– Наш современник, – ответил Федя.
– Он жив или погиб? – спросила его же Вера.
– Погиб.
– Как он одевался? – Вера обратилась к Чернилину.
– Костюм, галстук, всегда опрятен.
– Он заикался? – улыбнулась Вера. – Олег Кошевой! – сказала она.
– Я ушел! – крикнул Чернилин. – Давайте потруднее что-нибудь!
Он выскочил за дверь, постоял немного, подождал и крикнул:
– Ну, скоро?
– Подожди, – ответили за дверью.
Но Чернилин не мог ждать. Он должен был что-то делать.
Из кухни доносился приятный запах печенья и жареного мяса, слышался звон ножей, стук посуды и голоса. Чернилин направился туда. Он выглянул из-за двери и спросил:
– Оксана Тарасовна, помочь вам?
– Спасибо, Боря, у нас все готово.
Но Чернилин зашел в кухню, окинул внимательным взглядом стол, плиту, окно и сразу же заметил на табурете неисправный электрический провод.
Боря взял провод, порылся в кармане, достал перочинный нож и только было принялся за дело, как послышался голос Елены:
– Непроливашка, куда ты девался?
– Иду! – крикнул Боря, засовывая провод и нож в карман. – Я сейчас исправлю, Кирилловна.
– В каком году жил герой? – спросил он Веру, входя в столовую.
– Неизвестно, – ответила та.
– Он или она? – обратился он к Феде.
– Она.
– Ее возраст? – продолжал расспрашивать Чернилин.
– Средний возраст. В летах, – ответил Федя.
Чернилин прошелся по комнате, в задумчивости вытащил из кармана провод.
– Где стащил? – засмеялась Елена.
– Я хочу тоже играть, – неожиданно со слезами в голосе сказал Володька, обращаясь к Елене. Он был уверен, что получит отказ.
– Играть? – спросила Елена. – Ну, давай играть, я помогу тебе отвечать на вопросы. Непроливашка, спрашивай Володьку.
Володька обрадовался, залез и сел на стул рядом с Еленой.
– Где она жила?
Елена только собралась сказать Володьке, как ответить Чернилину, но мальчик ответил сам:
– В болоте.
Все засмеялись. Чернилин недоуменно посмотрел на Володьку и, решив, что тот сочиняет, отошел от него и остановился около Сафронова.
– Где она жила?
– В болоте, – повторил Сафронов.
Раздался смех. И когда снова установилась тишина, послышался звонок.
– Стася, – сказала Вера и побежала открывать.
Это была в самом деле Стася. Она вошла с чемоданом в руках, тяжело дыша, поставила его в угол прихожей и виновато спросила Веру:
– Он тут не помешает?
– Конечно, нет, – ответила та и удивленно посмотрела на подругу.
– Ты почему опоздала? Мы уже играем…
Стася ничего не ответила, сняла жакетку и пошла за Верой в столовую.
В этот момент, воспользовавшись перерывом в игре, Володька подобрался к Чернилину и шепнул ему:
– Лягушка-путешественница… Знаешь, у меня есть такая книжка… еще картинка, как гуси ее на палочке несут!
– А! Предатель! – засмеялся Чернилин, схватил Володьку, затащил его к себе на плечи и начал, к величайшему удовольствию мальчика, бегать с ним по комнате.
– Здравствуйте! – сказала Стася, окидывая взглядом комнату.
Все сразу заметили, что она в сером домашнем платье и глаза у нее опухли от слез.
Федя подошел к ней и тревожно спросил:
– Стася, что случилось?
– Ничего, – ответила Стася, помолчала и добавила: – Я из дома ушла.
– Мы все, Анастасия Павловна, ушли, как видишь! – засмеялся Чернилин.
– Я совсем ушла, – сказала Стася, закрыла лицо руками и заплакала.
В комнате стало тихо.
– Совсем… ушла, – медленно повторил Федя, недоверчиво посматривая на Стасю.
– Сумасшедшая! – воскликнула Вера.
Чернилин снял с плеч Володьку.
– Да ты что, Анастасия Павловна, шутишь? – участливо сказал он.
– Что-то это совсем несовременно, – усмехнулся Сафронов.
Стася отняла руки от лица и недружелюбно взглянула на Геннадия.
– Молчу, молчу, не нервничай! – воскликнул Сафронов.
Елена стояла в отдалении от всех молча и смотрела на Стасю.
Вера обняла Стасю за плечи и повела ее в свою комнату.
– Успокоишься и тогда придешь к нам, – говорила она ей. – Вместе все и обсудим. Папа скоро придет.
– Ой, только Трофиму Калиновичу не говори! – испугалась Стася и перестала плакать.
– Хорошо, хорошо! Только ты успокойся, Стася…
– Ты иди, Верочка, к гостям, я одна посижу, так мне лучше, – сказала Стася.
Глава восемнадцатая
– Что же будем делать теперь? – спросил Сафронов, когда Вера вошла в столовую. – Философствовать по поводу ухода Ночки из родительского дома? Ну что же, это интересно.
