– Да мы сами не поняли, пап! – ответила, ещё дрожа от страха, Люба. – Ножом грозили! В масках!
– Я знаю чего, – сказала Mania.
Разумеется, и я догадался. Только я и слышал, что сказал ей вооружённый ножом «фантомас».
– Ну? – спросил Леонид Андреевич.
– Потом, дома… Никит, как ты?
– Нормально.
– Не забоишься один?
– Да нет…
– Нет уж, девчата, давайте проводим его хотя бы до начала улицы. Мало ли что на уме у этих ублюдков.
И они пошли меня провожать. Всю дорогу Леонид Андреевич возмущался, говорил, что просто так этого не оставит. «Ничего, что в масках! Всё равно найду, всех найду и посажу! Завтра же к депутату пойду!» Депутатов у нас уважали. По депутатскому заявлению всю милицию ставили на уши, из-под земли негодяев доставали. Вот что такое был депутат!
У первого фонаря остановились.
– А у меня в четверг день рождения, – неожиданно сообщила Mania.
Леонид Андреевич оживился.
– Погуляем!
– Никит, придёшь?
– Во сколько?
– К шести.
– Ладно. А завтра поедем, куда хотели?
– Ну разумеется.
И мы разошлись. Назавтра мы договорились ехать на воскресную литургию в Печёры.
В окнах дома Елены Сергеевны света не было. Костёр на том берегу чуть тлел и, казалось, вот-вот погаснет.
Увидев меня в испачканной рубашке, бабушка всплеснула руками, а когда услышала о происшествии, чуть не померла со страху. Рассматривая снятую по её приказу рубашку, приговаривала: «Вот паразиты-ти, а! Вот паразиты!.. И брюки сымай». Я снял, умылся и ушёл к себе, а она ещё долго гремела на кухне посудой. Должно быть, сразу решила застирать, высушить и к утру, «до церквы», погладить.
За открытым окном протяжно кричал пивик. Тоскливый зов его отзывался во мне ответной тоской. Когда же наконец истребят с земли всю эту нечисть? Мне страшно было подумать, что могло произойти, не подоспей вовремя Леонид Андреевич. И было стыдно оттого, что не смог защитить. Даже кинуть через себя не сумел, слабак. И я твёрдо решил «качаться»: купить гантели, эспандер. И занятия борьбой продолжить. «И Митьку уговорю. Самому потом пригодится». И я уже представлял прошедшую историю в таком виде. «Хо! Ха! Ху!» – и все трое в отключке. Нож, понятно, у меня в руке. Я стаскиваю со стонущей морды капроновый носок, придавливаю коленкой грудь и тоном киношного монстра говорю: «Ещё раз сунетесь…» И пока не заснул, дрался.
Но это были ещё цветочки.
2
Разбудила меня бабушка. «Встава-а-ай. Пора. Подымайся». Так же поднимала она меня и в детсад, и в школу, и в университет. Не был я только в яслях. Бабушка настояла, когда «робёнок изошёлся соплями». А в детсад меня отдали для ума. Так уже считала мама. И для коллектива. Чтобы не отрывался. Тоже мамины слова. Бабушка против коллектива спорить уже не могла, она на своём горьком опыте знала, что это за зверь такой.
Ввиду того что мы приблизились к самому-самому, позволю сделать философское отступление. Даже если кому не интересно, советую не перелистывать, иначе непонятно будет что к чему.
Мысль эта оформилась во мне по дороге из Великого Врага. А до этого бродила по извилинам воспалённого мозга, когда её даже не просили. Впервые же засвербила после чтения «подложного Капитала» и бабушкиного Остромирова Евангелия. В совокупности, так сказать. А вообще задумываться об этом я начал ещё со школы. Мысль же такая.
Что есть мечта и какое отношение она имеет к судьбам мира вообще и каждого отдельно взятого индивидуума в частности?
