Читать интересную книгу Вне игры - Алексей Зубов

…Что было потом, Крымов не помнит — он пришел в себя уже в послеоперационной палате. И первыми словами, которые едва слышно произнес он, были слова, обращенные к девушке, сидевшей у его постели.

— Ириночка… Спасибо!

Он узнал ее. Это больше всего обрадовало медиков: все идет нормально! Нянечка с радостной вестью опустилась вниз, в вестибюль, где дежурили Синицын и Борис. Все идет нормально! Синицын помчался к автомату, чтобы позвонить домой больному Клюеву, обрадовать его. К телефону подошла женщина.

— Кто спрашивает? Вячеслав Владимирович? Здравствуйте. Жена Клюева говорит. Я в курсе дела. Ну, вот и хорошо. Все будет в порядке. А Михаила Петровича два часа назад в больницу увезли… Острый приступ…

Хирург в шутку говорил, что лечат Сергея не врачи, а друзья. В шутке была доля правды. Первые две недели Ирина приходила в больницу ежедневно, как на работу. И все попытки Бориса подменить ее хотя бы в часы трудных ночных дежурств не увенчались успехом.

— И не надо вам пытаться, — говорил ему врач.

И рассказывал про мудрого Авиценну. Пришел однажды этот великий исцелитель к больному юноше поразительной красоты. Взял руку. Проверил пульс. Посидел рядом. Долго беседовал с ним о жизни, друзьях, подругах. Потом вызвал служителя и сказал:

— Мне нужен человек, который хорошо знал бы все кварталы нашего города. Приведите его завтра ко мне.

Назавтра этот человек стоял у постели больного.

— Я попрошу вас вслух перечислить все кварталы города.

Когда был назван квартал одной из городских окраин, пульс больного участился.

Потом Авиценна попросил пригласить человека, который хорошо знает все улицы, все дома этого квартала. Была выполнена и эта просьба. И было зафиксировано, как участился пульс, когда были названы улица и дом, с которыми связаны все думы юноши. Наконец пришел человек, который вслух назвал всех жильцов этого дома.

— Сухра…

Юноша вздрогнул, глаза его заблестели, щеки покрылись румянцем, и пульс зачастил так, что трудно было сосчитать…

— Этот юноша влюблен в Сухру, — объявил Авиценна. — Исцеление может принести ему лишь свидание с ней.

Была еще одна целительная повязка на тяжкие раны Сергея — в газете появилась заметка о героическом поступке шофера такси Сергея Крымова. Бандиты были схвачены милицией, подоспевшей к месту события, и отданы под суд.

Через два месяца, незадолго до Октябрьских праздников, Крымова выписали из больницы. Когда он, сопровождаемый дядей, Ириной и Борисом, вышел на улицу, то увидел у больничных ворот целую вереницу машин-такси.

— Что это, стоянка такси тут?

Спутники хранили молчание — сюрприз на то и сюрприз, чтобы ошеломить неожиданностью: по инициативе комсомольцев таксомоторного парка, Сергея встречал эскорт из машин. В нарушение правил, озорные водители приветствовали бесстрашного рыцаря «симфонией» гудков…

Дома его ждал еще один сюрприз: телеграмма Крутова. Вылетает в Москву, с нетерпением ждет встречи с другом.

Крутов уже знал, что Крымов исключен из института и стал его коллегой. Но у Сергея не хватило духу написать другу всей правды. Он корил себя за всякие грехи, среди которых неуменье разбираться в людях едва ли не самый главный, туманно описывал обстоятельства, в силу которых «он заслуженно вылетел из тележки». В ответ пришло письмо, из которого следовало, что Игорь кое о чем догадывается, но его пугают недомолвки:

«Пойми, Сережка, ты мне больше, чем друг. И я имею право претендовать на откровенность. Что-то непонятное происходит в твоей жизни. Собираюсь в отпуск, тогда, видимо, все прояснится. Надеюсь».

…На восьмое ноября был объявлен «большой сбор» старых друзей. Ирина с волнением ждала — кто придет к Сергею на «сбор»? Кто окажется в числе «старых»? Неужели и «те»? Нет, тех не было. Были настоящие друзья. И по факультету, и по таксомоторному парку. Веселые, приятные парни и девушки. И, конечно, Борис, и, конечно, особо дорогой для Сергея гость — Игорь Кругов. Ирина сияла. Лишь, когда узнала, что на «большой сбор» приглашен и Владик, она нахмурилась: у нее особое отношение к этой давнишней привязанности Сергея. Она рассматривала ее как вредный сопутствующий газ, от которого «технологи» пока еще не могут избавиться. Однако какие-то обстоятельства не позволили Веселовскому пожаловать в гости. И это очень обрадовало Ирину. Ну, а самое главное — Игорь, встреча закадычных друзей…

Несмотря на все перемены в жизни Сергея, Ирину не отпускала какая-то неосознанная тревога, И хотелось верить, что встреча с Игорем будет для Сергея чем-то вроде мощного нравственного заряда. Она знала, что Сергей прислушается к словам друга, даже если они будут архижесткими и обидными.

