Читать интересную книгу Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Я приехал к Смирнову в тот момент, когда его армия переживала очередной кризис, может быть, самый тяжелый с начала войны. Случилось вот что. 6 августа подвижные части 1-й танковой группы противника сделали из района Первомайска стремительный бросок на юг и захватили Вознесенск, где с трудом были остановлены срочно переброшенными туда кавалеристами генерал-майора П. А. Белова. Фашисты продвинулись вдоль восточного берега Южного Буга, отрезав пути отхода 18-й армии, оставшейся в степях за рекой. Войска армии покатились на юг и на юго-восток к Новой Одессе, но там не оказалось никаких переправ, и разрозненные части устремились дальше — на Николаев. Лишь 8 августа кавалеристы генерала Белова, подтянув два своих инженерных парка, навели хороший мост под защитой зенитчиков, переправились сами и обеспечили переправу остатков 18-й армии в междуречье Южного Буга и Ингула.

По сути дела, армию надо было создавать почти заново, переформировывая части и соединения за счет местных ресурсов, и одновременно отражать натиск гитлеровцев. Этим и занимался Андрей Кириллович Смирнов, не отчаявшийся в столь скверных условиях. Не запаниковал старый, закаленный вояка, как некоторые товарищи, прибывшие с гражданки, не закаленные суровой и переменчивой воинской действительностью. Впервые, кстати, услышал я тогда фамилию Брежнева, получившего впоследствии широкую известность.

У Смирнова голова пухла от неразрешимых, казалось, забот, нервы были на пределе, а тут еще одна неприятность: из Николаева, из штаба и политуправления Южного фронта звонок за звонком — в полосе вашей армии пропал первый заместитель начальника политуправления фронта полковник Л. И. Брежнев, до войны секретарь Днепропетровского обкома партии. Фигура! 4–5 августа Леонид Ильич находился юго-западнее Первомайска в частях, контратаковавших немцев, а затем закрепившихся на правом берегу речки Кодыма (то есть примерно там, где я отдыхал в полуобмундированном батальоне). О дальнейшем можно было только догадываться, предполагая самое худшее. Повторю: наступающие немецкие танки прорвались от Первомайска на Вознесенск, перерезав пути отхода 18-й армии на восток. Двое суток мотался я тогда по дорогам среди хаотичных толп, стремившихся незнамо куда под бомбежкой, а то и под артиллерийским обстрелом неприятеля, и добрался до своих благодаря надежной машине, умелому шоферу и некоторому опыту ориентировки в сложных условиях. А Брежнев? Не постигла ли его участь коллег, тоже недавних секретарей обкомов, а затем членов военных советов 6-й и 12-й армий Любавина и Груленко? Имел я одной из задач выяснить судьбу этих товарищей, а тут, рядом со мной, потерялся и третий крупный партийный работник. Теперь я получил довольно полное представление, как это могло произойти.

Не стану, однако, вводить читателя в заблуждение, лучше забегу немного вперед: через несколько дней на пути в штаб Юго-Западного направления побывал я в Днепропетровске, где формировалась резервная армия, и там узнал некоторые подробности о Брежневе. При прорыве немцев на Вознесенск Леонид Ильич действительно оказался в самой гуще разбитых, отступающих войск. Новичок на фронте, к тому же, естественно, очень боявшийся, до жути боявшийся попасть в плен. Он, вероятно, на какое-то время утратил самообладание. Обороняться некому, кругом немцы, все кончено. Проскочив на машине между вражескими колоннами и совершенно не представляя, куда продвинулся противник, где искать своих, Брежнев махнул прямиком на восток, в родной город. Беспокойство за семью подгоняло его. Не знаю уж, как успел, будто на крыльях несло, во всяком случае часов через восемь он был уже в Днепропетровске, явился домой в гражданской одежде, без фуражки, со свалявшейся шевелюрой.

Очутившись в глубоком спокойном тылу, Леонид Ильич быстро пришел в себя и сообразил, что поступил не совсем правильно, оторвавшись неожиданно для начальства столь далеко от войск, вдохновлять которые был направлен. Побрившись и почистившись, Леонид Ильич поторопился в обком, где радостно был встречен друзьями, жаждавшими узнать военное положение. Разъяснив, где и что примерно происходит, Брежнев сказал, что прибыл в город проверить строительство оборонительных рубежей, ускорить отправку на передовую подкреплений. Вместе с представителями обкома побывал в 273-й стрелковой дивизии, которая, впрочем, еще до его посещения начала выдвигаться к линии фронта. И лишь управившись с этим и с другими делами, показав активную деятельность, Леонид Ильич связался с членом военного совета Южного фронта А. М. Запорожцем и доложил, где находится и чем занимается. Запорожец был доволен уж тем, что руководящий политработник не исчез, объявился, и разрешил Брежневу остаться в Днепропетровске, заботиться о резервах и об эвакуации промышленных предприятий: в этот город из Николаева, оказавшегося в угрожаемом положении, должны были переместиться штаб и политуправление фронта.[45]

А командарм Смирнов основательно понервничал из-за Брежнева двое суток.

