Читать интересную книгу Колыбель тяготения (СИ) - Кибальчич Сима

Эта нелепая цель, раздражала больше всего.

— Я не лягу на полное обновление. Просто не хочу. Пока война не закончится, пусть останется как есть.

— Но почему?

— Не знаю. Просто так хочу. Раз это случилось со мной — значит нужно.

За трое суток пребывания в лаборатории она больше десяти раз отправлялась в кокон неведения, и в каждый заход получала от кристалла что-то новое и страшное. Не всегда картины смерти или насилия. Была пустота, серость и накатывающие чувства сожаления и вины. Была круговерть веселья и похоти на грани безумия. Были фрагменты чьих — то жизней, мало понятных перемещений и слов, незнакомых мест. Но даже самое невинное сопровождалось грохотом эмоций: отчаяние, одиночество, тоска. С каждым походом к врагу на Джеки все меньше оставалось слоев защиты. Казалось, голые нервы торчали прямо из плоти, не позволяя отдохнуть.

— Для чего нужно?! — подскочил Джон. — Ты что от историй обросла кварцевой чешуей?

Вполне вероятно. Накопившееся напряжение ощущалось как своего рода защита. А беспокойство Джона вызывало колкое раздражение. Он прежний, флегматичный и сумрачный, казался комфортнее.

— Это сложно объяснить, и не время перепираться — поморщилась Джеки. — Лучше давай обсудим, что вырисовывается.

Он нахмурился., провел пятерней по волосам. За взлохмаченной головой на горизонте поднималась гора. Все же лучше бы вокруг были безликие стены, чем неуместная алтайская пастораль.

— Хорошо, не сейчас. Раз уж ты так бережешь свои трофеи.

— Трофеи?

— Ну да. В древности были народы, которые срезали скальпы врагов и таскали их на поясе. В общем-то правильная позиция. Чтобы скальпы, которые еще перемещались на ногах, издалека видели своих уже снятых товарищей и бежали прочь.

— Очень смешно. Я типа такая дикарка с кровавыми ошметками на поясе?

— Нет, не на поясе, в косички вплела.

Джон помолчал, отвел глаза, вздохнул и добавил:

— Кстати, тебе не кажется, что все, что ты видишь — куски одного скальпа?

— Одна история что ли? Нет, не кажется.

— А как?

— По ощущениям несколько. Пять, семь точно есть, а дальше какая-то каша.

— Отлично! Вы почти совпали с компьютером, — вспыхнул азартом Джон. — Компьютер вычленил восемь связанных групп фрагментов. И еще обрывки с неопределенными вероятностями корреляций.

Неопределенные вероятности… Серые, пробитые окнами коробки зданий по краям дороги, руки на руле над пыльным пластиком. Хочется убить и умереть одновременно. И Джеки знает, что ту, чьи руки она видит, предал кто-то очень важный. Как ее Майкл. Только больнее, по-настоящему. Выбросил на обочину уязвимой и голой. Не нужной. Осколок этой боли, как частичка сгоревшей души, режет острыми краями и не встает в пазлы других историй.

— Большую часть воспоминаний я связываю с рыжеволосой девушкой, которая перерезала себе горло прямо у зеркала.

Тонкие пальцы на струнах, люди, спешащие мимо по затертым, потерявшим цвет бетонным ромбам туннеля. Чьи-то злые крики за захлопнутой дверью. Куда бросить свое никому не нужное «я»? Разноцветные комки одежды на полу и длинный, заляпанный пятнами кусок оторвавшейся от стены бумаги. История рыжей. Но за рулем сидела не она. У убившей себя девушки никогда не было того, кто мог бы предать. Мир вокруг казался ей отвратительным с самого начала. В нем не было того, ради чего стоило бы продолжать путь. Бесили лицемерные и пошлые человеческие потуги строить планы, мечтать, когда все предопределено и лишено смысла. Бесили не Джеки, а рыжую. Хотя теперь и Джеки тоже. Девушке хотелось убивать также сильно, как и умереть самой. Но себя она ненавидела больше, чем фальшивую суку мать.

— Джек, очнись! Что с тобой?!

Джон стоял рядом. Сжал до боли ее плечо. Она с трудом выдернула себя из воронки чужих мыслей и чувств. Из желания окунуться в смерть.

