Читать интересную книгу Рассуждение о начале и основании неравенства между людьми - Жан-Жак Руссо

Я старался предложить начало и приращения неравенства, установление и злоупотребление обществ политических, поколику сии вещи могут произведены быть из природы человеческой по единому просвещению разума, и независимо от учений священных, которые власти верховной придают святость права божественного. Из сего предложения следует, что неравенство, будучи почти никаким в состоянии природном производить свою силу, и приращение из открытия наших способностей, и из успехов человеческого разума, и наконец, становится твердым и законным чрез установление собственности и законов. Следует также еще, что неравенство нравственное, уполномоченное единым положительным правом противно бывает праву естественному, каждый раз, когда оно не в единый размер с неравенством физическим стекается. Сие различие довольно решит, что должно мыслить в сем случае о том роде неравенства, который владычествует между всеми народами просвещенными; понеже то явно против закона естественного есть, каким бы образом его ни определить, чтоб юноша повелевал престарелым мужем, чтоб полоумной предводительствовал человека разумного, и чтоб горесть людей по горло имела все оплошности, между тем как множество помирающих от глада не имеют и самонужнейшего.

Конец

Примечания

1

С самого начала моего утверждаюсь я с доверенностью на одном из сих изречений, почтенных для философов, потому что оные происходят от разума высокого и твердого, который одни только они могут находить и чувствовать. // Какую мы ни имеем надобность, чтоб узнать себя самых; однако ж я не знаю не все ли иное мы лучше знаем, нежели себя. Будучи снабжены от природы органами, определенными единственно на сохранение наше, употребляем мы их только на то, чтоб принимать впечатления совсем от нас чуждые; ищем только распростереться во внешности, и существовать вне себя, излишне упражняясь, как бы умножить действия чувств наших, и прибавить наружную обширность бытия своего. Редко употребляем мы то внутреннее чувство, которое нас приводит к подлинным нашим размерениям, и отдаляет все от нас, что до нас не принадлежит. Совсем тем, сие то чувство должно нам употреблять, если мы хотим знать себя, оно есть единое то, по которому мы судить себя можем. Но как можно сему чувству дать его точную действительность и прямое пространство? Как нам душу нашу, в которой оно обитает, извлечь из всех прельщений нашего ума? Мы уже потеряли навык как ее употреблять, она осталась без упражнения посреди наших телесных чувствований; она иссохла от огня страстей наших, сердце, ум, чувство, все купно ей противоборствовало. Истор. Нат. том 4. стран. 151. о при человеческой.

2

Ежели бы я намерен был распространить содержание моих мнений, то бы я вместил здесь, что не возможно почитать за истину то, чтобы народы с самого начала установили какое-нибудь другое правление, кроме начальственного, по крайней мере, те, которых суть избрали себе сперва посредниками в своих делах, присвоили сами себе сию власть совершенно. Прочие же правления сделались, наконец, чрез возмущения какие-нибудь, по обстоятельствам случившиеся.

3

До не вообразят мои читатели, чтобы я хотел порицать установление законов: весьма далеко от того мое мнение, я знаю, что общество без законов не могут быть, равно, как тело без жизненного духа, или рассеянное стадо без пастыря, что строгость законов есть то единое средство, которые соображает все виды, отвращает от заблуждений и удерживает распространение зла. Однако не одна только строгость может освящать оные, но непременно и сохранения положенных законов, ибо отнюдь нельзя того помыслить, что где дерзающий на какое-либо преступление, воображая точно, должны себе наказание, осмеливался приступить к соделанию вредных своих предприятий, еще менее можно подумать, чтобы слой преступник, не надеюсь избежать казни и всех тяжких мук, отваживался на беззаконие. Все сие происходит от несоблюдения законов по каким-либо пристрастием, или упущения положенных прав по некоторым видам, и сей то есть первый тот источник, который привлекает человека на несчастье, это главная причина, которая убеждает вредная сердца отважиться на всякий вред и на всякое преступление, понеже польза, которой он надеется от исполнения того, ласкает его тем, что изыщет он средство избежать должного взыскания, а всегдашний пример, в лицеприятии или иногда в корыстолюбии, легко обнадеживает во исполнение вреда, итак избавляя единого, прельщают тысячи, а губит, так сказать, целое общество. Коль часто видели то в древние времена, что строгость падала по лицеприятию за невинность, и обсуждала право на смерть, которой злодей был свидетелем, и торжествовал, увидев невинного соперника на жертву влекомого. Где нет лицеприятия и скорости в суде, там нет нужды в крайней строгости, где нет надежды избежать положенного права, там все страшит и ужасает, когда сильный, знатный, богатый, равно подвержен непременно исполнению прав, там удерживается без сомнения поползновение: но главный вред к предосуждению разума человеческого есть то, что часто строгость падает на бедного, между тем, как сильный или богатый, без наималейшего опасения распростирает вред дел своих и успевает в них.

