и чувств, которых от нас ожидают другие, но которые на самом деле нам чужды. Таким образом, обнаженное тело может символизировать нашу истинную сущность, а одежда – социальную личность, которая чувствует и мыслит в терминах современного культурного паттерна. Если кому-то снится, что он голый, сон может выражать желание быть самим собой, отказаться от притворства, а испытываемое в сновидении чувство неловкости отражает боязнь неодобрения другими, если он посмеет быть самим собой.
Интерпретация Фрейдом сказки Андерсена в соответствии с его толкованием сновидений о наготе служит хорошей иллюстрацией непонимания, оказавшегося следствием убеждения Фрейда в том, что сказки, как и сновидения и мифы, непременно служат выражением подавленных сексуальных желаний. Сказка о новом платье короля – не искаженное выражение эксгибиционистского влечения. Она касается совершенно иного переживания – нашей готовности верить в воображаемые магические качества власти и неспособности увидеть ее истинную цену. Ребенок, который еще недостаточно проникнут преклонением перед властью, оказывается единственным, кто способен увидеть, что король-то голый, а вовсе не носит невидимый наряд. Все остальные, понимая скрытую угрозу – тот, кто не видит наряд, не на своем месте или непроходимо глуп, – подчиняются внушению и притворяются, будто видят то, чего их глаза увидеть не могут. В сказке речь идет о разоблачении иррациональных утверждений власти, а не об эксгибиционизме.
Сновидение о монографии по ботанике – превосходная иллюстрация того, как много нитей ассоциации вплетается в очень короткий сон. Любой, кто пытается толковать сновидение, следуя ассоциациям, возникающим по поводу каждого отдельного элемента сна, не может не быть глубоко впечатлен богатством ассоциаций и тем, как они почти чудесно сгущаются в текст сновидения.
Недостатком этой иллюстрации служит то, что Фрейд воздерживается от полной интерпретации и упоминает только одно желание, выраженное в сновидении, а именно самооправдание благодаря указанию на свои достижения. Опять же, если мы не будем настаивать на том, что каждый сон – выражение исполнения желания, но признаем, что он может быть выражением любого вида психической деятельности, мы могли бы прийти к другой интерпретации.
Центральный символ в сновидении – засушенный цветок. Засушенный и бережно сохраняемый цветок содержит в себе элемент противоречия. Живой цветок – олицетворение жизни и красоты, но, будучи засушенным, он теряет это качество и становится объектом отстраненного научного изучения. Возникающие у Фрейда ассоциации указывают на это противоречие. Фрейд упоминает о том, что цветок, цикламен, монографию о котором он видел в витрине книжной лавки, – любимый цветок его жены, и упрекает себя в том, что так часто забывает принести ей цветы. Другими словами, монография о цикламене пробуждает в нем чувство неудачи в той сфере жизни, которую символизируют любовь и нежность. Все другие ассоциации указывают на другое – его амбициозность. Монография напоминает Фрейду о его работе о кокаине и огорчении по поводу того, что она не получила достаточного признания. Фрейд вспоминает о своем ущемленном Эго, когда директор гимназии усомнился в его способности помочь с чисткой гербария. Цветные картинки в книге напоминают ему о еще одном ударе по его Эго – о насмешках коллег по поводу того, что один из его рисунков получился таким неудачным.
Сновидение, таким образом, выражает конфликт, остро ощущаемый Фрейдом во сне, в то время как в бодрствующем состоянии он, по-видимому, его не осознает. Он упрекает себя в пренебрежении к той стороне жизни, которая олицетворяется цветком и его отношениями с женой, ради честолюбивых устремлений и своего одностороннего интеллектуального научного подхода к миру. На самом деле сон выражает глубокое противоречие в личности Фрейда и в его работе. Главным объектом его интересов и исследований являются любовь и секс. Однако Фрейд – пуританин; в нем можно заметить викторианское отвращение к сексу и удовольствиям вместе с печальной терпимостью к человеческим слабостям в этом отношении. Он засушил цветок, сделал секс и любовь объектом научного рассмотрения и размышлений, вместо того чтобы оставить его живым. Сновидение выражает этот великий парадокс: Фрейд вовсе не является – как его часто по ошибке считают – представителем «чувственно-фривольной, аморальной венской атмосферы»; напротив, он пуританин, который мог так свободно писать о сексе и любви потому, что поместил цветок в гербарий. Его собственная интерпретация стремится скрыть именно этот конфликт благодаря неправильному пониманию смысла сновидения.
Фрейдовская интерпретация мифов и сказок следует тому же принципу, что и его толкование снов. Символизм, который мы находим в мифах, рассматривается Фрейдом как регрессия к более ранним стадиям развития человечества, когда определенные действия, такие как пахота и разжигание огня, сопровождались сексуальным либидо. В мифах это раннее и теперь подавленное либидозное удовлетворение выражается в «замещающем удовольствии», что позволяет человеку заключить удовлетворение инстинктивных желаний в границы фантазии.
В мифе, как и в сновидении, примитивные импульсы выражаются не прямо, а замаскированно. Они касаются тех влечений, которые, как считал Фрейд, постоянно возникают в жизни ребенка, в особенности кровосмесительные желания, сексуальное любопытство и страх кастрации. Иллюстрацией такого метода толкования мифа Фрейдом служит его интерпретация загадки Сфинкс. Сфинкс ставит условием прекращения мора, грозившего вымиранием жителей Фив, разгадку заданной ею загадки. Загадка была такова: «Что это? Сначала на четырех, потом на двух, потом на трех». Фрейд рассматривает загадку и ответ на нее – человек – как маскировку другого вопроса, наиболее дразнящего детское воображение: «Откуда появляются дети?» Вопрос Сфинкс коренится в сексуальном любопытстве ребенка, неодобряемом и загнанном внутрь властью родителей. Таким образом, полагает Фрейд, загадка Сфинкс выражает глубоко укоренившееся врожденное сексуальное любопытство, замаскированное под невинное интеллектуальное развлечение, далекое от запретной области секса.
Юнг и Зильберер, двое самых одаренных учеников Фрейда, рано увидели, в чем слабость фрейдовской теории интерпретации сновидений, и попытались внести коррективы. Зильберер отличал друг от друга то, что он называл «анагогической» и «аналитической» интерпретацией. Юнг стремился к той же цели, различая «проспективное» и «ретроспективное» толкование. Они полагали, что каждое сновидение отражает желания прошлого, но также ориентировано на будущее и имеет функцию указывать видящему сон задачи и цели. Как говорит Юнг: «Душа – это переход, поэтому неизбежно имеет два аспекта. С одной стороны, душа являет собой картину остатков и следов прошлого, с другой стороны, рисует контуры будущего, выраженные той же картиной, поскольку душа творит собственное будущее»[11].
Юнг и Зильберер полагали, что каждое сновидение следует понимать как в анагогическом, так и в аналитическом смысле; имелись некоторые основания ожидать, что Фрейд примет такую модификацию. Однако если они стремились к компромиссу с Фрейдом, эта попытка не удалась. Фрейд решительно отказался принять какую-либо модификацию и продолжал настаивать на том, что