Читать интересную книгу Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Говорил Яков громко, бодро, но я уловил в его голосе и волнение, и неуверенность. Упомянул он о жене Юлии и дочурке Гале. Я подумал: уж не ищет ли Яков возможности остаться в тылу? Может, подспудно тлеет в нем такое желание? Ведь это очень просто: Поскребышев позвонит куда следует, скажет несколько слов, и немедленно переведут Джугашвили в Москву или в глубинный военный округ… Но это, с моей точки зрения, было бы несправедливо и унизительно для него, это равносильно бегству с поля битвы, после чего порядочный человек навсегда перестанет уважать себя. «Лучше гибель, но со славой, чем бесславных дней позор!» И Сталин, конечно же, придерживался такого мнения.

— Николай Алексеевич, мне хотелось бы услышать отца, — смущенно произнес Яков, — если можно.

— Подожди.

Я приоткрыл дверь в кабинет. Иосиф Виссарионович недовольно посмотрел на меня, но сразу же понял: случилось нечто серьезное. Вошел в комнату и взял трубку.

О чем говорил Яков, не знаю. Во всяком случае, говорил недолго, а к концу беседы Сталин нахмурился: может, и ему пришла в голову та же мысль, что и мне, — о желании Якова остаться в тылу? Последние слова Иосифа Виссарионовича врезались мне в память:

— Понятно… Иди и сражайся! — твердо сказал он. Не давать сыну никаких поблажек, отправить на фронт вместе со всеми — это делает честь Сталину. Хороший или плохой был отец — вопрос спорный, во всяком случае сам он старался не выделять своих детей среди других, не создавать им особых условий. Пусть, дескать, привыкают к реальной жизни. А вот многие партийные и государственные деятели, в отличие от Иосифа Виссарионовича, поступали иначе. И в войну, и особенно после нее. Расчищали дорожку своим чадам. Помните: молодежь ехала навстречу трудностям поднимать целину, строить нужную стране Байкало-Амурскую магистраль, а дети и внуки хрущевско-брежневской рати отправлялись на тепленькие дипломатические должности за рубеж, грели руки в организациях, занимавшихся торговлей с иностранцами. Какая огромная разница!

Итак, простившись по телефону с отцом и со мной, старший лейтенант Яков Джугашвили отбыл на Западный фронт. На некоторое время я просто забыл о нем. Такой вихрь событий, что и о себе-то некогда было подумать. Жив, более-менее здоров, и ладно. Аккуратности, чистоте всегда был я привержен, а за первые недели войны оброс седыми лохмами, бриться стал реже и плохо. Якова вспомнил только раз, когда познакомился с копией открытки, которая была отправлена им из Вязьмы в адрес жены, — заботой Берии эта копия оказалась на столе Сталина.

«Дорогая Юлия! Все обстоит благополучно. Путешествие довольно интересное. Единственное, что меня беспокоит, это твое здоровье.[44] Береги Галку и себя, скажи ей, что папе Яше хорошо. При первом удобном случае напишу более подробное письмо».

Иосиф Виссарионович о сыне не спрашивал до конца июля, а потом начал вдруг проявлять тревогу. Вероятно, Берия сообщил ему о сложившемся положении: старший лейтенант Джугашвили исчез, подробности выясняются.

Безусловно, Сталин был бы очень доволен, если бы Яков, живой и здоровый, мужественно сражался с гитлеровцами. Это же замечательно: сын Верховного Главнокомандующего своим примером увлекает за собой бойцов! Конечно, Иосиф Виссарионович переживал бы, узнав о том, что Яков погиб в сражении за социалистическое Отечество. Еще раз скажу: несмотря ни на что, на все неприятности, которые приносил старший сын, Сталин все же оставался отцом и был, например, очень рад, когда Яков бросил гражданскую специальность и поступил в Артиллерийскую академию. Какая-то надежда у Иосифа Виссарионовича засветилась: есть достойный, посерьезневший наследник. Но надо учитывать и другой аспект: Сталин всегда оставался прежде всего руководителем партии и великого государства, а затем уже просто человеком, безусловно подчиняя первому последнее, как это было и у Ивана Грозного, и у Петра Великого, и у многих других людей столь же высокого полета. Смерть Якова на поле брани была бы для Иосифа Виссарионовича огорчительным, но не самым худшим вариантом. В нравственном отношении она давала ему многое. Верховный Главнокомандующий, сын которого геройски погиб в бою, имел полное моральное право посылать в огонь сражений детей других матерей и отцов. Это подкрепляло бы не только его право руководителя, но и освобождало бы от внутренних сомнений. Но, увы, Яков Джугашвили был слишком слабым, заурядным человеком, просто обывателем, не способным позаботиться о престиже отца даже в самые трудные для Сталина и для всей страны дни. Я не считаю Якова сознательным врагом своего отца, мстившим Иосифу Виссарионовичу за собственные жизненные неудачи. Нет, он, несмотря на внешнюю привлекательность, одухотворенность, был бескрыл, бесхарактерен, зауряден для того, чтобы подняться до понимания своего положения в нашем сложном мире. Говорю это не в упрек Якову, к которому всегда относился с душевным расположением, а только ради справедливости. Знаю, что потомки многих товарищей могут обидеться на меня за откровенные высказывания в этой книге, но ведь кто-то должен, не поддаваясь никаким влияниям, личностным и временным, восстанавливать истину.

