Читать интересную книгу Цена человека: Заложник чеченской войны - Ильяс Богатырев

Слева от своего окна я различал двухметровое сетчатое ограждение, за которым был соседский огород и сад. Оттуда то и дело слышался лай явно немаленькой собаки. Если даже нам удалось бы незаметно перелезть через сетку, не факт, что мы нашли бы спасение у соседа наших «перехватчиков» (наших новых хозяев, – а в этом уже не было сомнений).

Единственным путем побега мог бы быть туалет с маленьким окошком здесь же в доме. Окошко выходило на редкий сад другого соседнего двора, который был огорожен низкой кирпичной кладкой. За той оградой сквозь зелень виднелась желанная улица.

Обещанный охраной «начальник» появился только где-то во второй половине дня. Это был чисто выбритый плотненький мужчина лет сорока в галстуке и с мобильным телефоном. Думается, он занимал какую-то должность в официальных структурах Чечни. Он сказал, что не будет называть своего настоящего имени, а другим представляться не хочет. На главный вопрос, когда нас освободят, он уверенно ответил: «Через два-три дня, максимум через неделю или десять дней». «Проклятье! Неужели еще не меньше месяца?!» – с ужасом подумал я. Безымянный «начальник» пытался уверить нас в том, что мы уже не заложники, а вынужденные гости (!). На попытки уточнить, чем одно от другого отличается, мужчина в галстуке отвечал уклончиво и уже не так уверенно. Безымянный завел речь «о наименее рискованной передаче нас в Москву» и спросил телефоны наших начальников. Тут окончательно все стало ясно: эти люди еще не решили, как с нами обращаться, но уже точно знали, что нас можно продать за деньги. Мы достались им неожиданно и случайно – возможно, прямо накануне кто-то дал наводку и эти, не долго думая, перехватили нас и перевезли к себе. Кто же, интересно, дал им наводку? Есть три версии.

Первая: нас сдала наша долинская охрана. Кому-то надоело ждать свою маленькую долю, и он решил попытать счастья на большую. Вторая версия: те из моих знакомых (назвать их друзьями в этом случае, понятное дело, не могу), которые смогли договориться о нашем освобождении без выкупа, надумали перехитрить долинских и поучаствовать в «розыгрыше большого приза»: за долю в нашем выкупе навели на нас группировку своих друзей. И третья версия: случайный свидетель нашего заточения в Долинском сообщил своим родственникам из другого клана о богатой добыче. Впрочем, есть еще одна версия. Она сводится к тому, что одной из официальных силовых структур Чечни удалось узнать точно, где нас удерживают, и вместо того, чтобы действовать по законам той же Ичкерии, то есть освободить нас, она решила перехватить «товар» и продать его. Спустя годы я больше склоняюсь ко второй версии. Ведь неслучайно разговоры о нашем освобождении без выкупа совпали с нашим перехватом. Так называемые «друзья» вместо того, чтобы самим приехать за нами и увезти, отправили по назначенному адресу другую группировку, главарь которой, по всей видимости, служил в официальных силовых структурах республики.

Все это для нас с Владом было неважно. Важно было то, что теперь наши новые хозяева будут налаживать новые каналы для переговоров о выкупе. Это означало, что освобождения нам ждать еще не меньше месяца.

Воспользовавшись разговорчивостью нового «начальника», мы немного осмелели и потребовали телефон. Безымянный предложил альтернативу: написать короткие письма – доставку он гарантировал. Альтернатива нам показалась весьма сомнительной. Он согласился с тем, что в самой Чечне почта не работает и потому он распорядится отправить наши письма из соседнего региона. Это нас не устраивало, и мы продолжали настаивать на телефонном разговоре. Представьте себе, в конце концов нам это удалось.

Но мы не смогли дозвониться до Москвы. Влад и я перебрали по несколько раз все возможные номера – безуспешно. Это было странно, учитывая то, что компания, предоставлявшая мобильную сотовую связь, была московской, так же как и все номера телефонов в Чечне были прямыми московскими. После нескольких попыток мне удалось дозвониться до коллеги в Нальчике (кстати, впоследствии ставшей моей женой) и попросить ее передать всем, что мы живы и здоровы и что скоро будем дома. Это был информационный прорыв! Долгие недели безызвестности, самых противоречивых слухов и страшных предположений кончились – одному из нас удалось сообщить, что мы живы и здоровы! Трудно описать, насколько важным был этот непосредственный сигнал для всех, кто переживал за нас, и прежде всего – для наших родителей. Нам с Владом стало значительно легче.

Не сказав на прощание ни слова, «начальник» ушел где-то в середине очередной паузы в разговоре. За ним вышел один из трех наших охранников, и мы безымянного в галстуке больше не видели.

