониколаевск пассажиром, похоронил жену и сына и вступил на новую стезю своего бытия, прикованный к чемодану, где были «петры» и «катюхи». (Впоследствии угрозыск все это нашел в квартире Макара Ивановича, но установить пути-дороги, кои привели сюда чемодан с царским миллионом, так и не удалось. Да мы, впрочем, и не очень-то старались!..)

Так, с девятнадцатого года в сердце Макара Ивановича поселилась глухая тоска… В двадцать втором заблестел в стране новый, невиданный серебряный рубль со звездой вместо царского профиля и зазвенели полтинники, на которых спервоначалу чеканилась тоже пятиконечная звезда, а затем – кузнец с искрами, летевшими из-под молота. Появились пятирублевые «сертификаты», на них был изображен локомотив истории с пояснением, что эти сертификаты обеспечиваются всем железнодорожным достоянием республики. За сертификатами начали порхать по РСФСР беленькие бумажки: в левом углу стоял сеятель, сбоку было древнее русское слово – червонец.

Макаров воспринимал все эти новшества с естественным недоверием кассира и даже перепробовал сколько-то рублевок на зубок: оказалось серебро, без фальши. Потом с тысчонку червонцев проверил на свет, и снова оказалось: водяные знаки налицо. Большевики, прихлопнувшие царские и колчаковские кредитки, не сфальшивили. Очень хорошо! Зато все фальшивил в жизни сам Макар Иванович. В послеобеденные часы одолевали его те же мечтания о богатстве, которое должно было свалиться либо с американского неба, либо путем компромиссных денежных реформ советского государства…

К тому времени у Макарова появился новый знакомый – сосед по квартире, Досифей Ерофеевич, человек бурной жизнеспособности и почти свободной профессии: был он агентом-распространителем печатных изданий на процентах, да еще художественным фотографом. В этом объеме Досифей Ерофеевич и заказал себе визитные карточки.