Бывший преподаватель словесности почти сразу начал меня «грузить» разговорами о направлениях нашей лирической поэзии, в частности о соотношении элегии и оды, о стихотворных формах и тому подобных вещах. Мне даже как-то захотелось перевести стрелки на не менее любимую Вильгельмом тему политики, еле сдержался, рановато мне еще было заводить подобные разговоры, с кем бы то ни было. В ответ мне оставалось лишь скромно признаться, что я всего-навсего американский юрист, немножко изобретатель и писатель-практик и во всех этих академических аспектах русской словесности разбираюсь весьма посредственно. Но третьим человеком за нашим столом сидел не кто-нибудь, а брат Пушкина и ученик Кюхли по Благородному пансиону, с кем они с жаром и «сцепились». Вслушиваясь в их малопонятный мне диалог, я лишь про себя вздохнул с облегчением.
Кюхля помимо своей недолгой преподавательской деятельности в пансионе при Петербургском университете был членом масонской ложи Михаила избранного великой Астреи до ее недавнего закрытия. Кюхельбекер мне был еще интересен и тем, что после возвращения в 21-м году из Парижа, где он в должности секретаря обер-камергера А.Л. Нарышкина читал публичные лекции о славянском языке и русской литературе в антимонархическом обществе «Антей», и вернувшись в Россию по требованию русского посольства, до мая этого года Вильгельм служил чиновником особых поручений с чином коллежского асессора при генерале Ермолове на Кавказе и мог бы, при необходимости, с этим генералом попытаться установить контакт. Впрочем, такое дело можно было бы поручить и капитану Нижегородского драгунского полка Якубовичу, исполнявшего опасные поручения генерала Ермолова на Кавказе. Алексей Петрович, при всех своих заслугах, всегда находился под подозрением российских властей и, надо заметить, не без оснований (еще в далеком 1797 году он был арестован по делу конспиративного антипавловского общества), его считали неблагонадежным и при удачном восстании в Петербурге, генерал, думаю, мог бы перейти на сторону восставших. Взглядов Ермолов придерживался если и не республиканских, то, как минимум был сторонником реформ и конституционной монархии. Понятно, что пока ничего не понятно и все это «писано вилами по воде».
Из имения сестры в Смоленской губернии, где Кюхельбекер проживал после своей отставки случившейся из-за дуэли с Н.Н. Похвисневым (дальним родственником Ермолова) он приехал в Петербург и жил у своего брата Михаила Карловича в казармах Гвардейского экипажа. В столице он себе работу не нашел и теперь планировал уехать в Москву для преподавания в женском пансионе Кистера. Отпускать его в первопрестольную не хотелось, но и вакантных мест после приема на работу Пушкина-младшего не осталось. Предложил ему поработать у меня хоть временно, хоть постоянно управляющим фотографической мастерской, Вильгельм рассыпался в благодарностях, но твердо заявил, что подобная работа не его стезя, а потому отказался. Я точно знал, что он в Петербурге еще объявится, поэтому не стал, проявляя настойчивость, пытаться его переубедить.
* * *
Первого сентября, в воскресенье, вполне успешно стартовали продажи еженедельной газеты «Инфо». Разгадывать кроссворды, ребусы, загадки и знакомиться с ненапечатанными еще в России переводами моих английских книг, читающей столичной публике понравилось с первого же номера газеты. А уже к концу месяца я был вынужден нанять специально обученного человека для ведения конторских приходных и расходных книг, так как самостоятельно с этим делом уже не справлялся.
Газетой заинтересовались в провинции, прежде всего в Москве и в других крупных городах, откуда в типографию все возрастающим потоком хлынули вместе с грудами пакетов с печатями еще и деньги оформленные на подписку. Типография, соответственно, тоже не простаивала, перейдя на ежедневный режим работы.
