— Не трогай! — остановила меня Нава. — Паутина ядовитая. Ожог будет. Она все равно уже умрет.
Я отдернул руку. Интересно, я приготовил место для ее смерти.
— Так вот эдак: плю-ю-ух, потом ча-авк и хлюп, — продолжал красочно изображать Колченог. Он и раньше мне это неоднократно рассказывал, но там, в деревне, это не выходило так убедительно и зримо. — А Молчун вылетает вон оттуда, раскинув руки, как птица. Нет чтобы перед головой их держать — может, не так бы сильно голову повредил… И вот в это дерево — шандарах! Я подумал, что дерево упадет, но упал только Молчун. Что интересно, он и тогда молчал! Другой бы орал, как кабан, крокодилом цапнутый, или как девка в лапах мертвяка. А он и летел молча, и по стволу сполз молча. Молчун — он и есть Молчун. Я тогда его так про себя и назвал — Молчун. А кто он есть, если не Молчун, когда летел молча и о дерево ударился молча?
Я внимательно изучил кору дерева — хорошо было видно содранное место. Такое невозможно сделать голой головой. По крайней мере после этого уже не встают.
— А на голове у меня что-нибудь было? — обернулся я к Колченогу.
— Зачем ты спросил? — обиделся он. — Лучше бы ты не спрашивал! Я тогда сразу подумал, что ты — летающий мертвяк, потому что голова у тебя была большая, гладкая, как у мертвяка, и красного цвета, как кровь. Таких голов у мертвяков не бывает. А когда ты сполз по стволу и голова набок свесилась, потому что держалась неизвестно на чем — когда летел, тебе ее какой-то веткой и обрезало, — вот тогда, когда свесилась, полголовы твоей и свалилось на траву. И мы с Обидой-Мучеником увидели, что вторая половина головы у тебя, как у всех людей, только плохо на шее держится.
Обида-Мученик поднял ту гладкую половину твоей головы, заглянул внутрь и вдруг как завизжит! Я тоже заглянул, но не завизжал. Потому что Обида-Мученик за двоих визжал, а если б он визжал за одного, я бы тоже завизжал, потому что это было страшно: внутри головы не было ничего живого, а было что-то черное и страшное. Я видел, что внутри головы у человека бывает, когда одному мужику на голову прыгающее дерево прыгнуло и тоже полголовы снесло, — там все живое было, а тут — ничего живого. Обида-Мученик и отбросил от себя половину головы твоей. Так сильно отбросил, что где-то в болоте плюхнуло… Может, поэтому ты ничего не помнишь, что полголовы твоей выбросили в болото? Ты уж не обижайся на нас, на Обиду-Мученика теперь вообще нельзя обижаться, обидели мы его все, жалко мне его. Вон как тебя тащил, ни разу не пожаловался…
— Вопросов слишком много задавал, — напомнил Кулак, махнув кулаком.
— Да, вопросов много, — согласился Колченог. — Он и тогда сначала крикнул: «А почему?» А потом завизжал и отбросил полголовы Молчуна. Вот он теперь и молчит. Наверное, говорильная часть у него в той половине осталась…
— Шлем, — вдруг произнес я незнакомое слово, неизвестно откуда выскочившее.
Я даже сам испугался этого сочетания звуков, а мои спутники и вовсе отшатнулись.
— Ты что это такое сказал? — осторожно спросила Нава.
— Не знаю, — признался я. — Но мне показалось, что так называется то, что выбросил Обида-Мученик. Это не полголовы, а такая штука, чтобы голову от ударов защищать, — уже осмелев, извлекал я откуда-то объяснения. — Если б не она, тебе не пришлось бы меня выхаживать… Это как если бы котелок на голову надеть, — попытался объяснить я. — Ведь если палкой по голове ударить, когда на ней котелок или чашка, тогда не так больно будет, правда же?! И не так вредно для жизни… А?
— А дело говорит Молчун, — вдруг согласился Хвост. — Я когда у чудаков в деревне оказался, они все на головы глиняные горшки понадевали и на меня с палками пошли. Ну, я и ринулся обратно в лес. Не люблю я, когда чудаки меня палками… а сами с горшками на головах.
— А можно из коры сплести, из тонкой, а сверху толстую приклеить, — предложила Нава. — Тогда, если с ворами драться вам придется, они вас не побьют. Может, удастся и Колченогову дочку освободить? Жену твою, Кулак… Если б у тебя на голове такая штука была, они бы у тебя не смогли жену украсть. Они тебя бумс по кумполу, а ты их хрясть по лбу, вместо того чтобы на траве валяться как бревно… Эх, зря Обида-Мученик котелок Молчуна в болото выбросил, он тогда меня от любых воров защитить бы сумел.
— Я тебя и так никому не отдам, — пообещал я, вдруг почувствовав уверенность в том, что говорю.
— Я знаю, Молчун, — улыбнулась Нава. — Только и Кулак не собирался жену отдавать, но, когда мужик без памяти лежит, защитник из него никакой. Надо вам, мужики, котелки на голову делать.
Вдруг меня пошатнуло, в глазах потемнело — не до черноты, а словно сумерки наступили, и мне показалось, что я смотрю сверху на лес сквозь круглую прозрачную дырку. Потом из видения обратно швырнуло, да так сильно, что я даже схватился за ствол, о который когда-то ударился головой. Постепенно картина леса всплыла перед взором.
— Ты чё, Молчун? — тревожно спросила Нава.
— Да так, в глазах потемнело, — ответил я, опасаясь говорить полную правду, которой и сам еще не понял до конца.
— На, соку попей, — заботливо протянула она мне деревянный сосуд.
— Это не травобой, случаем? — нервно шутя, поинтересовался я.
— Еще раз такое спросишь — травобоя налью! — пригрозила Нава.
Я испил сладкого напитка, и правда полегчало — голова перестала кружиться.
— Да будет свободен твой путь в лесу, Нава, — поблагодарил я. — Легче стало, не шатает.
Рано похвастался, потому что услышал слегка знакомый зовущий голос:
— Кандид! Канди-ид! Какого хрена?..
Я вынужден был опять схватиться за ствол, тут и Нава подскочила, обняла, заметив мое шаткое состояние.
— Ты кто? — крикнул я, озираясь.
— Нава я! Нава! — принялась ускоренно балаболить моя заботливая девочка. — Разве ты меня не узнаешь, Молчун? Жена я твоя!
— Да узнаю я тебя! — быстро буркнул я ей. — Не тебя спрашиваю.
— А кого же? — удивилась она. — Вот Колченог, Кулак и Хвост…
— Их тоже узнаю!
— А больше никого нет.
— А кто говорит?
— Не валяй дурака, Кандидушка! Я понимаю, что головой стукнулся, но работать пора! По сюжету иди, по сюжету!..
Я не устоял на ногах, и Нава не удержала — сполз, держась за ствол, на землю.
— Ты чё здесь листопад изображаешь, Молчун, шерсть на носу? — склонился надо мной Кулак. — Ты лиан ползучий, что ли, чтоб по деревьям сползать. Ты у меня смотри, а то враз меж глаз схлопочешь, сразу ползать расхочешь.
— Ты, Кулак, слышишь, что несешь? — ворчнула на него Нава.
— А мне зачем слышать? Пусть Молчун слышит, а то у него сейчас мох на заднице прорастет, если долго на нем сидеть будет, на мху-то, — огрызнулся тот.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});