А так, чтобы надолго в лес целой группой, — это впервые. Я боялся за ногу — выдержит ли нагрузку, но желание увидеть место моего появления в этом мире было сильнее.
Поначалу дорога была хорошо утоптанная, в черно-рыжих проплешинах от травобоя. По сторонам парили теплые болота, из ржаво-плесневелой воды торчали полугнилые коряги, местами бугрились белыми лоснящимися куполами в человеческий рост шляпки гигантских болотных поганок.
— Ты, Молчун, это не ешь, — обучала меня Нава. — И близко даже не подходи, потому что они могут брызнуть на тебя своим соком, ты сознание и потеряешь, а они под землей к тебе подползут и прорастут сквозь тебя. Потом даже косточек не соберешь, они и костяную труху заглатывают.
Над дорогой и над болотами почти сплошь нависали плотные кроны деревьев, облепленных лианами и вьюнами, свисавшими и тонувшими в топи. Ими и прочей древесной ползучестью питались жирные мхи и лишайники, покрывая поверхность их стеблей. Впрочем, возможно, те, кого ели, испытывали не меньшее удовольствие, чем их пожирающие? Может, у растений взаимоотношения мудрее, чем у животных? Что-то там чавкало, булькало, шмякало и вонюче пукало, невидимое с дороги. Я покрепче ухватился за свою палку. Хоть этот участок дороги и считался безопасным, как мне обещали проводники, мне было страшно. К Навиному домику и к деревне я уже привык, а тут остро почувствовал себя чужаком, совершенно неуместным здесь, как, к примеру… И ничего не смог придумать для примера, не вспоминалось — и все тут. Все, что приходило в голову, было родом из леса. Кроме меня.
Нава скакала рядом и восторженно, материнским тоном просвещала мою дремучесть. Остальные тоже за словом в карман не лезли.
— Ты, Молчун, шерсть на носу, в болото лучше не лезь, — советовал Кулак. — По болоту только мертвяки, как посуху, ходить могут да крокодилы с лягухами ядовитыми. Еще неизвестно, кто страшней — крокодилы или лягухи. Крокодил тебя перекусит пополам, сразу помрешь, мучиться не будешь, а лягуха плюнет, так заживо гнить будешь, если из болота выберешься, а не выберешься, они тебя заплюют и, пока разлагается твое мясо, живьем тебя поедать будут. Чем громче кричишь, тем им веселей тебя есть. Или пиявки летающие монстрозубые…
— Да кончай человека пугать, — осадил его Колченог. — Человек без нужды в болото не полезет, а нужда заставит, так и лягух с крокодилами не заметит, и гиппоцета не испугается.
— Ты как хочешь, а я человека предупредить должен, — насупился Кулак. — У них там в летающих деревнях никаких болот быть не может. Откуда ж ему знать, как себя с болотом вести.
— А подальше от него держаться надо, так и вести, — вставил свое слово Хвост. — С болотом как раз просто и понятно: ты сам по себе, оно само по себе. Страшней с теми, которые вроде бы как люди, а на самом деле невесть кто. Я лес знаю, как ни один крокодил не знает. Я в десяти деревнях был и у заморенных был — вот где страх страхолюдный ребра пересчитывает да кишки в узлы завязывает, — прям скелеты, кожей обтянутые, разве что не прозрачные, а сквозь некоторых иногда, кажется, и свет просвечивает. Ничего не едят, а голые ходят и солнцу подставляют то спину, то пузо. Питаются они так — от солнца, как растения. Говорят вроде нашими словами, а понять ничего невозможно. Случайно я на них набрел, когда заблудился, думал, покормят да путь укажут, а как понял, что к чему, сам сбежал не разбирая дороги. Еще заразят своей дуростью, человеком быть перестану. Не хочу я солнцем питаться. Когда от них бежал, на озеро с утопленницами набрел, дух от него, как от похлебки. Вот куда, наверное, мертвяки наших женщин таскают. У женщин мясо мягкое, потому мертвяки мужчин и не таскают — зубов-то нет, так они женщин еще и вымачивают до размягчения, чтобы жевать не надо было… Только в озере за Тростниками никаких утопленниц нет, там рыба на шевеление пальцев ловится. Думает, что это червяки такие крупные. Тут главное — вовремя схватить ее, чтобы не ускользнула.
— А ты лучше хвост свой смолой намажь и в воду сунь, — засмеялась Нава. — Схватят и прилипнут. А на палец много не поймаешь.
— А еще лучше, — хмыкнул Кулак, — другого твоего червяка в воду сунуть, тогда двумя руками рыбу сможешь хватать, гы-ы…
Под этот веселый болботеж мы и шагали по дороге. Потом хорошая дорога кончилась, она вела к Выселкам, а нам надо было в другую сторону, и началась узкая тропа, которая временами пропадала, и я удивлялся, как мужики снова на нее выходили. Тут уже и Нава меня за руку взяла, и сам я был начеку. Мало ли кто может вылезти из чащобы. А мужикам хоть бы хны — без умолку лясы языками точат. Впрочем, Нава тоже не замолкала, но она старалась со мной говорить, морально поддерживать. А то, может, и себя подбадривала?
— Ты смотри, чтобы на тебя сверху змея не свалилась, — предупреждала она. — Так-то они сами людей не трогают, но с испугу могут и укусить. Прививки я тебе от змеиного яда сделала, не помрешь, но мучиться будешь. Наступать на змей тоже не надо — точно цапнет. И ты бы цапнул, если бы тебе на спину наступили, любой цапнет.
Я шел, стреляя глазами то вверх, то под ноги, не зная, куда смотреть. При этом надо же было и по сторонам не зевать.
— Да ладно, ты не напрягайся, — противоречила себе Нава. — Я слежу — крикну, если что.
Но я все равно крепко держал свою палку. Аж ладонь заболела. И нога от страха сильнее прихрамывать стала. Но виду я старался не подавать. Засмеют и уважать не будут. Я твердо знал, что должен попасть на место, где меня нашли. Я надеялся, что память вернется, пусть не совсем, а чуть-чуть, — лишь бы начала возвращаться, потому что человек без памяти, как река без воды.
А мужики нисколько не боялись, бубнили и шагали по лесу. Они были дома. А я?.. В блужданиях и сомнениях.
После нескольких часов попирания травы и раздвигания кустов Колченог наконец закричал:
— Кажись, здесь!.. Колченогая нога подсказывает.
— Здоров же Обида-Мученик! — запоздало восхитилась Нава. — Из такой дали Молчуна на себе тащил.
— И не отдыхал ни разу, — добавил с уважением Колченог. — Говорил, что спешить надо. Хороший был мужик, жаль, что вопросов много задавал, а так хороший. Не задавал бы много вопросов, сейчас с нами был бы и порадовался, что Молчун сам сюда дошел. Как твоя нога, Молчун? Которая колченогая…
— На месте, не отвалилась, — сообщил я. — И не колченожей твоей.
— И вовсе у него нога не колченогая, очень даже ровная нога. Рана совсем затянулась, скоро без палки ходить будет, — добавила Нава. На темы, касающиеся меня, она промолчать не могла.
Я озирался и приглядывался. Вроде лес как лес. Вот и болото рядом. Хотя оно здесь все время рядом. Не то, так другое. Но что-то во мне шевельнулось, узнавающе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});