Вывод однозначный – полная профнепригодность! «Не по Сеньки шапка» была одета, что на императоре, что на его министре.
* * *
Сегодня же мне предстояла та самая ответственная миссия – по приглашению Нелединского-Мелецкого – секретаря императрицы-матери Марии Фёдоровны побывать в Павловском дворце в гостях у «его подопечной». Для этой встречи я даже сделал кое-какие заготовки, а именно подготовил к возможной работе свой самодельный фотоаппарат с несколькими фотокарточками Петербурга …
Прием мне был назначен на одиннадцать. Ехать к императрице мы заранее договорились вместе с Нелединским-Мелецким, в его карете. Полдевятого я уже был у сенатора, а в девять часов мы с ним выехали на комфортабельной рессорной карете. Не прошло и двух часов езды по Петербургскому шоссе, как показалось Царское Село.
В этом небольшом городке с населением четыре тысячи человек было весьма оживленно, в городе велись масштабные строительные работы. По словам Юрия Александровича, заведовал всем этим строительством архитектор В.П. Стасов. Он строил в городе несколько зданий в классическом стиле: Манеж, Конюшенный корпус и Большую оранжерею. Миновав Екатерининский дворец, мы проехали мимо комплекса зданий знаменитого Императорского Царскосельского лицея и Благородного пансиона при нем – привилегированного высшего учебного заведения Российской империи для детей дворян.
Незаметно за окном кареты пролетел Царскосельский пригород с деревенскими домами селений, и вот, под неумолкаемыми комментариями Юрия Александровича, мы въезжаем в Павловск. Переправившись по мосту через реку Славянку, карета повернула в сторону величественно возвышающегося на холме дворцового комплекса с проглядывающими оттуда куполами церквей, на которые мы синхронно с моим соседом и перекрестились.
У въезда в огромный и довольно ухоженный парк, нашу карету остановили для досмотра. Дворцовая охрана, поинтересовавшись у хорошо знакомого им сенатора кто, собственно говоря, я такой, и вполне удовлетворенная его ответами, пропустила нас дальше.
Широченная липовая аллея вывела к императорской резиденции, где нас уже встречали. Из дворца вышла Софья Юрьевна – родная дочь Нелединского-Мелецкого, жена статского советника Ф.В. Самарина, обретавшаяся здесь, в Павловском дворце в качестве фрейлины императрицы Марии Федоровны.
– Здравствуйте Иван Михайлович, добро пожаловать! – Софья Юрьевна присела, сделав книксен, а потом перевела взгляд на моего сопровождающего. – Здравствуй рара, – и защебетала с отцом по-французски. При помощи лакеев избавились от верхней одежды. Я крутил головой по сторонам, с любопытством осматривая так называемый «Египетский вестибюль».
Сенатор, оставил меня на попечение своей дочери, поспешил к императрице. Время ожидания приема мы скоротали разгуливая по дворцу. Все вокруг напоминало музей, а не жилые помещения. Комнаты дворца были буквально набиты вычурной мебелью. В коридорах повсюду стояли какие-то кушетки на львиных ногах в стиле прошедшего Галантного века. Наконец-то к неотлучно сопровождающей меня Софье Юрьевне подошла еще одна фрейлина и прошептала ей что-то на ухо, девушки заулыбались. Затем пришлая фрейлина громко объявила, обращаясь ко мне, что «ея императорское величество изволят видеть господина Головина».
Принимала меня Мария Федоровна в своем кабинете под названием «Фонарик», его интерьер с застекленной полуротондой выходил в сад. Кабинет стилистически мало отличался от остальных дворцовых помещений. Здесь присутствовали шкафы, где вместо бумаг и документов наличествовали фарфоровые посуда и статуэтки.
Войдя в кабинет императрицы, следуя местному этикету, поклонился. Мария Федоровна соблаговолила протянуть для поцелуя свою уже давно увядшую ручку, хорошо, что хоть она была в перчатке. Разговор, как и следовало ожидать, сразу перешел на литературную тему. Императрица, оказывается, читала мои книги в оригинале и в переводе, выразила свое одобрение.
