Энгельс, хорошо знавший Тусси, возможно, заметил, что между ней и Лиссагарэ существует нечто большее, чем просто дружба. (Он рассказывал Лауре, как радовалась Тусси за Женнихен и «создалось впечатление, что она не замедлит последовать ее примеру».) {65} Однако Маркс и Женни никак не могли одобрить этот союз. Последнее, чего бы они хотели — это получить еще одного французского изгнанника себе в зятья, да еще и отдать обожаемое дитя человеку вдвое старше ее. В любом случае, семье было не до того. Все они более всего беспокоились за Лауру.
Лаура и Лафарг спокойно жили в портовом городке Сан-Себастьян, когда в сентябре 1871 года местные власти объявили им, что у Поля есть 6 часов на то, чтобы покинуть страну — или быть арестованным {66}. Политическая атмосфера в Испании вновь изменилась. Лафарг бежал, но Лаура и Шнапс не могли присоединиться к нему {67}. Ребенок так и не оправился от болезни, перенесенной этим летом, и теперь по всем признакам у него начиналась холера. Все дети Маркса были одаренными лингвистами, но неясно до конца, как хорошо говорила Лаура по-испански, и были ли у нее друзья среди местных жителей, которые могли бы ее поддержать.
Она нуждалась и в том, и в другом: она провела у постели Шнапса 9 месяцев, пытаясь выходить свое единственное оставшееся в живых дитя. К декабрю он был все еще болен, но немного окреп для того, чтобы перенести путешествие — и Лаура вместе со своей хрупкой ношей отправилась на юг страны, чтобы встретиться с Лафаргом в Мадриде {68}.
Маркс и Энгельс были очень рады тому, что Лафарг находится в испанской столице, там он мог контролировать влияние Бакунина, но Женни беспокоилась только за внука и все больше досадовала на письма Поля, полные оптимистических отчетов об успехе Интернационала в Испании и содержавшие все меньше новостей о Шнапсе. В феврале Маркс намекнул Полю, что детали жизни организации очень интересны, «но у нас большой пробел в отношении сведений о нашем милом страдальце». {69} В марте Маркс вновь спрашивал о внуке уже с тревогой {70}. К маю тревога оправдалась: Шнапс был болен, и ему становилось все хуже {71}.
Женнихен и Лонге назначили свадьбу на середину июля. Парижская пресса (вернее, пресса парижской полиции, как ее называла Женнихен), называвшая ее достойным отродьем знаменитого главаря бунтовщиков из Интернационала, заполняла колонки светской хроники россказнями о ее личной жизни безо всякой оглядки на факты. Журнал правых, «La Gauloise», по ее словам, выдал ее замуж не менее 20 раз.
«Когда я выйду замуж на самом деле, надеюсь, эти жалкие писаки оставят меня в покое», — написала она Кугельманну в июне {72}. Однако в июле свадьбы не было. Женнихен и Лонге отложили ее из уважения к горю Лауры и Поля {73}. 1 июля 1872 года Лафарг написал Энгельсу: «Наш бедный маленький Шнапс, после 11 месяцев физических и душевных страданий, умирает от истощения». {74} В конце июля мальчик умер. 4-летний Шнапс был третьим ребенком Лауры, которого она потеряла за эти годы.
Лаура всегда держалась несколько особняком, и эта черта была трагически усугублена смертью ее детей. Фотографии того периода говорят об этом красноречивее всего — когда-то жизнерадостная и чувственная молодая женщина смотрит в объектив безжизненным взглядом, черты лица заострились, она осунулась. Она и ее муж оказались в Испании случайно, благодаря политическим играм Лафарга, а потом Лафарг остался там «по воле партии» (читай — по воле ее отца и Энгельса), чтобы организовать испанское отделение Интернационала. Нетрудно понять, что Лаура винила в своих несчастьях всех троих. Их преданность политике и пролетариату стоила семье Маркс еще одной молодой жизни. Она не была вдовой, все было намного хуже. Год назад она приехала в Пиренеи матерью двоих детей, сейчас у нее не осталось ни одного. Горе усугублялось тем, что эти страшные потери казались бессмысленными.
Несмотря на радужные отчеты Лафарга о политических успехах в Испании, социалисты в этой стране были разобщены, и влияние Бакунина ничуть не ослабело (Лафарга Бакунин презрительно именовал «кучей мусора») {75}. Основываясь на информации Лафарга, Энгельс хвастался перед коллегами, что I Интернационал стал партией испанских рабочих {76}, но на самом деле Лафаргу не удалось достичь сколько-нибудь значимых успехов с рабочими. Это была не столько ошибка самого Лафарга, сколько особенность национального менталитета. Испанские социалисты с подозрением относились к тому, что Маркс делает особый акцент на организации пролетариата, его прусскому «авторитаризму» — и предпочитали ему идеи анархизма {77}.
Побежденные и политически, и лично, Лафарги покинули Испанию вскоре после похорон Шнапса и направились в Португалию — это был их первый шаг на долгом пути возвращения в Лондон. Поль так описывал путешествие: «Суета, долгая суета, жаркая суета, утомительная суета; 30 часов на поезде, по жаре, на которой мы изнемогали, точно на раскаленной сковороде. К счастью, у нас был огромный арбуз, весом в 18 фунтов, который утолял нашу жажду во время путешествия через пустыню Ла Манча». {78}
Неукротимый духом Лафарг быстро оправился от своих несчастий, но Лаура так никогда и не смогла этого сделать. В свои 26 лет она была еще совсем молода, могла иметь детей, но их больше не было. Казалось, она заживо похоронила себя по частям в трех маленьких могилах, оставшихся позади нее — в Париже, Люшоне и Мадриде. Была потеряна не только любовь, но и вера. Из всех детей Маркса Лаура была, пожалуй, единственной, сомневавшейся в том будущем, которое предрекал отец — из-за слишком высокой цены, которую заплатила за это будущее вся семья. В будущем она продолжит работать и помогать воплощать идеи своего отца, но, в отличие от матери и сестер, не будет делать это из соображений преданности делу. Лишенная своих детей, счастья, самой жизни, она утратила и свою религию. То, что осталось, было всего лишь семейным бизнесом.
39. Гаага, осень 1872
Нет, я не ухожу из Интернационала, и остаток моей жизни, как и моя прежняя деятельность, будет посвящен торжеству социальных идей, которые, как мы в этом глубоко убеждены, рано или поздно приведут к господству пролетариата во всем мире.
Карл Маркс {1} [77]
В мае Маркс начал намекать, что собирается отойти от своей лидирующей позиции в Интернационале этой осенью, после конгресса {2}. Он посвятил организации 8 лет — удивительно долгий срок, учитывая противоречия, кипящие в ее рядах. Множество членов Интернационала покидали группу, потому что были не согласны с Марксом. Англичан сильнее всего раздражала поддержка Марксом ирландцев, еще больше они отдалились, когда он от всего сердца поддержал воинствующих радикалов Парижской Коммуны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});