Читать интересную книгу Вне игры - Алексей Зубов

— Кто тот молодой человек, чью речь о власти технократии я имел удовольствие слушать?

— Слушать или подслушивать? — спросил племянник.

Синицын ответил племяннику звонкой оплеухой.

— Сопляк! Я бы отдал десять лет своей жизни, чтобы не слышать и не видеть все то, что я слышал и видел вчера вечером… Я снова спрашиваю тебя — кто этот молодой человек?

— Аспирант. Занимается в аспирантуре университета…

— Дальше, дальше. Кто он? Откуда? Что у вас общего?

— Он иностранец. Его зовут Дюк. Учится в Московском университете в порядке культурного обмена. На законном основании… Ты против моих встреч с иностранным студентом, так, что ли?

— Или ты прикидываешься дурачком, или ты действительно глупец? Я знаком со многими иностранными специалистами, отношения у меня с ними добрые и деловые. Но этот твой знакомый, мягко выражаясь, скользкий тип… Я слышал, как он разглагольствовал. И потом вся эта гнусная обстановка.

Вячеслав Владимирович поднялся с кресла и, заложив руки за спину, зашагал по комнате. Наконец он подошел к Сергею и сказал:

— Ты, вероятно, не очень четко представляешь, в какой мере совместимы твои странные знакомства, твой образ жизни с моим образом жизни. Наконец, характер моей работы. Тебе наплевать на всех и все. Ты был и остался эгоцентриком. До мозга костей. Ваше «я», извольте ли видеть, угнетается. Так вот что, Сергей. Святой долг перед памятью погибшего брата обязывает меня продолжать терпеть твое присутствие в своем доме… Пока ты не встанешь на ноги. Но я категорически запрещаю приводить сюда кого бы то ни было. Тебе ясно? И если еще раз… Я вышвырну на улицу тебя вместе с твоими нечистоплотными друзьями обоего пола.

Вячеслав Владимирович хотел тогда многое сказать племяннику, но сказать не смог, он задыхался, ему не хватало воздуха, на лбу выступили капли холодного пота. Он едва добрался до постели и, обессиленный, рухнул. Через час его отвезли в больницу с тяжелым приступом стенокардии.

КТО ОНИ?

Сергей получил разрешение каждый день бывать у Синицына и после занятий мчался в больницу. Поначалу племянник молча часами сидел у постели дяди и смотрел на его бледное лицо. Только через две недели Сергей решился сказать, что все понял, он виноват. Синицын положил исхудавшую руку на колено племянника, улыбнулся:

— Не надо, Сережа, об этом. Подвели черту. Позади осталось… Вот и хорошо.

Он не знал тогда, что пройдет время и опять у Сергея не хватит сил воспротивиться тем, кто станет нашептывать: «Старик, плюнь! Предки, они все такие. Давай тряхнем, как бывало… Надо уметь жить… Дюк вернулся с каникул и привез виски».

Сергей не выдержал натиска дружков. Собственно, даже не столько дружков, сколько Дюка. Однажды в присутствии Ксаны, той самой девушки, что на вечеринке лихо отплясывала на столе, иностранец повел разговор об «инобоязни» русских.

— О, это всемирно известная русская бдительность. Мой дорогой друг Сергей уже боится приглашать меня домой. Ему, бедному, здорово попало от дядюшки. Это же так страшно — иностранец на квартире советского инженера. А вдруг этот иностранец — разведчик…

Дюк вместе с Ксаной весело смеялись, подтрунивая над Сергеем. И он дрогнул. Будь дядя в Москве, все, возможно, сложилось бы по-другому. Но Синицын улетел в Вену, на симпозиум, и Сергей решил, что один раз — единственный и последний — можно согрешить. Никто и знать не будет. Племянник не подозревал, что дядя, выйдя из больницы, имел разговор со своим старым другом пенсионером Кругловым — они соседи, на одной лестничной площадке живут. Синицын рассказал ему о своих тревогах и попросил присмотреть за племянником.

В среду Синицын улетел в Вену, а в субботу Круглов, возвращаясь поздно вечером домой, услышал доносившийся из синицынской квартиры — дверь была распахнута настежь — визг пьяных девиц и чей-то надрывный голос: «Я подымаю свой бокал…» На лестничной площадке, спиной к Круглову, стояли двое пошатывающихся молодых людей. Один из них, долговязый, говорил с иностранным акцентом. То ли оба были сильно пьяны, то ли увлеклись беседой, но на Круглова они не обратили внимания. И он услышал, как долговязый отчитывал собеседника: «Так не поступают джентльмены. Владик, вы обещали принести сегодня рукопись. Где она? Я, кажется, поспешил отблагодарить вас…»

Вернувшись из Вены, Синицын на следующий день заглянул к Круглову. Сосед, не желая расстраивать друга, пытался перевести разговор на шутливый лад: дескать, молодо-зелено, дескать, сами мы в молодости грешили и нет ничего зазорного, если и собралась студенческая компания. Но Синицын сразу уловил — Круглов чего-то не договаривает.

