к столику и падаю на стул.
Парочка удаляется от меня, они идут рядом, и никаких признаков близости – типа «за ручку» или словцо на ухо.
Просто-напросто после работы люди зашли в публичное место, – говорит мой внутренний оптимист. – Выпить кофе, поболтать по душам.
Ну да, – отвечает ему мой внутренний пессимист. – Не наговорились за день. А что касается признаков близости, так они люди умные, понимают, что в любую минуту какой-нибудь сукин сын глядит им в спину.
Теперь надо звать Катю, но, оказывается, у меня нет её телефона. Непорядок.
И первое, что я делаю, когда она появляетс, – записываю её номер.
– А твой? – говорит Катя. – Ну-ка, вызови меня, пожалуйста…
Я начинаю набирать номер, но вовремя спохватываюсь. Сим-карта ведь – моя, не Санькина… Катя смотрит на меня вопросительно, а я в замешательстве, не знаю, что делать.
Но тут подходит официант и спасает меня. Катя переключается на заказ, а я тихонько прячу мобильник. Ничего, жила без санькиного телефона раньше, проживёт, наверное, и впредь.
Мы заказываем кофе, Катя колеблется насчёт пирожного, но в итоге машет ладошкой: ладно! И так мило вздыхает, что я начинаю улыбаться во весь свой рот.
– У тебя хорошее настроение, да, Саш? – спрашивает Катя.
Я подтверждаю всем своим видом: отличное!
– А ты… ты переменился, – говорит она.
Разве? – я надеваю вопросительную маску.
– Такой энергичный, – Катя оценивающе смотрит. – Весёлый…
– А что, раньше я грустил? – теперь я демонстрирую лёгкую обиду.
Она смеётся и не отвечает. Наверное, не хочет обижать Саню.
– Может быть, ты влюбился? – вдруг спрашивает.
Я изображаю на лице нечто такое загадочное: очень может быть…
– Это здорово! – говорит Катя. – Кто там из классиков сказал, что только влюблённый имеет право на звание человека?
Я молча смотрю на задумчивое катино лицо. Если бы я был Санькой, я бы тебе ответил, милая моя девочка. Но я не Санька. Я не поэт, не романтик, я всего лишь авантюрист – волк в овечьей шкуре.
– А кто она, эта твоя девушка? – спрашивает Катя.
Она смотрит с настоящим любопытством. Ничего удивительного, все женщины обожают любовные истории. Даже такие особенные, как наша Катя.
И я начинаю рассказывать про ангела с карими глазами.
Как мы (то есть Саня и Аня) познакомились, как ходили в театр, как ездили в Новый Иерусалим. И какая она – умная, тонкая и литературу понимает.
Я даже читаю Кате стихи:
Ещё вчера – тебя не было.
А сегодня – ты уже есть.
Я закрываю глаза и вижу
Ямочки на твоих щеках.
Катя смотрит на меня со странным выражением: вроде внимательно слушает и в то же время углублена в себя.
– Вы оба счастливые, – говорит Катя.
– Как тебе сказать, – отвечаю я. – Видишь ли…
– Всё равно, – перебивает Катя. – Даже безответная любовь – благо. Даже такая любовь делает человека лучше.
Она сидит, выпрямившись, с тем же рассеянным выражением. А я думаю о них – о Саньке и его кареглазом ангеле: у них безответная любовь?
– А девушка… вот ей стихи посвящают, – продолжает Катя. – Это же здорово. Даже если она об этом не знает.
Я молчу. Непонятно почему, но мне трудно говорить, такое ощущение, что я наполовину Санька и – переживаю что ли.
А Катя словно видит меня насквозь, она даже руку кладёт на мои пальцы.
– Ничего, Сашенька, всё пройдёт. Каждому воздаётся по вере. Надо только уметь ждать. Понимаешь?