При всей сложности ситуации, при всех потерях и утратах судьба 18-й армии сложилась тогда гораздо удачнее, нежели 6-й и 12-й армий. Большая заслуга в этом Андрея Кирилловича Смирнова. Другим бы военачальникам такую же светлую голову, такую выдержку, какими обладал этот бывший поручик! Он не дрогнул в самые трудные дни, в критической ситуации, когда казалось, что все потеряно, что войск нет, иди сам со штабными командирами на немецкие танки или пускай пулю в лоб. Он твердо верил, он по опыту знал, что на передовой обязательно уцелели поредевшие дивизии, полки, батальоны, отдельные группы бойцов, объединенные каким-либо инициативным командиром. Случайные очаги сопротивления в случайных местах. Люди ждут указаний, помощи от командования. И Смирнов, даже не имея никакой связи, известий из частей и соединений, неуклонно и обязательно делал вот что. Два раза в сутки, утром и вечером, штаб армии отправлял подчиненным войскам приказы генерала, в которых кратко, для ориентировки, давалось положение в полосе армии и соседей, зачастую предположительно, но все же это были сведения, необходимые для комсостава. Далее указывались рубежи обороны, пути отхода, пункты сосредоточения, ну и вообще то, что положено. Копии этих приказов (соответствующие выписки) посылали в штабы корпусов, дивизий, бригад, даже если несколько суток не было известно, где они, что с ними. Специальные посланцы, от сержантов и до капитанов, на мотоциклах, велосипедах, верхом, а то и пешком настойчиво разыскивали на передовой нужное соединение или остатки его. Далеко не всегда, но все же находили какие-то группы воинов, вручали приказ старшему по должности или по званию. И свершалось почти чудо: то в одном, то в другом месте остатки войск занимали оборону, даже наносили контрудары по врагу, тормозя его продвижение, давая возможность своим вырваться из кольца. Смирнов, конечно, не знал обо всех подобных событиях, но верил, что распоряжения его приносят пользу.

Кто-то может сказать: это, дескать, формализм, бюрократический стиль, даже фанатизм какой-то — отправлять в неизвестность, в пустоту приказ за приказом, почти не имея ответных донесений, теряя одного за другим делегатов связи. Но я считаю, что в той обстановке Смирнов поступал очень даже правильно. Часть войск приказы получала, они цементировали остатки полков и дивизий, люди ориентировались в обстановке, чувствовали, что о них помнят, проявляют заботу. И отступление не превращалось в бегство.

С другой стороны, вот что: названные выше аккуратные, по всем правилам составленные документы, перечисляющие номера соединений, рубежи обороны, пути отхода и т. д., не дают верного представления о той обстановке, в которой они создавались, по ним нельзя судить о реальном ходе событий. В них нет духа времени, в них только дух высокого штаба. А ведь эти и подобные документы — основные, опорные свидетельства трагического положения на юге Украины в ту пору. Они сохранились в архивах, ими пользуются исследователи, ученые, литераторы. Я читал книги, написанные по этим документам. Там все соответствует штабным бумагам, все выглядит так, как выглядело из армейского штаба. А других бумаг от первых месяцев войны не сохранилось. И весьма однобокая получается картина. А потом наши штабные и политотдельские умельцы наловчились сочинять такие приказы, донесения и прочее, что комар носа не подточит. Отчетная документация была в полном порядке.

Так что пользоваться архивами надобно весьма осторожно и осмотрительно, с соответствующей поправкой на ветер времени. Да ведь и подчищались архивы-то в угоду тем или другим высокопоставленным лицам, менявшимся после войны.

Мы с Андреем Кирилловичем беседовали откровенно, нечего нам было утаивать друг от друга в той сложной ситуации. Развал фронта, отступление, жертвы, угроза оказаться в кольце, явное превосходство вражеской техники на земле и в воздухе — все это на меня, не новичка на войне, действовало угнетающе. Но я вроде бы гость на фронте, приехал и уеду, а Смирнов постоянно на передовой, несет на себе тяжелый груз ответственности за неудачи, за гибель людей, за утрату территорий. На что он надеется, где черпает силы в неравной борьбе, способной сломить даже очень крепкие души? Я не удивился, услышав от старого вояки твердый ответ: «Верю в партию, в мудрость и дальновидность товарища Сталина». Это не казенные слова, не отговорка. Андрей Кириллович, как многие бойцы и командиры на фронте, трудящиеся в тылу, был убежден, что неудачи наши временные, что где-то на Волге, на Урале готовятся силы, которые разгромят гитлеровцев. Эта вера поддерживала людей. На что еще, на кого еще, если не на партию и товарища Сталина, можно было надеяться? Без твердого единого руководства многонациональная страна рассыплется, рухнет под вражескими ударами. На Сталина, принявшего на себя все бремя власти и всю полноту ответственности, надеялся даже я, лучше других знавший сильные и слабые стороны Иосифа Виссарионовича. Прямо скажу: чувствовал себя уверенно, зная, что именно он стоит у руля, ведя наш корабль сквозь обрушившийся ураган. Заменить Сталина было тогда некем, да и вообще невозможно. В стране начался бы разброд, распад, люди утратили бы перспективу. Со Сталиным мы все вместе вошли в войну, самую страшную в истории человечества, и только вместе с ним, под его руководством могли выйти из нее, преодолев все преграды…