Георгий Александрович Лосьев
Вексельное право
Художник В. К. Колесников.
Западно-Сибирское книжное издательство
Новосибирск, 1966.
АВТОР – ЧИТАТЕЛЮ
Расскажу, как создавалась эта книга.
Детектив – слово английское, обозначает раскрытие и в русский лексикон вошло поздно, в конце девятнадцатого столетия.
Так стали, для благозвучия, именовать агентов полицейского сыска – филеров, сыщиков. Словечко привилось, живет и поныне.
Впервые я увидел детектива на обложке одного из тех пятикопеечных изданий, которыми кишела Россия в начале двадцатого века. Рокамболь, Фантомас, Ник Картер, Нат Пинкертон – все эти завораживающие имена так и пестрели в газетных витринах.
Будучи в гимназическом возрасте, еще не достигнув высот психологической криминалистики Достоевского, мы набрасывались на «пинкертонов» с первобытной читательской жадностью и лихо тратили на это чтиво пятаки, выдаваемые родителями на завтраки.
Детектив, которого я увидел на обложке, был заключен в кокетливый голубенький овал, но вид имел мужественный: лицо суровое, с обтянутыми скулами. В зубах детектив держал длинную английскую трубку с прямым мундштуком.
Это был Шерлок Холмс. Его выдумал волшебник Конан-Дойл.
Сколько ни убеждал меня знакомый студент-первокурсник, что Шерлок Холмс – лицо нереальное, а воображаемое, я не хотел верить. Настолько здорово был придуман этот высокоодаренный, с долей английского скептицизма сыщик, что слова студента я счел кощунством.
Это произошло в 1915 году, в Тифлисе, а я – ровесник столетия.
Год спустя тот же студент в увеселительном саду «Муштаид» показал мне отлично выбритого и хорошо одетого подвижного толстячка с крохотным носиком.
– Запомни этого гнуса, – сказал студент. – Это сыщик. «Гороховое пальто». Ну, словом, детектив из сыскного отделения.
В том году я поступал в мореходное училище. Мне сшили черную тужурку с золочеными пуговицами и оякоренными наплечниками. Я мечтал о капитанском дипломе и на этом весьма шатком основании держался высокомерно.
Я ответил студенту :
– Хватит врать. Кто тебе поверит, что такая брюхатая мокрица – детектив?
Студент обиделся и сказал:
– Дурак!
На этом мы расстались навсегда.
А спустя два года именно тот тифлисский толстячок с носиком пуговкой выследил меня за расклейкой большевистских воззваний, приглашавших голосовать за список номер пять, и отвел в меньшевистскую контрразведку.
Это была моя вторая встреча с детективом…
Начинались штормовые годы революции и гражданской войны.
Капитана дальнего плавания тогда из меня не получилось. Был я простой матрос, краснофлотец, с двумя книжечками в кармане бушлата – военморской и партийной.
После гражданской я отдал якорь в Новониколаевске.
В 1924 году меня вызвали в губком, и заворготделом, тоже бывший матрос, заявил:
– Такое дело, братишка… Из органов ЧЕКА-ГПУ ты отзываешься. Пойдешь в угрозыск, инспектором ББ. Знаешь, что это такое?
Я не знал. И заворг сам не знал.
– Ну, в общем, прежнего ББ у них подшибли…
– Как это подшибли?
– А так. На вовсе. Скажу тебе по секрету: аппарат УГРО мы коммунизируем. Там у них слишком много этих… детективов.
– Ну, а меня-то за что туда?
Заворг нахмурился.
– Пар будешь травить? Протест вынесешь?
– Да нет: велено – сделано…
И я сам стал детективом. Советским…
Все, рассказанное в этой книге, не выдумано. Это не похождения Шерлока Холмса, а быль 1924-1934 годов.
В стране был нэп. Современный молодой читатель знает о нэпе понаслышке, да еще по учебникам, по лекционным конспектам и кинофильмам, большей частью приключенческого характера и редко по-настоящему правдивым.
В учебниках написано, что нэп – новая экономическая политика, в 1921 году сменившая прямолинейные, откровенно винтовочные общественные отношения военного коммунизма, был призван стать фундаментом социалистической экономики.
Ленин в 1921 году говорил: «…пролетарское государство должно стать осторожным, рачительным, умелым «хозяином», исправным оптовым купцом, – иначе оно мелкокрестьянскую страну не может экономически поставить на ноги…»{1}.
Это была очень сложная штука – нэп. Время сосуществования капиталистических элементов с революционными кадрами, в руках которых находились административные высоты.