4

Те перемены, которые долговременное употребление ходить на двух ногах могло произвести в составления человеческом, сходства еще примечаемые между человеческими руками и передними ногами четвероногих, и заключение произведенное из способа их походки, могли повод дать к сомнению, о способе походки каковой долженствовал бы нам быть по природе свойственнее. Все младенцы начинают ходить на четвереньках, и имеют нужду в нашем примере и в наших наставлениях, дабы научиться прямо стоять. И есть еще некоторые дикие народы, как на пример Готентоты, которые не брезжа о детях, допускают их ползать так долго, что уже потом с великим трудом их от того отучают: таким же образом поступают Караибы в Антилских островах. Есть разные примеры о людях четвероногих, и я мог бы между прочими представить о том младенце, который был найден в 1344 году близ Гессена, где оп воспитан был волками, и после при Дворе Принца Генрика сказывал: что если бы от него зависело, то лучше бы желал он возвратиться опять к волкам, нежели жить между людьми. Он столько навык ходить на четвереньках, как сии звери, что на лежало привязывать к нему палку, дабы она принуждала его стоять прямо и равновесно на ногах. Таковой же был младенец, найденной в 1694 году в Литве, которой жил с медведями; он не показывал, говорит Г. Кончильяк, немалого знака разума, ползал на руках и на ногах, не имел никакой речи, произносил голоси совсем непохожи на человеческий, маленькой дикой Ганноверец, которого привезли за несколько лет ко Двору Аглинскому, имел превеличайший труд приучиться ходишь на ногах; и еще найдены в 1719 году два дикие в Пиренейских горах. Они бегали по горам точно так, как четвероногие животные. Что ж касается до того, что против сего можно предложить, то есть, что сие было бы лишать себя употребления рук, от которого мы толикую имеем пользу, то кроме, что пример обезьян показывает нам, что руки можно употреблять двояким образом. Сие показывало бы только, что человек может дать членам своим назначение способнейшее природного, а не то, чтоб природа определила человеку ходить иначе, нежели она его научает. // Но можно, кажется мне, еще много лучших сего причин сказать для утверждения, что человек есть двуногий: во первых, ежели бы и показано было, что он с начала был другим подобием, нежели как мы его видим, и наконец дошел до того, каков он есть: то сего не довольно было б к заключению, что он сим образом и сотворен: ибо по доказании возможности в сих переменах, надлежало бы еще прежде, нежели их допустить, показать по меньшей мере вероятность из оного. Сверх того, если кажется, что руки человеческие могли служить вместо ног в случае надобности, то сие есть одно только примечание в пользу сея системы против множества других ей противных. Главные из них суть следующие: что образ тот, каковым голова его соединена с телом, вместо чтоб направлять взор его горизонтально как все прочие животные имеют, и как он и сам прямо ходя имеет, при хождении на четырех лапах устремил бы его глаза точно в землю, которое положение весьма не благо, полезно к сохранению всякого особенно; что не имеет он хвоста, в котором ему нужды нет, когда он на двух ногах ходит, но который столько полезен четвероногим, из коих ни один род оного не лишен, что груди у женщин, будучи весьма удобно расположены для двуножных, держащих младенца на руках, столько неудобны для четвероногих, что ни у коего роду из них оные таковым образом и не расположены; что как зад его чрезмерно высок по мере переда, почему мы, ходя на четвереньках, таскаемся на коленях, то все сие составило бы животное весьма худой размер имеющее, и ходящее гораздо непокойно. Если бы они полагал ногу так плашмя как руку, то имел бы с задней стороны у ноги одним составом менее против прочих животных, а именно: тем, который соединяет лядвейную кость с голенью; что ставши только на цыпках, как он без сомнения принужден был бы делать тарс (Тарс значит кости, составляющие пяту) не упоминая о множестве костей оный составляющих, кажется излишне толст для того, чтоб вместо лядвейной кости быть; составы же его вместе с метатарсом (Пять костей от голени к пальцам) и тибией (Тибия, от колена трость с прочими до лодыжки костями) суть излишне близки, чтоб дать человеческой ноге в таковом положении такую же гибкость, какую имеют четвероногие. Пример младенцев, будучи взят в таких летах, в которых силы естественные еще не совсем открылись, и члены не укрепились, не заключает к сему ничего, я также мог бы сказать, что собаки неопределенны ходить, потому, что они от рождения несколько недель ползают, действия ж особливые недовольно сильны против испытаний общих всем человекам, и самым тем народам, которые, не имея никакого сообщения с другими, не могли ни в чем подражать им. Младенец оставленной в лесу прежде, нежели мог ходить собою, и воспитываемый каким-либо зверем, может быть, последовал примеру питательницы своей, приучаясь ходить так, как она, то привычка подала ему способности, которых не имел он от природы, и как безрукие силою частого употребления доходят до того, что делают ногами все то, что мы делаем руками, так равно дошел он наконец до того, что стал употреблять руки свои вместо ног.