Геннадий подошел к стулу и сел на него.
– Гена, – сказала Елена, – об этом, может быть, все мы думаем, но почему, когда говоришь ты, у тебя все получается как-то обидно?
– Геннадий Петрович никому не сочувствует – вот в чем беда! – отозвался Чернилин. Он сидел на стуле у окна и чинил провод. – А еще поэт! Поэт должен понимать душу человека. Поэт должен быть нежным и сладким, как конфетка, – засмеялся он. – Вера Трофимовна, кстати, я не вижу обещанных конфет.
– Не заслужил еще, – ответил за Веру Федя.
Вера молчала, точно не слышала слов Чернилина. Ее так взволновал поступок Стаси, что она не могла сосредоточить свои мысли на чем-то одном. Уйти из дома, от отца, от матери… Вера пыталась представить себя на месте Стаси и не могла.
– Вот в связи со Стасей я возвращаюсь к той теме, на которую претендует Елена, «Олег и его мать», – неожиданно сказал Федя. – Видите, как эта тема нужна. Подумайте, Стася ушла из дома! Ну разве Олег бросил бы свою мать? У него дороже не было человека. А Стася ушла. Почему это произошло?
И как предсказал Сафронов, девочки и мальчики с увлечением принялись философствовать по поводу случившегося. Эта черта – рассуждать и обсуждать – крепко объединила между собой Веру, Елену, Федю, Геннадия и Борю. Из этого числа выпадала только Стася, но и она за последнее время стала с интересом прислушиваться к спорам товарищей.
– Почему это произошло? – с увлечением повторил Федя.
– Ну, знаешь, Федя, пусть Стася неправа, но я ее понимаю. Я бы тоже ушла от таких родителей, – сказала Елена. – Стася рассказывала мне, что Ирма Сергеевна советует ей не думать о высшем образовании, а позаботиться о хорошем женихе.
– Ну, а отец? – спросил Чернилин.
– А отцу все равно. Ему важно только, чтобы Стася хорошо кушала, тепло одевалась и была здорова, – продолжала Елена.
– Стася прежде не задумывалась над этими вопросами, – сказал Федя, – а теперь она многое поняла. Училась она плохо потому, что с малых лет ей твердили, чтобы она не утруждала себя занятиями, а то голова заболит, спала бы дольше, а то похудеет. Стася была плохим товарищем также потому, что родители убедили ее, что она пуп земли… Это очень хорошо, что в конце-то концов у нее с родителями не получилось ничего общего.
– Почему хорошо? – спросил Володька.
Федя ответил вполне серьезно:
– Потому что Стася перешла бы в их лагерь.
– Я знаю пионерский лагерь, – сказал Володька, и все засмеялись.
Елена подошла к Феде и с улыбкой дотронулась до его плеча.
– Бери, Федя, тему «Олег и его мать» себе, у тебя лучше получится.
Вошла Оксана Тарасовна и сказала, что она будет накрывать на стол.
– А папа? – спросила Вера.
– Вероятно, задерживается, – ответила Оксана Тарасовна.
– Нет, как же без папы? Надо подождать, – сказала Вера.
– Приехал! – воскликнул Федя, стоявший у окна.
…В это время Стася сидела, облокотившись на край стола, в той же позе, как ее оставила Вера. Она вновь переживала последнюю ссору с матерью, воспроизводя ее в мельчайших деталях.
Стася собиралась к Сверчковым. Она крутилась перед зеркалом, придумывая новую прическу. Ирма Сергеевна разглаживала ее новое розовое платье.
– Ну и кто же будет сегодня у Веры? – поинтересовалась мать.
– Все те же: Федя, Сафронов, Елена, Чернилин.
– По парам, значит… Твоя пара, конечно, этот Новиков?
– Почему по парам? – удивленно спросила Стася. – А! И правда выходит – три девочки и три мальчика. Но это случайно, мама!
– Случайно! – с презрением сказала мать. – И что интересного ты находишь в обществе этих молокососов?
Стася от удивления даже села.
– А какое же общество нужно мне? – помолчав, спросила она.
Мать бросила на стул платье и гневно сказала:
– Для сопляка Федьки можно это платье и не надевать!.. Сегодня бал-маскарад в Доме офицеров. Туда бы и шла, там хоть солидный народ…
Стася встала, взяла платье и хотела уйти, но в дверях остановилась и со слезами в голосе крикнула:
– Федя в сто раз лучше всех! Да! Ты не работаешь шестнадцать лет и не понимаешь, чем теперь живут люди!
Кажется, ничего особенного не произошло. Такие ссоры дочери с матерью бывали часто, но в этот день Стася окончательно почувствовала себя чужой в семье. Она не понимала мать, мать не понимала ее. Она не могла простить матери ее пренебрежение к Феде. «Другая мать радовалась бы такой дружбе, – думала Стася. – Федя научил меня любить школу, ценить товарищей, помог разобраться в самой себе».