Несмотря на все возрастающие тиражи особо загруженным человеком я себя не чувствовал: какие бы то ни было статьи самостоятельно не писал, а кроссворды и прочие «судоку» исправно генерировал смартфон, мне оставалось лишь перенести это на бумагу, да отнести в типографию к Пушкину, для пущей важности напустив на себя вид человека глубоко уставшего работой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Прибыль же от выпуска газеты я решил целиком пустить на строительство предприятия для будущей бумажной фабрики. Пока я лишь собирался нанять архитектора, распланировать территорию и потихоньку начать строительство заводских корпусов. Но, пока, без монтажа оборудования, которое я планировал туда завести только после окончания предстоящего через два года наводнения.
Само предприятие решил разместить по соседству с ныне задействованными бывшими винными амбарами, где сейчас помещалась типография, сборка фотоаппаратов из комплектующих, выделка фотокарточек и химреактивов.
Для строительства завода сначала посетил «Контору строений и садов», где титулярный советник Георгий Пильников посоветовал мне обратиться к архитектору Василию Петровичу Стасову. Стасов недавно закончил строительство Павловских казарм на Марсовом поле и был относительно свободен.
Проживал Василий Петрович с семьей в доходном доме Ошеметковых на 1–й линии, ну и я, возвращаясь домой от Пильникова, заехал к архитектору.
Дверь мне открыла довольно молодая женщина.
– Кого вам?
– Василий Петрович здесь проживает?
– Да, это мой супруг, проходите, пожалуйста, – дверь приоткрылась шире, и я проник внутрь, – меня зовут Мария Абрамовна …
– Головин Иван Михайлович, приятно познакомиться, Мария Абрамовна.
– Вы тот самый Головин, изобретатель фотоаппарата, писатель?
– Да, это я.
– Ой, – она отчего-то покраснела, – как же это …
Договорить Мария Абрамовна не успела, в коридоре показалась фигура мужчины, одетого в белую рубаху с накрахмаленным воротником. Лицо его, с мешками под глазами, показалось мне то ли усталым, то ли не выспавшемся.
– С кем имею честь?
– Головин Иван Михайлович, к вашим услугам.
– Слыхал я про вас. Василий Петрович, рад знакомству – архитектор протянул руку, и мы скрепили знакомство рукопожатием. – Пожалуйте, милости просим …
Стасову было около пятидесяти лет, супруга его выглядела лет на тридцать, не старше.
– Чем обязан, Иван Михайлович? – поинтересовался Стасов по пути в кабинет.
– Требуется, уважаемый Василий Петрович, выполнить одну работу по вашему непосредственному роду деятельности, а именно спроектировать и построить завод.
– Хм … Позвольте полюбопытствовать, какого производственного профиля будет это предприятие?
– Бумагоделательный завод.
– Заказчик, я так понимаю, это вы?
– Да.
– Кому бы другому такое предприятие я сейчас не взялся бы строить, так как занят над проектом Провиантских складов в Москве, но для вас сделаю исключение.
– Спасибо, Василий Петрович. Очень обяжите …
– Ну, что вы, Иван Михайлович, пустяки … Располагайтесь за столом, прикинем что к чему, составим предварительную смету.
Совместными усилиями со Стасовым мы набросали на листе бумаги план фабрики: участок обработки тряпья, участок бумагоделательных машин, участок прессования, сушки и проклейки. Зал буммашин я предложил сделать «двухсветным», так, чтобы свет падал через окна с двух сторон. Стасов, будучи членом «Комитета строений и гидравлических работ» в российской столице, пообещал спроектировать на предприятии систему бассейнов, каналов, шлюзов и водоводов, что должны будут обеспечить стабильность снабжения водой и защиту, как от паводков, так и от резкого падения уровня воды, чреватого производственными проблемами. Обговорили с архитектором финансовые условия нашего сотрудничества. Распрощались, довольные друг другом, уже под вечер.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})* * *
Восьмого сентября, ровно через неделю после первого выпуска газеты, пригласил к себе домой на праздничный ужин своих хороших знакомых, компаньонов и служащих – Глинку, Шиллинга, Крылова, Пушкина, Булгарина и еще два десятка человек, в том числе из Академии, то есть всех, с кем я успел сойтись за четыре месяца пребывания в России. В самой большой комнате, там, где раньше размещалось типографское оборудование, ныне переехавшее в Винный городок, накрыл большой стол.