Понимаю. То есть – понимаю, но ждать не хочу. Мы, сегодняшние, ждать не хотим. Нам нужно – прямо сейчас. Для этого мы готовы на всё.
Приносят кофе и пирожные, и я перевожу дух.
Мы пьём, едим, поглядываем друг на друга.
– Расскажи о себе, – прошу я. – Мне же интересно.
Катя отнекивается, но я настойчив.
– На работе сидишь допоздна, – говорю я. – Вместо того, чтобы заниматься личной жизнью…
– Ты совсем как моя начальница, – улыбается Катя. – Она в свои преклонные годы даёт фору всем молодым…
– Ты будешь лучше, Кать, – уверяю я. – Запомни мои слова… Я уже отправлюсь в мир иной, а ты будешь вспоминать о поклоннике, который нагадал, как попугай, счастье по билетику…
Катя улыбается, губы так трогательно загибаются вокруг зубов… Очаровательная женщина, эта наша Катя.
– А почему – поклонник? – вдруг спрашивает она. Радость ещё плещется в её взгляде, но какая-то тень непонимания легла на лицо. – Ну, сосед… да и то, в детстве…
– Да? – говорю я. – Хм, точно. Ну, вчера ещё не был поклонник, а завтра, глядишь, уже стал… – Так я пытаюсь исправить свою глупость-неточность. – Как там, в этой песенке? Ну, про кольцо? Нет, ты не можешь помнить, ты молоденькая, это мы, старики…
Катя усмехается и говорит:
– Ишь, старик…
Затем наклоняется ко мне, глаза у неё становятся чистые-чистые, такие синенькие-серенькие… И шепчет:
– Любовь – кольцо, а у кольца начала нет и нет конца… Любовь – кольцо!
Она отрезала последние слова: «Любовь – кольцо!» – и отвернулась.
– Да, – бормочу я. – Это прямо про нас с тобой.
– Как это? – весело спрашивает Катя. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, как что? – продолжаю я, тоже веселясь. – У меня безнадёга и у тебя…
Я еще не успеваю закончить, а Катю уже – словно подменили.
– Вы что же, с Димой это обсуждаете? – она со звоном кладёт ложечку на тарелку с недоеденным пирожным.
Сказать, что я оробел, – значит, ничего не сказать. Дьявольщина какая-то: я, опытный мужик, сижу перед этой девчонкой и не знаю, как быть. А она смотрит на меня своими холодными серыми глазами, и румянец разгорается на щеках всё ярче.
– Катя, милая, – лепечу я, – ты неправильно меня поняла…
– Я очень ценю, поверь мне, твоё доверие, Саша, – говорит Катя с настоящим дипломатическим шармом, – мне очень жаль, что твоя девушка пока не оценила тебя… Но это обязательно случится когда-нибудь…
– Катя, перестань! – требую я.
– Я очень рада была увидеть тебя, но уже поздно, пора ехать… – она роется в сумочке, достаёт деньги.
– Катенька! – прошу я. – Катя, я клянусь, мы никогда не обсуждали это с Димой…
– Не обсуждали, я поняла… – говорит она и оглядывается в поисках официанта.
Я беру Катю за руку и продолжаю:
– Послушай, посмотри на меня… Когда мы говорили о тебе… А мы иногда говорили о тебе с Димкой… Это всегда было… Ну, как о своей любимой младшей сестре… Разве мы можем обидеть свою младшую сестру?.. Нет, конечно. Потому что, Кать, мы тебя любим, мы тебя уважаем, мы тебя обожаем…
Она поднимает голову, и глаза у неё – как у ребёнка: и обиженные, и с надеждой на то, что я говорю правду.
А я держу её за руку и продолжаю говорить. О том, что детская дружба – это навсегда, что сближение в юности – самое крепкое и прочное сближение, ничто так не соединяет до конца жизни, как пережитые в детстве и юности общие чувства. Я рассказываю ей, как мы влюбились в четвёртом классе в одну девчонку и очень этим гордились. Вот,