Охранники продолжали проявлять к нам повышенный интерес. Уже в первый день они спросили, не умеем ли мы играть на гитаре, а когда узнали, что никто из нас не обладает музыкальными данными, они не поверили: как же так – ведь все журналисты умеют играть на гитаре и знают много анекдотов, а мы ни то, ни другое. Тут они в первый раз высказали предположение, что мы, значит, не настоящие журналисты, а переодевшиеся фээсбэшники. В дальнейшем они доставали нас внезапными приступами шпиономании. Порой доходило до маразма. Воображая себе контрразведчиками и мастерами по разоблачению шпионов, они затевали совершенно тупой разговор вроде бы на посторонние темы, а затем внезапно спрашивали, какие у нас профессиональные агентурные клички и звания.

В первый же день один из них спросил, нет ли у нас денег на сигареты. Видно, действительно не от хорошей жизни перехватила нас эта бригада. Влад достал из маленького кармашка чудом сохранившуюся мелочь и отдал ее самому назойливому «разоблачителю фээсбэшников». Он принес пачку, если не ошибаюсь, «Космоса». Мы выкурили всего нескольких сигарет из пачки и не курили после этого уже долго. Ладно уж сигареты! В первое время «перехватчики» почти не кормили нас. Бывали дни, когда мы не ели ничего, кроме пары печений, которые запивали кипятком. В комнате с окном стоял стол, за которым поочередно ели мы и наши охранники. Справедливости ради надо сказать, что у нас с ними был одинаковый рацион, если, конечно, сменяясь, они не успевали поесть в другом месте. Из сада приносили недозрелые фрукты, но после них крутило в животе. Не выдержав, мы выразили робкий протест и попросили на разговор кого-нибудь из «начальствующих». Пришел худощавый и седовласый мужчина лет пятидесяти. Он сел на матрас и за час проронил, наверно, не больше нескольких невразумительных фраз. Мы с Владом тем временем выговаривались, как могли. Высказывали все свои праведные обиды, просили не обманывать нас насчет освобождения, не кормить обещаниями двух-трех дней и пр. В конце концов Влад сказал:

– Ладно. Допустим, мы понимаем, что наше скорое освобождение зависит не от вас. Вы тоже хотели бы избавиться от нас побыстрее. Но если уж мы пока остаемся под вашей непосредственной властью, кормите хотя бы раз в день как следует.

Седой медленно встал и молча ушел. Спустя пару дней мы получили на обед много мяса с бульоном и отяжелевшие ходили из комнаты в комнату, пытаясь переварить съеденное. После встречи с седым нам стали устраивать праздник живота в среднем раз в три дня. Только с куревом по-прежнему было туго. Бывало, что нам приносили пачку-другую, видимо, причитающихся нам сигарет, но потом больше половины выкуривали те же охранники.

Чаще всего людей похищают с целью получения выкупа. Изначально требуемый выкуп за освобождение заложника всегда оказывается неприемлемым для правительства, компаний или родственников жертвы. Необходимо хорошенько взвесить все нюансы и найти баланс между рисками вашей жизни и стоимостью выкупа, который готовы за вас заплатить. Цена вашего освобождения должна быть не чрезмерной для отдающих выкуп и достаточно высокой для похитителей, чтобы они пошли на риск вернуть вас.

Чем дольше удерживается заложник, тем больше вероятность, что похитители могут быть уличены и наказаны. И чем сильнее они боятся этого, тем меньше стоит ваша жизнь. Иными словами, чем дольше вы сидите, тем больше обесцениваетесь.

Нашими «перехватчиками» оказались бамутцы. В первый день, когда я спал в комнате с окном, я случайно обнаружил под занавеской на подоконнике удостоверение одного из наших охранников, выданное бригадным генералом, командующим каким-то бамутским подразделением Вооруженных сил Ичкерии Хайхароевым. Хайхароев был известным полевым командиром, и я даже встречался с ним в Бамуте осенью 1995-го, когда программа «Взгляд» совместно с «Новой газетой» вела поиски захоронений российских солдат в Чечне.

Бамутцы – народ особенный. Грубоватый и чрезвычайно упертый. Сами чеченцы говорят, что если бамутец заупрямился, то легче в отчаянии задушить его, чем, набравшись безграничного терпения, переубедить в чем-то. Может, поэтому федеральные войска целых два года не могли взять под контроль их село. Наши новые охранники были типичными бамутцами. Если что-то вбивали себе в голову, то спорить с ними было абсолютно бесполезно. Как-то раз охранник, прозванный нами «спортсменом» из-за того, что часто неожиданно падал на пол и отжимался до изнеможения, пришел с веником и приказал, чтобы мы подмели пол и «вообще уборку тут сделали». Мы не раз выносили тупые насмешки и нелепые подколы, но тут я не сдержался.