Тати полезли на холм за полночь, но они не ждали своего часа, просто оказались дальше, чем слышалось поначалу. Когда до них и в самом деле осталась лига, рог звучал уже так, что звенело в ушах. А потом раздался топот. Топот не десятков, а как бы не сотен ног. И позвякивающие удары в бубны, и бой барабанов. И тяжелое дыхание, но не от тяжести дороги, а от тяжести тел. И глаза. Сотни глаз, которые помаргивали красным в тон тлеющего углями неба.
— Точно так же было восемнадцать лет тому назад за Хапой, когда загоняли кусатара в их норы, — прогудел над ухом Кая один из ветеранов. — Хорошо они бьются. До последнего идут вперед.
— Ну то они башни свои обороняли, а то на чужой земле озоруют, — с дрожью прошептал другой.
— Это ты зря, браток, — загундосил еще кто-то, — всю эту землю они считают своей. У них в языке даже слова такого — «люди» — нет. Всех нас называют ворами. И не только нас, но и мугаев с Гиблых земель, и лапани с Холодных песков, и даже некуманза из Дикого леса, хотя уж те-то вроде как исконные…
Холм словно ожил, запыхтел, зашевелился. Зашуршал папоротник, послышалось падение тел, оступившихся на первой веревке, затем взревел кто-то, попавшийся в капкан, поднялся вой наткнувшихся на заостренные колья, и началось. Зафыркали луки, первые стрелы нашли цели, рев слился с визгом, какой-то тонкий голосок запричитал, затянул что-то высокое и невыносимое, кто-то зарычал, как рычит зверь, и вот уже затрещала полоса валежника под ногами первых тати.
— Стоять! — рявкнул Кай на подавшихся было вперед ветеранов. В отличие от них он видел почти все, пусть даже различал нападавших по силуэтам. Неясно, что творилось на крутой стороне холма, но с его западной стороны к верхушке подбирались десятки тати. Некоторые ему казались похожими на того же Такшана, некоторые были странно худыми и гибкими, промелькнуло несколько коротышек и, что заставило Кая похолодеть, два или три великана, каждый из которых мог бы перешагнуть через ту же подводу, не подпрыгивая. Впрочем, нет. Роста-то великаны были большого, но длиной ног похвастаться не могли. Главное, что ни у кого из тати не было луков. Но дротики! У них были дротики!
— Мейкки! — зашипел на ухо Каю один из ветеранов. — Мейкки с ними. Звери, великаны с Северного Рога. Конечно, с палхами даже они не сравнятся, но все равно. Эх, этакую тушу так легко не зарубишь. Ну будут они жечь валежник или нет? Уж и до телег добрались!
Не успел ветеран договорить, как почти одновременно на ветвях сосны вспыхнули два огонька, две стрелы, две светящиеся линии вонзились в черную землю, и огненное кольцо сомкнулось. Валежника, сухого лапника удалось наворотить в пояс, уже потом в него натыкали коряг из ближайшего бурелома, пересыпали все порохом, — и вот весь этот сушняк обратился в пылающее пламенем кольцо. Разом стало видно все — и десятки на первый взгляд ничем не отличимых от людей силуэтов внутри кольца, и десятки же застигнутых пламенем на нем, и сотни, о ужас, сотни подбирающихся к нему снаружи! Крики сгорающих заживо тати, которые понеслись во все стороны пылающими факелами, слились в неразделимый общий вой, и поверх этого воя снова раздался оглушительный рев рога. Между тем с сосны продолжали лететь стрелы, то тут, то там что-то громыхало, вспыхивало пламя, пожирая сразу нескольких метателей дротиков, видно, Шарни начал расходовать кубки и чашки, но тати все прибывали и прибывали, и, когда ряды нападавших загородили спинами пламя, Кай наконец потянул из ножен меч, оглянулся на двух ветеранов, что были постарше прочих:
— Все прочие идут строем, как и принято. А вы, двое, держите мне спину. Пора. Таркаши?!
— За Гиену! — послышался дружный крик справа, и рубка началась.
