— Не спорю. Хотя должна признаться, что на мою долю выпало немало тяжелых дней. Не могу ли я предложить вам рюмку вина?
— Спасибо, только если вы сами тоже выпьете.
— Мне сейчас нельзя пить вино.
— Вы правы. Тогда и я не буду пить. Мне хотелось бы служить вам опорой, герцогиня.
Хильдегард слабо улыбнулась.
— Спасибо за красивые слова, Тристан.
— Но я и в самом деле хочу этого.
Даже при слабом свете он видел, как изменилось ее лицо за этот день. И, тем не менее, она казалась ему красивой, она казалась ему красивой даже тогда, когда ее лицо было обезображено водянкой. Теперь от водянки почти не осталось следов, но Тристан знал, что она еще вернется к Хильдегард, и не раз. Он понимал, что у герцогини больное сердце, а это часто сопровождается водянкой.
Кое-чему он все-таки научился у своих родичей-целителей!
Мало кто счел бы герцогиню Хильдегард красивой. Только Тристан да еще несколько человек умели разглядеть ее тонкую красоту и очарование. Ее мягкий умный взгляд, теплую улыбку и грациозные движения.
Однако годы и болезнь не пощадили Хильдегард. Она слишком рано увяла, во всяком случае, внешне. Волосы поседели, на лице появились морщины.
Тристан не обращал на это внимания. Его привлекала в герцогине не внешняя красота.
Он не знал, что именно ей известно о случившемся и не хотел рассказывать больше того, что она знает.
— Что вы теперь намерены делать, герцогиня? — тихо спросил он.
Хильдегард медленно повернулась к нему.
— Не знаю, Тристан, — беспомощно прошептала она. — Правда, не знаю.
— Вернетесь домой в Ризенштейн?
— Домой? — Она вздрогнула. — Ризенштейн никогда не был моим домом. Я всегда была там чужая, к тому же этикет там отличается и строгостью, и лицемерием, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Думаю, что понимаю: под видимостью благопристойности скрывается множество пороков.
— Вот именно. Нет, я не хочу возвращаться в Ризенштейн. Марине там будет плохо. Моя родная страна, увы, захвачена турками, но и здесь после смерти герцога Йохума нам тоже оставаться нельзя.
Тристану показалась, что герцогиня, несмотря ни на что, тяжело переживает смерть мужа. Она вся как будто сжалась, стараясь отгородиться от беспощадного мира. Герцог Йохум погиб такой бесславной, такой унизительной смертью. Такой жалкой!
Негромкий возглас Марины заставил Тристана и Хильдегард вздрогнуть. Девочка металась во сне, словно пыталась вырваться от кого-то.
Хильдегард хотела встать.
— Сидите, герцогиня, я сейчас успокою ее, — сказал Тристан.
Склонившись над кроватью, он мягко заговорил с Мариной:
— Тише, тише, Марина, тебе никто не угрожает. Здесь, в маминой комнате, ты в полной безопасности. Тут до тебя никто не доберется.
Марина открыла глаза и в страхе уставилась на него. Потом закричала и начала биться.
— Нет, нет! Вы не смеете! — кричала она.
— Не бойся, это Тристан, наш рыцарь! — сказала Хильдегард, желая успокоить дочь.
По-видимому, Марина еще не совсем очнулась от сна, но постепенно взгляд ее стал более осмысленным, страх и боль, отражавшиеся в нем, понемногу таяли. Нижняя губа у нее все еще дрожала.
— Спи, дитя мое, — ласково сказал Тристан. — Мы с твоей мамой будем охранять тебя.
Марина в тоске откинулась на подушки и закрыла глаза. Порошок, который ей дал доктор, еще действовал, и Тристан вернулся к Хильдегард.
Ему и Хильдегард одновременно пришла в голову мысль, что после случившегося Марина ни разу не обратилась, ни к кому лично. Те несколько слов, что она произнесла, не предназначались какому-либо определенному человеку. Марина по-прежнему билась в тисках неведомого им кошмара.
Они говорили шепотом, чтобы не нарушать ее сна.
Вопрос Тристана не был случаен. Он догадывался, что герцогине некуда ехать.
И пришел к ней, чтобы убедиться в этом.
— Ваше Высочество… — нерешительно сказал он. — Позвольте мне предложить вам и вашей дочери мой скромный дом. Вы сможете жить там, сколько пожелаете. Мне тяжело жить одному в Габриэльсхюсе после смерти моих родителей, и я счел бы для себя большой честью, если бы вы с Мариной согласились разделить со мной мое одиночество. Я был бы счастлив, оказать вам гостеприимство, Ваше Высочество!
Хильдегард задумалась и не сводила с него глаз. Тристан быстро добавил:
— Можете не отвечать мне сейчас. Но, ради Бога, подумайте о моем предложении! Уверяю вас, мои слуги совершенно не похожи на тех камеристок, услугами которых вам и Марине пришлось здесь пользоваться. В Габриэльсхюсе вы будете окружены сердечной заботой и теплом. А главное, мне хотелось бы, чтобы вы уехали отсюда как можно скорее.
Он не стал говорить ей о поборниках истинной власти. Хильдегард поправила одеяло, в которое была закутана, Тристан поспешил помочь ей.
— Спасибо, — сказала она. — Я не забуду вашего великодушного предложения, Тристан. И подумаю о нем. — Она засмеялась. — Надеюсь, о нас с вами не пойдут пересуды. Я едва ли могу испортить вашу репутацию, а Марина — еще ребенок. Ах, если б мы встретились раньше! Может, тогда наша с Мариной жизнь здесь не была бы такой беспросветной и тоскливой. У нас не было даже соломинки, за которую мы могли бы ухватиться.
— Я вас хорошо понимаю.
— Одиночество. Ощущение бездонной трясины под ногами. Нельзя же вечно жаловаться на своего…
Она замолчала.
Тристан кивнул. Глаза его были полны тепла и нежности.
— Но вы все-таки горюете о нем?
— Не знаю, Тристан. — Она повернулась к нему. — Сегодня он был мне так нужен. Когда пропала Марина… И вся эта кровь… Да, мне не хватало Йохума. Но, увы, его не было рядом со мной…
Тристану нечем было утешить ее. Он понимал ее чувства. Их единственная дочь оказалась в опасности, а герцог Йохум был далеко и затеял дуэль, добиваясь благосклонности посторонней женщины. Какой, должно быть, униженной чувствовала себя герцогиня! Как ей было горько! Но она не могла дать выход своему гневу и разочарованию. Теперь же герцог был убит на дуэли, и долг предписывал ей оплакивать его, тогда как ее мысли были заняты только дочерью.
Как может смертельно больная женщина, нуждающаяся в покое, вынести все свалившиеся на нее несчастья?
Но на этом ее испытания еще не кончились.
Тристан прочитал в ее глазах немой вопрос прежде, чем она решилась задать его вслух.
Она понизила голос до едва слышного шелеста, хотя в этом не было необходимости. По дыханию Марины они понимали, что она спит.
— Тристан… Что произошло с Мариной? Что случилось у нее в комнате? Никто ничего не сказал мне.
— Пока этого еще никто не знает. — Тристан был смущен, однако осторожно начал рассказывать ей о графе Рюккельберге. — Этот мерзавец, конечно, все отрицает, а задавать Марине вопросы сейчас нельзя. Ее надо щадить. Но я попрошу, чтобы доктор потом осмотрел ее…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});