– Пора светлейшего князя посылать, иначе выбьют солдат, – замечает Шереметев, глядя, как вторая линия вместе с первой из последних сил удерживают позиции, отстреливаясь от конников.
Центр обороны трещал, еще немного без свежих подкреплений, и полки не смогут отбиться, их просто завалят трупами, а по телам пройдут свежие турецкие солдаты. Что ж, пусть Меншиков, талантливый кавалерийский генерал, искупает глупости своей натуры, грех этим не воспользоваться, тем более когда квалифицированных кадров раз-два и обчелся.
Приказ отдан, драгуны, спешившиеся возле четвероногих товарищей, услышав зычные команды офицеров, попрыгали в седла. Казаки взлетели на степных лошадок, выстроились в некое подобие строя. До драгун по части строевой выучки им далеко, но неприхотливость и высокие боевые качества с лихвой окупают небрежный облик казаков.
– Пусть Рене готовится. В случае неудачи Меншикова он должен ударить во фланг туркам, иначе нас и правда задавят. Проклятье! Что они лезут как обезумевшие? Неужели умирать сотнями для них высшее наслаждение?! – хмуро бросаю в пустоту.
Однако князь, наблюдающий рядом со мной за ходом сражения, невесело усмехнулся.
– Они мусульмане, мы христиане, война с нами для них священна. Хотя выучка у них действительно крайне плоха, а про артиллеристов и говорить ничего не надо, стоит только посмотреть на результаты часовых стрельб. Правда, сипахи с янычарами выгодно отличаются от общей массы вчерашних пастухов.
Невольно перевожу взгляд на подножие ближайшего холма, и на сердце становится легче. Рытвины, борозды, невзорвавшиеся бомбы, ядра – все перемешалось в черноземе и зеленой сочной траве. Батареи за земляным валом спокойно и размеренно стреляют вдаль, иногда по приказу командира посылая вниз рой свинцовых ос, выкашивая близко подошедших врагов.
– Прикрыть линии нужно скорее, причем именно центр…
– Рано пока, нужно, чтобы они втянулись дальше, – обрываю князя, глядя, как четыре полка, занявшие трехшереножным строем чуть ли не целую версту, контратакуют навалившихся на них турок.
Плотная завеса белесого дыма позволяет увидеть силуэты, не более того. Возле них то и дело громыхают взрывы бомб, фузейные залпы. Роты резерва бодрым шагом движутся на помощь товарищам, барабанный бой с каждой минутой звучит яростнее, громче. Вот-вот рота разобьется на взводы и вступит в бой, за ней еще одна и еще – весь батальон с веселой злостью устремится на врага.
Новые роты вливаются в реку неистовства. Каждый солдат стреляет в упор по ненавистным врагам, прокладывая дорогу сквозь толпу басурман, не понимающих, как жалкая горстка гяуров умудряется не только держаться против них, но и истреблять правоверных воинов сотнями, неся потери один к десяти, а то и меньше! Редуты отстреливались как могли, пушки расстреляли боезапас, саперные команды бегом подносили новые боеприпасы, в ход шло все: картечь, неведомо как оказавшиеся тут книппели, ядра, остатки бомб, по большей части забракованных из-за неподходящего размера.
Два правых редута то и дело переходили из рук в руки. Только благодаря стоящим позади люнетам и фланговым редутам – фланкирующему огню, буквально поливающему толпы турок, – русские линии кое-как сдерживали напор. Но и они не бессмертны. Рогатки помогали сдерживать кавалерию врага, но против пехоты они бессильны. Многотысячное войско врага, словно саранча, накатывало на зыбкие шеренги русского войска. Еще мгновение – и линии порвутся, река басурман хлынет в тыл русским войскам.
Но нет, проходят минуты, а неистовое противостояние длится и длится, ежеминутно перемалывая в жерновах войны жизни сотен людей. Заиграли полковые литавры, закричали вечное «ура!» драгуны, лихо засвистели казаки полковника Матвеева, показались из-за первого холма островерхие шапки калмыцкого отряда. Почти вся кавалерия выведена в бой. Прорваться к вражескому центру она не могла, но отсечь часть войска должна сподобиться, сил для этой задумки хватит. А там, лишившись четкого командования, отражая атаки с двух сторон, остатки турок полягут или побегут. Причем паническое бегство будет намного лучше, нежели героическая смерть десятка тысяч туземцев Османской империи. Необходимо оставить им лазейку…
– Пусть молдавские полки начинают.