По рассказам Сергея, Ирине многое было известно из жизни Крутова. Он часто вспоминал друга, бережно хранил его длинные и сумбурные письма и иногда давал читать их Ирине. Она знала о его первой неудачной любви, из-за которой он провалил экзамены в вуз. Судя по письмам Игоря, Зося так и осталась для него незарубцевавшейся раной. Он писал Крымову:

«Девушек тут кругом много. И красивых. И приятных. А Зося — одна».

Сергей прокомментировал это дружеское признание коротко: «Ну и дурак».

Крутов был самым близким другом Крымова, он по-настоящему любил Игоря, жил его тревогами и радостями, но Сергею многое оставалось непонятным в образе жизни, в убеждениях этого «карася-идеалиста». В десятом классе они впервые всерьез разошлись в оценках того, что есть нравственно и безнравственно. Виктор Крюков, ученик их класса, нашкодив на уроке словесницы, сумел как-то увильнуть от ответа. Неясно было — кто виноват, Виктор или двое его приятелей? Словесница, Марья Семеновна, вызвала Виктора для разговора с глазу на глаз и сказала:

— Сознайся, что это ты виноват. Сознайся и извинись. Больше никто этого знать не будет. Никто!

Виктор сознался и извинился. А на следующее утро его вызвали к завучу, распекали в присутствии группы педагогов и грозили вызвать в школу отца. Виктор вернулся в класс и заплакал. От обиды. Он никому не хотел рассказывать о случившемся. И был в классе лишь один ученик, которому он не мог не поведать своей горькой обиды, — комсорг Игорь Крутов. Все восстало в нем против словесницы, и комсорг пошел объясняться к завучу.

— Я не защищаю Виктора. Его можно было наказать любым образом. Но Марья Семеновна поступила подло. Она преподала ученику урок подлости…

— Как ты смеешь…

Завуч аж подскочила со стула.

— Я настаиваю на своем, Марья Петровна. Это же безнравственно, все выведать, обещать хранить тайну, а потом… Нет, так нельзя воспитывать ребят.

История эта получила огласку. И тут Сергей разошелся с Игорем в оценке словесницы.

— А если она иначе не могла добиться истины… В жизни надо быть гибким… И ты напрасно встрял во всю эту катавасию.

Сергей предлагал «пустить дело на тормозах», не ерепениться. А Игорь негодовал, требовал обсуждения поступка учительницы на педсовете. Завуч прикрикнула было на него, но он не испугался и пошел к секретарю райкома комсомола. Тот — в районо.

Педсовет объявил выговор Марье Семеновне. А вскоре она перешла в другую школу.

…Сергей, перечитывая вместе с Ириной письма Игоря, как-то вспомнил эту давнюю школьную историю.

— И до чего же злопамятный. Вот читай.

И он показал Ирине подчеркнутые им красным карандашом строки.

«Дружище! Ты прав — жизнь чертовски сложна, Но я не склонен мириться со всеми и сложностями и болячками. Я не сторонник стандартной и отнюдь не мудрой французской поговорки: «Такова жизнь…» Помнишь наш спор в связи с подлостью словесницы. Ты сказал тогда: «В жизни надо быть гибким». Кисельная формула! Ею обычно легко прикрываются люди беспринципные, приспособленцы. Старик, не обижайся, люблю тебя, как никого. Поверь — это плохая формула! Мне кажется, что ты в своих письмах что-то темнишь, не договариваешь. Боюсь, что стремление быть «гибким» принесло тебе какие-то беды, о которых умалчиваешь. Я против твоего нравственного кредо, какой бы дорогой ценой ни пришлось за это платить».

А платить пришлось действительно дорогой ценой. На общем собрании автоколонны при подведении итогов соревнования Крутов вдруг заявил, что показатели пробега машин выведены липовые, ловко приписана тысяча километров и премии колонна не заслужила. Что же касается рекорда Анатолия Глазова, то и это липа. Так не соревнуются. Ему созданы особо благоприятные условия. За счет других водителей. Так легко ставить рекорды. Это не социалистическое соревнование. Вот если бы всем водителям обеспечили такие же условия, как и Глазову, — это было бы настоящим соревнованием.

Игоря обвинили в противопоставлении своего «я» коллективу, а кто-то заявил, что «выступление товарища Крутова граничит с антисоветским», поскольку он выступает против принципов социалистического соревнования.