— Извини. Ты что — то говорил?

— Говорил. Прекращай перебирать скальпы и вникай, — пару мгновений он выразительно посверлил ее взглядом, потом вернулся на рабочее место. — Так вот, почти все, что ты видела, относится к нашему историческому прошлому. Система датирует образы как 21–24 век. С тех пор, как ты понимаешь, прошло тысячелетие. И ничего более свеженького кристаллоид тебе не показал. Вопрос, почему из них выплескивается такая древняя история? И такая гадкая?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Знаешь, если не думать об эмоциональном фоне, который оглушает, то это как записи реконструкций или кадры фильмов. Будто нечто или некто загрузил их внутрь кристаллических носителей, снабдил армаду информацией о враге, пусть и старой. И вперед!

Джон прищурился на нее с любопытством:

— А эмоциональный фон мешает так думать?

— Мешает. Сильно. Как будто сами истории и не важны. Главное здесь как раз чувства, а картинки — бонус, дополнительная раскраска.

Джон с пониманием кивнул:

— Как только Валерка начнет допекать меня очередными идеями, я сосредоточусь на чувствах, а вылетающие из рожи слова буду воспринимать как фон. Может, наконец, дам паршивцу в морду.

— Но это твои чувства, а у меня — чужие, — рассмеялась Джеки. — Такую дрянь раньше переживать не приходилось.

— Странно все это. Мы имеем что — то вроде нарезки из чужих жизней. На Земле одно время так делали: сканировали жизнь от рождения до смерти. Где-то в конце третьего тысячелетия. А уже четвертое. Так что это никак не могут быть архивы с Земли. Да и эмоции считывать тогда не могли.

Джеки пожала плечами.

— Эти архивы в любом случае на Земле, а кристаллы появились извне. Даже не с Дальних пределов. И раньше никогда не контактировали с человечеством.

— В этом пусть военные разбираются. Мы всего лишь изучаем свойства и строим прогностические модели. Пока мне кажется разумной только одна версия.

— И какая интересно?

Джеки потянулась за брошенным ободком и в задумчивости его покрутила. Она не была уверена, что хочет знать правду. Словно могло выясниться, что в ней поселилась какая-то смертельная болезнь, а после высказанной правды не останется возможности баловать себя иллюзиями и надеяться. Джон прямо излучал мрачную готовность врача выложить пациенту будущее вплоть до точной даты смерти. И через паузу сообщил с печально — похоронным видом:

— Где-то существует клон нашей голубой планеты.

— Клон?

Мысль безнадежно ускользала.

— Ну, копия, аналог. Населенная такими же как мы прямоходящими идиотами с четырьмя конечностями. Братьями по разуму. Со схожей историей развития. Другая Земля из космического далека или другого измерения.

— Братьями по разуму? И они решили избавиться от нас? Увидели в нас конкурентов будущей гегемонии и натравили кристаллоидов? Человек убивает человека.

Вот уж точно безжалостный прогноз.

— Кровожадно звучит, — скромно кивнул Джон. — В духе гуманизма и человеколюбия.

Он потер виски и забегал пальцами по проекционной пластине. Графики и схемы приподняли головы объемными голограммами. Джон горизонтально опустил экран, и замки числовых показателей и гистограмм возвысились цветными стенами.

— Предположим, что человеческим разумом была создана некая программа по уничтожению людей. Тогда ее модельные структуры отличались бы от этих. Гуманоидное мышление создает цепочки связанных последовательностей. Грубо говоря, оно всегда основывается на логике и гармоничной соразмерности. Здесь, посмотри, — его пальца вертели и поднимали ни на что не похожие клочки изображений, — хаос. Мешанина геометрии, звуков и температурных перепадов. После обработки визуально — эмоционального ряда, полученного от кристалла, выводы компьютера следующие: нет никакого специального программирования на агрессию и ненависть. Об этом говорят только твои, Джек, ощущения, ну, или подозрения. Хотя их рано сбрасывать со счетов.

— Куда мне против квантового разума. Нет, так нет. Тогда что есть?

Джон сцепил пальцы, водрузил на них обвитый короткой щетиной подбородок и мрачно уставился на беспорядок голограмм. Зуб горной вершины над ним укрыло сизой густой дымкой. Солнце подсвечивало ее края нежным фиолетом.