«Будь храброй, будь отважной. Не позволяй этому страшному кризису сломить тебя. Поверь мне, несмотря на то, что ты думаешь обратное — никто не понимает тебя лучше, чем я». {77}
Женни многое недоговаривала, но частота и срочность ее писем ясно показывали, что она понимает, каково сейчас Тусси, и какое влияние может оказать этот стресс — а еще хуже того, депрессия — может оказать на здоровье дочери (собственные депрессии Женни, не говоря уж о переживаниях за Маркса, часто проявлялись именно в виде физического недомогания). Также она волновалась за то, что Тусси может совершить необдуманные шаги, если вообразит, что ее не любят или не понимают.
В мае Тусси начала преподавать немецкий и французский в семинарии для молодых женщин {78}. Однако менее, чем через месяц, она начала кашлять кровью, и Женни кинулась в Брайтон, чтобы быть рядом с ней. Она обнаружила, что дочь действительно больна, но наотрез отказывается слушать ее мольбы о возвращении в Лондон {79}. Кроме того, от одной из учениц семинарии Женни узнала, что некий человек, которого они называли «жених Тусси», несколько раз навещал ее, и ему было это позволено, поскольку они помолвлены. Чтобы спасти дочь от позора, Женни не стала прояснять их настоящие отношения с Лиссагарэ; не сказала она об этом и Марксу. Она знала, что он планировал написать Тусси о Лиссагарэ, и новая информация могла только подкинуть топлива в разгоравшийся пожар {80}.
На самом деле Маркс написал два письма, одно Тусси и одно — Лиссагарэ, но поскольку ни одно из них не сохранилось, неизвестно, о чем в них говорилось {81}. Единственный намек на содержание можно найти в написанном много позже письме Энгельсу, когда Маркс пересказывает ответ Тусси. Она упрекала отца в несправедливости, однако он сказал ей в ответ: «Я ничего от него [Лиссагарэ] не требовал, кроме доказательств — а не слов! — что он лучше, чем его репутация, и что у меня есть причины полагаться на него». Маркс пишет Энгельсу:
«Проклятое несчастье заключается в том, что я должен быть очень осмотрителен и снисходителен из-за моего ребенка. Я не буду отвечать, пока не посоветуюсь с тобой. Держи письмо при себе». {82}
Тем временем Женни пыталась выманить Тусси из Брайтона, подальше от Маркса и Энгельса, подальше от Лиссагарэ, предложив ей сопровождать Ленхен в Германию, в июне этого года. Тусси, казалось, понравилась это идея, и она была готова забыть о работе {83}. Разумеется, директриса семинарии была возмущена желанием девушки устроить себе каникулы в середине учебного года и написала весьма надменное письмо Женни, в котором заявила, что «очень удивлена и возмущена» подобной новостью. Женни, не имевшая никакого понятия о том, что такое рабочий график, парировала: «Я тоже весьма раздосадована тем, что вы отказываетесь пощадить мою дочь». {84}
В конце концов Тусси так и не поехала вместе с Ленхен. Вместо этого она вернулась домой, подавленная неудачной попыткой обретения независимости — после сообщения в прессе, что ее отец серьезно болен… и для того, чтобы обнаружить старшую сестру, Женнихен, отчаянно пытающуюся скрыть тот факт, что она беременна.
С 1844 года ни один ребенок в семье Маркс не был рожден в богатстве и комфорте, и Шарль Фелисьен Маркс Лонге не был исключением, придя в этот мир 3 сентября 1873 года. Живя в доме Маркса уже 8 месяцев, Лонге до сих пор не нашел работу, «ни уроки, ни литературные курсы, ни переводы, ни корреспонденцию» — с нескрываемым раздражением писала мадам Маркс Либкнехту.
«Женни, напротив, благодаря своей неуемной энергии, вечной активности и постоянным поискам работы, по несколько часов бродя по городу в дождь, ветер и снег, нашла место и дает уроки, которые, впрочем, не особенно выгодны… Это выдающееся существо заслуживает лучшей судьбы. Мавр многого не замечает из-за своей фантастической любви. К сожалению, я не могу быть настолько дипломатична, поэтому, скорее всего, скоро заслужу репутацию злой тещи». {85}
Беспокойство Женни за дочь было понятно, хотя к Лонге она была не вполне справедлива. Он честно пытался найти работу, даже так далеко, как в Манчестере, однако оставался все тем же обездоленным французом, да вдобавок еще и с клеймом бывшего коммунара и члена Интернационала {86}. Что касается здоровья Маркса, то одна британская газета в июне 1873 года опубликовала сообщение, что он тяжело болен. Сведения были получены от одного из английских членов Генерального Совета и вскоре распространились по всей Европе. Привыкшие к слухам о смерти или аресте Маркса, друзья и родные почти не обратили внимания на это сообщение. Однако, возможно, по причине его столь резкого ухода из Интернационала в прошлом году (без внятного объяснения причин) история о болезни была воспринята всерьез; посыпались письма от встревоженных друзей; любопытные стали появляться на пороге его дома, чтобы лично удостовериться в его болезни {87}. Женни шутила в письме Либкнехту, который тоже прочитал эту новость в немецкой газете:
«Я надеюсь, что газеты преувеличивают, и состояние моего дорогого мужа вовсе не столь опасно». {88}
Однако эта легкость маскировала истинное положение дел: семья не хотела, чтобы мир знал о болезни Маркса и о том, что его состояние было гораздо серьезнее, чем все обычные недомогания. В течение нескольких месяцев он страдал от бессонницы и страшных головных болей. Он пытался принимать снотворное, но оно не помогало. Вдобавок к этому он отказывался прерывать работу над переводом «Капитала», и помимо профессиональных забот его терзала постоянная тревога о дочерях и том, как повернулась их жизнь {89} (то, что Женни называла «тяжелыми, громадными, неразрешимыми семейными проблемами» {90}).
Наконец, после того, как у него очень сильно повысилось давление, Энгельс настоял на его поездке в Манчестер — к единственному врачу, которому они оба доверяли, 80-летнему немцу Эдуарду Гумперту. Гумперт приказал Марксу кардинально поменять свой образ жизни — ограничить работу, соблюдать диету, пить содовую воду с вином. Главный запрет касался работы по ночам. Это, по словам Гумперта, может его убить.
Маркс вернулся из Манчестера приободренный, и Женни, Ленхен и Энгельс уверились, что он будет соблюдать предписания Гумперта. Кроме того, они сообща решили, что единственным способом не дать Марксу вернуться к старым вредным привычкам будет его отъезд из Лондона и продолжительное пребывание на курорте {91}.
Той осенью он взял с собой Тусси — в одну из первых поездок туда, куда он будет ездить восстанавливать здоровье неоднократно: в английский город Харроугейт {92}. Они приехали же после закрытия сезона, и весь отель был исключительно к их услугам, если не считать пастора англиканской церкви, которого Маркс — исключительно из идеологических соображений или простых наблюдений — обвинял в том, что он заботится только о своем желудке {93}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});