Выступающий в качестве неугомонного экскурсовода секретарь императрицы-матери провел всех нас в так называемый Общий кабинет, где торжественно продемонстрировал лучшие образцы творчества Марии Федоровны. Помимо многочисленных токарных изделий расставленных на столах, все стены были увешаны картинами, вышедшими из-под пера … эээ … наверное, правильней сказать кисти императрицы – пейзажами, натюрмортами, портретами выполненных масляными красками, акварелью и пастелью. Хотя я не большой знаток и ценитель прекрасного представленного в виде живописи и самодельных токарных поделок, но, хочешь-не хочешь, а пришлось, играя на публику, и прежде всего воздействуя на эго вдовствующей императрицы, велеречиво повосторгаться ее творчеством. Будем надеяться, это у меня получилось искренне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Теперь настала моя пора удивлять хозяйку. Чтобы попытаться обрести надежную императорскую «крышу» приходилось раньше времени рассекречивать одно из своих главных изобретений. Кто знает, представится ли мне второй такой случай, и кода? Приходилось действовать, невзирая на финансовые потери. С заговорщицким видом я достал из внутреннего кармана своего сюртука черно-белые фотографии с видами Санкт – Петербурга, вызвав полные удивления охи и вздохи. Буквально через десять минут карета по прямому распоряжению гранд мама полетела на Васильевский остров за фотографическим оборудованием.
Остаток дня мы провели фотографируя людей и виды Павловского дворца, а потом до утра их проявляли. Поскольку экспозиция составляет тридцать минут, была забавно наблюдать, как под прицелом камеры застыла Софья Юрьевна, а ее рара переживая за свою дочурку весь извелся, хотя я и заверял его в полной безопасности происходящего. Зато, какие получились фотографии! Софья Юрьевна сразу попала в историю, как обладательница и модель первого женского фотопортрета. Дагеротипы отличает поразительная резкость в деталях и особая сочность. Даже в моем времени во всем Мире существовали общества дагеротипистов.
Самое главное, Марии Федоровне понравилась все – и сами дагерротипы и завораживающие процессы фотографирования, проявки и особенно – получаемый результат. Саму проявку осуществляли я вместе со слугами, облачившись в самодельные респираторы в печи садового домика, держа пластинки над контейнером с нагретой ртутью, а потом, для фиксации, промывая их раствором поваренной соли. Фотоаппарат, пластинки и все необходимое оборудование я преподнес Марии Федоровне в дар, дома у меня еще имелся запас как оборудования, так и реагентов.
ГЛАВА 5
Июль – сентябрь 1822 года
Проснувшись, с трудом разлепил глаза. Из окон сквозь опущенные гардины бил солнечный свет, заливая комнату матовыми оттенками. Сегодня у нас было шестнадцатого июля, воскресенье. Дженни рядом не было, видать, уже чем-то занималась по хозяйству. Спустился вниз. Литограф из «Экспедиции заготовления ценных государственных бумаг», по случаю воскресного дня, активно жестикулируя, объяснял двум подросткам и Иосифу секреты литографского мастерства, здесь же присутствовала и парочка ирландцев, с интересом слушая наставления мастера, хотя делать из этих двух выходцев с Изумрудного острова литографов в мои планы совсем не входило.
Что делать, приходиться вот таким вот способом, урывками, обучать себе кадры, потому как с ними, в нашем Отечестве, беда! На всю Российскую империю нужных мне специалистов подготавливал только Финляндский кадетский корпус в Фридрихсгаме. Первое отделение, на 40 человек, готовило полевых офицеров-топографов. Второе – на 80 человек – готовило граверов и литографов для военно-топографического депо, которые, по окончании этого заведения, впоследствии в основном служат в военном ведомстве.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Еще двух воспитанников Сиротского дома, у которых были явные проблемы с грамматикой, я определил на производство фотографических пластинок – в соседней комнате они серебрили медные пластинки, шлифовали их, а затем подвергали воздействию паров йода.