9 августа 1941 года из Ленинграда специальным самолетом был доставлен особо секретный пакет от члена Политбюро ЦК ВКП(б), члена военного совета Северо-Западного направления А. А. Жданова. В сопроводительной записке было очень коротко сказано: вот немецкая листовка, распространяемая вражескими пропагандистами… Без комментариев.

А листовка, прямо скажем, была впечатляющая. Одна сторона еще так-сяк, довольно обыкновенная для того времени. Привожу полностью:

«Товарищи красноармейцы!

Неправда, что немцы мучают вас или даже убивают пленных. Это подлая ложь! Немецкие солдаты хорошо относятся к пленным. Вас запугивают, чтобы вы боялись немцев. Избегайте напрасного кровопролития и спокойно переходите к немцам». Здесь же обычный, выделенный рамкой, «пропуск в плен», гласивший: «Предъявитель сего, не желая бессмысленного кровопролития за интересы жидов и комиссаров, оставляет побежденную Красную Армию и переходит на сторону Германских Вооруженных Сил. Немецкие офицеры и солдаты окажут перешедшему хороший прием, накормят его и устроят на работу».

Действительно, первое время бывало, что и кормили, и устраивали, и даже домой отпускали тех, чьи семьи проживали на оккупированной территории.

Сказанное на одной стороне листовки рассчитано на массу, на ширпотреб. Мало ли в Красной Армии всяких обиженных, колеблющихся, уголовных преступников. Пусть прочитают, подумают. Может, и бросят оружие, поднимут руки вверх перед победоносными гитлеровскими войсками. А вот вторая сторона листовки имела характер важной политической акции, направленной на подрыв авторитета советского командования, на самооправдание людей неуверенных, трусоватых… Впрочем, судите сами.

Четкая фотография. По лужайке прогуливаются трое. Одного немецкого офицера, засунувшего руки в карманы распахнутой шинели, можно не считать, он тут сбоку-припеку. Затем весьма привлекательный немолодой немец в кителе и галифе, с отличной выправкой, без фуражки: светлое лицо и совершенно белые (или седые) волосы. Плечо в плечо с ним черноволосый, темнолицый, в каком-то темном балдахине (может, широкая гимнастерка без ремня) и тоже без головного убора Яков Джугашвили. Жестикулирует, что-то объясняя немцу. Выражение лиц у всех деловое, спокойное: приятели на прогулке, да и только. Именно это поразило меня и сразу же вызвало вспышку гнева у Иосифа Виссарионовича.

— Цис рисхва! Позор несмываемый!

— Может, он попал в плен раненый, без сознания, — предположил я.

— Он не имел права попадать в плен ни при каких обстоятельствах. Он мог бы покончить с собой там, у немцев, а не разгуливать с германскими офицерами! Позор! Он всегда думал только о себе и никогда обо мне, о чести нашей семьи. Для меня он больше не существует, — отрезал Иосиф Виссарионович.

Я всматривался в фотографию, стремясь понять, не фальшивка ли, не фотомонтаж? Нет, не похоже. Тем более что рядом — копия рукописного текста: «Дорогой отец! Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей Германии. Обращение хорошее. Желаю здоровья, привет всем. Яков».

Вот какой он заботливый, даже здоровья папочке пожелал — это было на издевку похоже. А писал он своей рукой, в этом не было никаких сомнений, я знал все особенности его почерка.

Под фотографией текст-призыв: «Немецкие офицеры беседуют с Яковом Джугашвили. Сын Сталина, старший лейтенант, сдался в плен немцам. Если уж такой видный советский офицер и красный командир сдался в плен, то это показывает с очевидностью, что всякое сопротивление германской армии совершенно бесцельно. Поэтому кончайте все войну, пользуйтесь нашими пропусками и переходите к нам».