Прошу заранее спрятать улыбки, чтобы потом не было стыдно. Мысль потому что глобальная. Я это понял сразу. Для подтверждения сказанного достаточно указать хотя бы на некоторые, начавшиеся от рождества Христова, цивилизации. О допотопном человечестве молчу. Нам о нём ничего неизвестно. И тем не менее считаю, что первой мечтательницей была Ева. Я понял это после проповеди отца Григория. Речь шла о соблазне, первом грехопадении, потерянном Рае, о последствиях, пришедших в мир от первой неосуществившейся мечты. Впервые я был поражён тою мыслью, что, оказывается, мечта и соблазн – одно. Но этого мало! Я понял, что это не просто мысль, а настоящая беда и даже зараза. Целые народы, целые государства заражались этой химерой. А сколько было пролито для достижения очередных химер крови! Судя по запискам отца, несостоявшиеся в египетских пустынях мечтатели заразили очередной мечтой всё современное человечество. И так горячо оно уверовало в осуществление своей мечты, что по всей Европе запылали костры! И это то, что касается мечты вообще. А в частности, кто и каким мечтам только не предавался! Взять хотя бы меня. С детства о чём только я не мечтал. Сначала чтобы заиметь такую же, как в детсаде, «Победу», и это долго было пределом моей мечты. Затем мечтал о двухколёсном велосипеде. Мечтал стать космонавтом, полярным лётчиком, разведчиком, знаменитостью. Мечтал «о ней». И это не предел. Но только после встречи с отцом Григорием я понял, как много значит в планетарном масштабе всего лишь одна свободная от мечтаний личность. Впоследствии это стало для меня руководством к действию. Но по порядку…
По пробуждении я быстро поднялся, умылся, оделся и через десять минут стоял у трамвайного кольца. Прошло десять, двадцать минут. Сестёр не было. Я начал тревожиться. Неужели проспали? Сбегать? Подождать? И решил ещё немного подождать. Но прошло ещё пятнадцать минут, а их всё не было. На службу мы катастрофически опаздывали – пока дотащишься до Верхних Печёр! В восемь часов я понял, что жду напрасно, и хотел вернуться домой, как из проулка выбежали сёстры. Как я и предполагал, проспали. До трёх гадали о вчерашнем, и ни одна не услышала будильник. Первой проснулась Mania. Да и то оттого лишь, что принёсшая молоко соседка забарабанила в дверь.
Поскольку в Печёры мы не успевали, решили ехать в Карповку, в ближний от нас приход, и перешли на автобусную остановку. Через нас в ту сторону, вдоль завода, ходил автобус.
Как же мы потом пожалели об этом! Но, как говорится, что было, то было.
Карповская церковь возвышалась над зеленью окрестных садов. Посёлок был кондовый, раньше это было простое село, с земельными и лесными угодьями, выпасом для скота, пасеками и всем прочим, пока не стали строить автомобильный завод и множество подсобных хозяйств в округе.
С ходу в храм войти не удалось – притвор оказался до отказа забит молящимися. И мы пошли вокруг, мимо алтаря, в надежде проникнуть с бокового входа. Я сунулся было в первую за алтарём дверь, но батюшка в синей камилавке, с длинноволосым курчавым дьяконом, оба в жёлтых парчовых ризах, только скосили в мою сторону застланные молитвенным туманом глаза, и я тотчас оказался на улице. Это был вход в алтарь.
Пошли дальше. И вскоре удалось протиснуться в трапезную с дальнего бокового входа. Духота была невыносимая. Нас прижали к стене. Хор пел, служба текла, а мы обливались потом. Об окончании службы мы узнали, когда толпа, отхлынув от задней стены, качнулась вперёд, под арку, через которую было видно золото резных Царских врат. После чувствительного «целования креста» мы вышли на улицу и нос к носу столкнулись с той самой молочницей, которая подняла поутру сестёр.
– И вы тут! Здрасте, здрасте. Умер кто?
– Да мы… так… – ответила Люба.
– Ну-ну… И Алексея Витальевича сынок тут! Ну-ну…
И когда эта огроменная бабенция наконец отошла, Люба трагическим тоном заявила:
– Ну всё, теперь по всему посёлку разнесёт!
– Это не она, случаем, пирожками из краденых детей торговала? – ввернул я.
– Смейся, смейся!
– Поду-умаешь!
– И ничего не скажешь!
– Да ладно вам, – остановила наш младенческий спор Mania. – Что отвечать будем, когда спросят?
– Да ещё никто и ни о чём не спросил, – возразил я.
– Когда спросят, поздно будет.
– Ты же ей ничего конкретного не сказала.
– Правильно! Скажем, из любопытства заглянули! Интересно же?
– Как это из любопытства? – возразила Mania. – А как же наше обещание?
Это прозвучало убедительнее всего. Предательство было невозможным. И мы повесили носы.
– Ладно, – сказала Mania. – Будь что будет.
– Значит, так Богу угодно, – опять ввернул я.
В кармане моих вычищенных и наглаженных брюк лежала «трёшница», которую сунула мне поутру бабушка. Это было богатство. И я думал, как им лучше распорядиться. День рождения же на носу. Что бы такое особенное подарить? Цветы? Но они ничего не стоят. И у нас, и у Елены Сергеевны всяких разных – целые палисадники. Разным безделушкам я вообще не придавал никакого значения. А вот книга… Книга по-прежнему считалась лучшим подарком. Но по воскресеньям книжные магазины не работали. И потом, какую подарить книгу? О новых изданиях думать не приходилось: они были в дефиците. Выручал «бук». И я решил завтра же съездить в «бук». И единственно из экономии предложил погулять по исторической части города.
– Лучше в парк, – возразила Вера.