— Ты не хитри. Рассказывай все, как было.

…Сергей вернулся домой поздно вечером. Обнял дядю и торжественно протянул ему газету — там был опубликован репортаж, подписанный студентом С. Крымовым. Это уже не первая проба пера. Но дядя даже не взглянул на газету, резко отбросил ее в сторону и сухо объявил:

— Все, что происходило здесь в субботу, мне известно.. Объясняться не желаю. Могу лишь сообщить дорогому племяннику, что в течение трех месяцев он должен перебраться в общежитие. Ежемесячно ты будешь получать от меня сумму, равную повышенной стипендии. И ни копейки больше.

Все это произошло месяцев восемь назад. Места в общежитии Сергею не дали: он не стал рассказывать декану всю правду, а выдумал нелепую байку о капризном дяде. Синицын же после некоторого раздумья разрешил все же племяннику оставаться в его квартире. Но что касается денег, характер выдержал.

Однако строгая денежная репрессия должных результатов не дала. Неизвестно откуда, но помимо «повышенной стипендии» у Сергея появились шальные деньги. И как прежде бывали, правда теперь уже не столь многолюдные и шумные, вечеринки, о которых даже сосед ничего не знал.

Синицын же по-прежнему был в разъездах…

— Вот финал. Я сижу здесь, перед вами, а Сергей арестован органами государственной безопасности… Племянник, приемный сын коммуниста…

— Простите, Вячеслав Владимирович, но я вновь вынужден напомнить вам, что ваш племянник не арестован. Это не казуистика… Думаю, что он вернется домой. И все, что вы рассказали нам, будет в немалой мере способствовать тому.

…Теперь беседа с Сергеем проходила в присутствии Синицына. Клюев знает о Сергее и о его друзьях уже несколько больше, чем дядя. Известно, что в кругу студентов он выглядел этаким бонвиваном: одет всегда ультрамодно, любит щегольнуть «информированностью», всегда при деньгах и полон готовности кутнуть. Друзей у него много, но студентов среди них мало. Кто они, эти друзья, чем занимаются, где работают — однокашникам Сергея неизвестно. Крымов не очень разборчив в своих связях, да и связи эти странные. Владик? Что их связывает? Говорят, друзья детства. Подружился с аспирантом МГУ, иностранцем Дюком. Товарищи из Сережиной группы как-то спросили у Крымова: «Где ты с ним познакомился?» Сергей неопределенно ответил: «Мир тесен…» В КГБ, в другом отделе, Дюком интересовались в связи с кое-какими валютными операциями. Есть основание полагать, что аспирант не столько занят обогащением духовным, сколь материальным: спекулирует долларами. Письмо матери Толика — еще одно тому подтверждение. Видимо, именно его имел в виду Сергей, когда говорил Толику о человеке, который «по части дубленок дока…»

Сергей, как утверждают ребята из его группы, «втрескался по уши» в Ирину Рубину. И, кажется, не без взаимности. Она старше его и уже готовится к защите диплома.

В Сережиной компании Ирина выглядит белой вороной: серьезная, вдумчивая, активная общественница. Сплетничают об этой паре разное. Говорят, что Ирина безуспешно пытается оторвать Сергея от его дружков. Староста группы, Петя Кудрявцев, однажды случайно оказался свидетелем их бурного объяснения. Ирина возмущалась дружбой Сергея с Дюком и Владиком. «Ради бога, прошу тебя, избавь меня от их общества. Я могу, если это тебе так хочется и так необходимо, воспринимать их лишь в микродозах».

…Что скажет сейчас Сергей, после того как побывал в камере? Рядом — Синицын. Клюев дал понять, что, если потребуется, вызовут и Ирину Рубину. Сергей встрепенулся, заерзал на стуле.

— Зачем? Она не имеет никакого отношения…

— А нам кажется, что имеет… Так как — вызвать?

— Не надо. Я очень прошу. Не надо!

— Вы хотите сохранить за собой право смотреть этой девушке прямо в глаза?

— Да…

— Тогда наберитесь мужества и говорите все… До конца…

Сергей рассказал всю правду. Правда оказалась страшнее, чем это можно было предполагать. Дюк, узнав, что дядя лишил племянника возможности тратить деньги без счета, как-то после нескольких рюмок коньяку доверительно сказал Сергею:

— Я имею честь сделать вам, Серж, заманчивое предложение. Вы имеете прекрасное хобби — журналистика… Я уполномочен одним английским прогрессивным журналом платить вам тридцать долларов за репортаж для этого очень интересного издания. Во время каникул вы поедете за счет журнала чудесным маршрутом: Москва — Одесса — Батуми… Три недели будете путешествовать. Одну неделю будете писать отчет. Простите, репортаж. Вы даете вашу работу мне, и я буду платить вам наличными тридцать долларов… Если Серж согласен, мы будем уточнять объекты. И наш договор: двести советских рублей, как говорят русские, командировочные. Без отчета. И двадцать долларов — аванс. Еще десять долларов: при сдаче репортажа…