— Я этим………. говорил. На кой……….. это надо. Сегодня мы власть, а завтра……. Что тогда делать? Но разве этих…….. переубедишь. Для них сплошное………… одно и то же. Подай им партию власти! Теперь ты понимаешь, в каком… я плаваю. А чуть что, Черномырдин, Черномырдин… Да не Черномырдин это, а сплошные…. и захребетники. Поэтому давай не будем…
Но шар был пущен. И никакие разъяснения о том, что «Наш дом Россия» это движение сугубо общественное, а власть в нем присутствует не более как часть общества, никого убедить не могли. Партии чиновников на массовую общественную симпатию рассчитывать не приходится. Хотя бы уже потому, что результат деятельности чиновников был малоутешителен. Бесспорный козырь Лужкова: он не делает попытку создать партию власти, хотя участие восьми губернаторов в заседании оргкомитета — симптом тревожный. Понятно, что, пригласив губернаторов, Лужков дает понять, что он создает не столичное движение. А столичный синдром, он, к сожалению, есть и его преодоление одна из целей движения. И все же начальный опыт оргсъездов, на которых присутствовали одни губернаторы, мэры и вице-мэры, а в качестве рядовых граждан руководители департаментов и главы районных администраций (а на съездах НДР было именно так), есть предупреждение той самой реальности, к которой апеллирует столичный мэр.
* * *
Декабрь 1998 года.
Две первые недели вполне показательны. Президент еще болеет и остается за кадром всех серьезных событий. Мысли президента озвучивает пресс-секретарь и, как мы теперь понимаем, не имея с ним личного общения. До поры о том, что думает по тому или иному поводу президент, пресс-секретарю сообщали либо глава администрации Валентин Юмашев, либо дочь президента Татьяна Дьяченко. Но это все было «до поры».
И тем не менее о событиях двух декабрьских недель несколько подробнее.
Сокрушительная победа коммунистов, случившаяся в ноябре на выборах краевого законодательного собрания в Краснодаре, и совершенно очевидный антисемитизм губернатора края Кондратенко, под лозунгами которого была одержана эта победа, не насторожили КПРФ, а наоборот, вдохновили руководство партии на шаги, вполне соответствующие минувшей краснодарской победе. Последствия этих шагов могут быть успешными в одном случае: если антисемитизм, захвативший юг России, как некая материализация пофамильной вины (во всем виноваты евреи) станет массовым настроением бедно живущих сограждан. Не идеологией, не философией — ибо то и другое срез образовательный, просвещенческий, — а именно настроением, как явлением быстро захватывающим и скоро вызревающим. Такая опасность в современной России есть, но именно юг России к шовинистическим взглядам предрасположен исторически. Там проходила черта оседлости, граница, за пределами которой проживание евреев в России было запрещено. И потому скопление людей еврейской национальности в тех территориях было наибольшим. Это правило не касалось только купцов первой гильдии и ремесленников. Это позорное национальное ограничение процарствовало с 1791 года по 1917-й. Оно было отменено после октябрьского переворота. Последнее замечание чрезвычайно важно. Угар антисемитизма, захвативший леворадикальное национал-патриотическое крыло КПРФ, явление для коммунистов по большому счету драматическое. Он мог способствовать смещению либерально-демократического правительства, но выиграть выборы, проповедуя подобную разрушительную для страны идеологию, в многонациональной России невозможно. Почти наверняка КПРФ начнет открещиваться от антиеврейских взглядов и настаивать на верности учению вождя революции. Все будет разжижаться интернациональной риторикой. Но открещиваться — значит признавать факт болезни. А это всегда плохо. Значимый успех в Краснодарском крае не только укрепил уверенность коммунистов в реальности своего реванша, но и породил синдром уже победивших и взявших власть в свои руки.
Заявление депутата Харитонова, возглавляющего в Государственной Думе фракцию аграриев, с предложением вернуть на Лубянскую площадь памятник Феликсу Дзержинскому. Постановление Думы, принятое по этому вопросу, рекомендующее мэру Москвы незамедлительно совершить сие действо. А чуть позже заявление спикера Гос. Думы Геннадия Селезнева о желательности восстановления в России каторги уже без каких-либо оговорок почти мгновенно создали властный образ коммунистического правления. Разумеется, как первое, так и второе предложения оговариваются фактом преступного беспредела, захлестнувшего страну. А если говорить проще, признанием законодателей своего властного бессилия перед криминальной революцией. Железный Феликс в бронзовом воплощении не защитит страну и не очистит прокуратуру, МВД, ФСБ, таможню и сам депутатский корпус от криминалитета, который, по признаниям руководителей этих ведомств, давно внедрился во все структуры и чувствует себя там достаточно комфортно. И никакие реформы этих ведомств, декларированные царским указом, не помогут, так как в итоге их будут проводить люди, которых самих надо гнать из этих органов в первую очередь.
Абсурдным и даже классово-дремучим выглядит предложение о возвращении памятника Дзержинскому, вложенное в уста одного из лидеров аграриев. Если депутат Харитонов до сих пор воспринимает Дзержинского не как председателя ЧК, провозгласившего и осуществлявшего кровавый террор, а как благостный персонаж «республики ШКИД», это его проблема. Депутату Харитонову следовало бы знать, что среди миллионов замученных, расстрелянных, высланных почти 40 % составляли крестьяне. И это логично. Россия в 1917 году была страной преимущественно крестьянской, и львиная доля муки досталась именно им. Крестьянство было изничтожено, выкорчевано. В крестьянстве Ленин видел заразу частнособственнических взглядов. Под революционный нож легли и кулак, и середняк. Тут следует вспомнить и подавление Тамбовского мятежа, и других крестьянских восстаний, кошмар продразверстки. Вот почему, депутат Харитонов, уничтожив хозяина на земле, народив колхозных иждивенцев в подавляющем большинстве, создав планово-убыточное сельское хозяйство, большевики так и не смогли, властвуя на 1/6 части суши, накормить собственный народ. Нельзя крестьянину забывать историю крестьянства.
Вожделенное желание вернуть каторгу (в этом случае есть необходимость процитировать Геннадия Селезнева): «Труд там, на каторге, был столь изнурителен и жесток, что узник каждый день молил Бога ниспослать ему смерть как избавление». Двумя фразами ранее в этом же интервью спикер заметил: «Возможно, вводить смертную казнь не нужно, но…» И далее, а может, перед этим о киллерах, которые убивают, о криминале, который заказывает эти убийства, и ничего об ответственности законодателей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});