За три года, что минули с первого дня Пагубы, Каю пришлось пережить многое. Один и в строю он схватывался и с разбойниками, и с тати, и с пустотной мерзостью, но никогда ему не приходилось сражаться в толпе, почти сплошь состоящей из врагов. Никогда ему не приходилось видеть одновременно все — и спереди, и сзади, и сбоку, и снизу, и сверху, как в ту секунду, когда ощущение тени над головой, перекрывшей пламя пылающего валежника тени, заставило его шагнуть в сторону, и тяжелая дубина опустилась на то самое место, на котором он только что стоял. Страшное, невообразимое существо, которое было в два раза выше человека, которое было одето как человек и даже обросло бородой и усами почти как человек, разве только голову несло не на плечах, а перед ними, словно вовсе не имело шеи, замерло в недоумении, и этого мгновения Каю хватило, чтобы оставить часть огромной руки навсегда стискивать рукоять тяжеленной палицы, а следующим взмахом меча обрушить огромное тело в пламя. Вот на него со странными, изогнутыми мечами и почему-то с сетью побежали сразу трое кусатара, за ними примеривался с дротиком кто-то чуть более высокий и узкоплечий в шляпе с пером, и Каю пришлось отбивать сразу два удара мечами, рассекать взлетающее над головой сплетение и метать в высокого нож, а потом уходить от тычка кинжалом едва ли не с земли и, уже снеся голову какому-то маленькому, чуть выше пояса, существу, ужасаться, не ребенка ли он убил? Потом охотнику показалось, что сзади уже никого нет. Он оглянулся и увидел, что за его спиной, прижавшись едва ли не к пламени, отбивается от двух кусатара только один ветеран, другого не видно, и что уже и телеги в центре круга пылают, и там уже никого нет, кроме горящих тел, и никого нет на нижних ветвях сосны, уже облизанных пламенем. Еще через пару секунд Кай понял, что двое кусатара напротив ветерана уже мертвы, и он сам сражается, встав с ним спина к спине, сразу с десятком тати, а потом и этот строй внезапно проредился: какой-то сумасшедший смельчак напал на его противников со спины и, мельтеша сразу двумя клинками, сумел сразить троих. Да это же Каттими!
— Куда? — зарычал, рванулся вперед Кай, поймал за шиворот девчонку, дернул ее на себя и тут же вбежал по опустившейся на землю дубине на огромный кулак и раскроил голову ото лба к подбородку очередному великану.
— За Гиену! — продолжал бушевать с топором на другом склоне холма Таркаши.
Кай оглянулся, увидел, что из восьми ветеранов на этой стороне холма стоят четверо, за его спиной хлопает глазами невредимая, перемазанная чужой кровью девчонка, и, давно уже забыв о боли в ноге, побежал вокруг почти прогоревшего кольца, побежал по трупам, потому что голой земли больше не было. На крутом склоне рубка не прекращалась. Кусатара все еще лезли вверх, и некоторые из них продолжали сражаться, даже будучи проткнутыми насквозь. Порой Каю казалось, что он с обозными воинами стоит на дне глубокого ущелья, а не на горе, и кусатара, и еще какие-то тати сыплются на его голову сверху, сыплются и не могут остановиться. И он уже не удивлялся, когда видел рядом с собой покрытую с головы до ног кровью Васу, которая сражалась, как и подобало дочери клана Кессар — так, словно стоит на палубе прыгающего по волнам корабля. Видел, как рубится лысый южанин, и готов был побиться об заклад, что пришел этот воин из клана Смерти, и с ненавистью он смотрел на Кая не просто так. Немало их было, мстителей с далекого запада за эти три года, и, если бы хоть чья-то месть удалась, не окружал бы теперь себя мельтешением черного клинка охотник Кай, известный в доброй части Текана под кличкой зеленоглазого Весельчака, слывущего баловнем судьбы. Тоже нашли везунчика: забраться в глухую чащу, чтобы напороться на отряд тати, — это везение? Где там Каттими? Где она, неугомонная? А ведь и вправду, славно рубится девчонка, да еще и двумя клинками сразу, но видно по ударам, что непривычна к кривым мечам. Что за школа у нее? Что-то знакомое, что-то очень знакомое, но не Сакува, не клан Смерти, не Кессар, что?