Нэп подсек в деревне политический бандитизм. Питательная среда бандитов – продразверстка была заменена продналогом. Но в городе вместе с оживлением частнокапиталистического предпринимательства оживилась и уголовщина, самая разномастная: от карманной кражи до хищений по службе, растрат и экономических диверсий.
С появлением в стране твердой бумажной валюты – червонцев обосновалось то самое, что у журналистов того времени было принято называть «накипь нэпа».
И нам, первым советским детективам, партия и государство поручили снимать эту «накипь» в самых сложных условиях сосуществования двух миров в одной стране.
О том, что собой представляла «накипь нэпа» и как мы с ней справлялись, и говорится в этой книге.
«ПАФОС ЛИЧНОСТИ»
…Личность кричит потому, что, чувствуя свою двуличность, хотела бы прикрыть криком этот порок…
М. Горький, «О солитере»
В субботний вечер, около одиннадцати, в квартире начальника активно-секретной части розыска Раскатова настойчиво зазвонил телефон. Это был громоздкий настенный аппарат «Эриксон», и, чтобы услышать абонента, приходилось крутить специальную ручку, приделанную сбоку.
– В чем дело? – спросил Раскатов в трубку.
– Докладывает дежурный Юркевич. Вооруженный грабеж… До нитки… Полагаю, Николай Аркадьевич, что действовали двое, а то и больше, и даже с лошадью…
Должность, которую занимал Юркевич, называлась солидно: субинспектор, что было скопировано с французской полиции. Этому званию вовсе не соответствовало более чем скромное помещение дежурки, где Юркевич уже допрашивал потерпевших, когда туда прибыл Раскатов.
Потерпевшие – владелец конфетной фабрики Кошкин и его спутница, довольно миловидная женщина, – сидели на лавке в наброшенных на плечи казенных халатах, доставленных из каптерки.
– Так сколько же их было? – спрашивал Юркевич, кося глазом на мадам. – Двое или трое? Внешний вид можете описать?
– Ну, что вы! – грустно улыбнулся Кошкин. – Попробуйте в таких обстоятельствах запомнить! Да и темно было… Уехали они в пролетке, было их, вероятно, трое, так как двое нас, извините, раздевали. Гм… А пролетка стояла за углом.
– Попрошу повторить все еще раз, поподробнее, – сказал Юркевич и поглядел в сторону начальника, усевшегося в уголочке.
Кошкин вежливо наклонил голову.
– Пожалуйста!.. Мы возвращались из кинематографа и были уже буквально у ворот моего дома. Внезапно я почувствовал, что мне в затылок уперся какой-то холодный предмет и чей-то голос приказал: «Стоять на месте тихо!» Второй голос добавил: «Не оборачиваться. Раздевайтесь оба!» Тут моя э… э… спутница взмолилась. Тогда первый сказал: «Спокойно, мадам! Жизнь – единственная реальная ценность, врученная людям судьбой. И в то же время – грош ей цена. Зачем мне лишать личность жизни, этой грошовой ценности?..» Словом, целый философский трактат в двух словах.
– Да, да! – вмешалась спутница Кошкина, кокетливо оправляя халат. – Они вполне интеллигентны. Особенно тот, высокий, что командовал, неправда ли, Ванюша?
Кошкин кивнул.
– …Ну, разумеется, – продолжала мадам, – мы сняли с себя все. Потом Иван Павлыч спрашивает: «Что же нам делать?» А высокий отвечает: «Можете повернуться». Тут мы смутно различили в проеме ворот две фигуры. Лица были, кажется, в масках…
Кошкин попросил закурить и, затянувшись, продолжил рассказ:
– Да-с… Раздели, свернули все в узел, и высокий э… э… заявляет:
– «Заходить домой запрещаю под страхом смерти. Идите в ГПУ или в угрозыск и там обо всем расскажите».
– И вот – мы здесь!.. – вздохнула мадам.
– А вообще должен сказать, – взорвался вдруг Кошкин, – черт знает что! Нельзя показаться на улице. «Шубсним» какой-то! Это так они себя называли. А вы, господа, не в силах оградить население от подобных эксцессов. Безобразие!..
– Господа в Черном море, – буркнул Юркевич.
Раскатов, сидевший все это время молча, поморщился и спросил будничным голосом:
– Что у вас взяли? Товарищ Юркевич, запишите в протокол!
– Ах, к чему это? – Кошкин безнадежно махнул рукой. – Суть не в том, что вы, может быть, и найдете наши вещи. А вот государство не может оградить нас от бандитов… Я буду писать в газету!..
При этих словах в дежурку вошел начальник угрозыска товарищ Кравчик. Был он плотен и низкоросл, и в свои пятьдесят лет обладал хорошей зрительной памятью.