Фельдмаршал покачал головой, явно соглашаясь с моим решением, и, махнув рукой, послал нового вестового. Звуковые команды поневоле пришлось оставить, не до них сейчас.
Солнце подходит к зениту. Сражающимся требуется отдых, необходимо отвести передовые части, от которых осталось немного. Война – существо кровавое и ненасытное, начав, закончить ее непросто. Поневоле, глядя на эти ужасы, задумаешься о пацифизме. Однако тот народ, который не желает кормить свою армию, вынужден кормить чужую. Так есть, так было и так будет! Это правило не изменить и подобной участи не избежать. А раз есть армия, то необходимо ее использовать. А где ее использовать, как не на арене воинской славы? Замкнутый круг получается, разорвав который, страна лишится всего. Пускай не сразу, но через два-три поколения точно.
– Перевести огонь артиллерии на правый фланг, туда, где турки в мешок угодили. Глядишь, сломим нехристей.
Атака конницы удалась. Светлейший князь недаром назначен генералом от кавалерии: смел, удачлив, как командир просто замечателен. Честолюбия, правда, много, но поставленную задачу выполнил – правый фланг от нарастающего натиска со стороны степняков освободил, заперев в мешке около пяти тысяч конников. Под перекрестным огнем они частью пали, частью отошли в сторону Дуная, решив форсировать его без брода.
Мелкая победа, позволившая тактически выиграть несколько часов отдыха, на общий исход сражения никак не повлияла. На левом фланге степняки по-прежнему вяло атаковали. Видимо, задача у них такая – силы на себя оттянуть да не отпускать далеко. Словно тараканы, лезущие из щели, они напирали, получали сотни свинцовых гостинцев и отступали, оставляя на земле разгоряченные тела соплеменников.
Расстроенные толпы врагов сменяли друг друга. Выучки у них в основном хватало только на то, чтобы выкрикнуть имя Аллаха и пуститься в паническое бегство, испытав на собственной шкуре слитные залпы русских фузей. Не зря во второй линии, в центре, я поставил четыре роты семеновцев, вооруженных казнозарядными фузеями. Внесли они свою лепту, осталось только переждать уже угасающий напор турецкой громады.
Сколько погибло народу и сколько еще погибнет, если позволить Балтаджи подтянуть резервы! Ведь янычар еще не видно. Степняки улюлюкают что-то, все-таки воины из них и впрямь никудышные, много хуже калмыков, не говоря уже про казачков.
– Князь, если так продолжится и дальше, нам придется через пару часов всю третью линию вместе с четвертой вводить в бой, – поглаживая подбородок, говорю Шереметеву.
– Вполне может статься, что резервы потребуются раньше: первую и вторую линию надо заменить – дать им передохнуть. Князя надо отвести обратно: не дай бог, окружат – перемелют в один момент, как жернова пшеницу спелую. И людей сгубим попусту, и без кавалерии останемся.
Драгуны быстро двигались вперед. Турки, видя несущихся всадников, пытались бежать, но почти всегда падали на землю с рассеченной головой или спиной. Короткая передышка для уставшей пехоты получена. Вот только кавалеристы, добивая остатки отсеченного отряда, увлекшись, попытались ударить чуть правее, забыв о том, что ценность конницы в ее единстве: один всадник в толпе ничего не сделает.
Так и получилось: сотни три драгун просто завязли в людском месиве. Их сбрасывали с коней, кололи кривыми копьями неизвестно какой эпохи, глушили булавами, резали тесаками. Русские конники постепенно останавливались: пробиваться дальше без поддержки оставшейся позади пехоты – безумие. Это понимают командующий конной дивизией светлейший князь Меншиков и его помощники.
– Отступаем! – отдал приказ генерал кавалерии, поворачивая белого рысака вправо.
Однако вернуться тем путем не получилось: дезориентированные турки беспомощно жались к берегу Дуная, падая под огнем батареи правого холма. Конная лавина русских миновала опасный участок и бросилась к своим шеренгам, расступившимся перед всадниками.