Читать интересную книгу Желанный царь - Лидия Чарская

Князь Никита вздрогнул.

— Господь с тобою, Настасья Никитична, ты ли не праведница, коли деток чужих под крылышко к себе, ровно родная мать, приняла! Тебя ль не возлюбил Господь, боярышня!

— Господь всех людей, все творенья свои жалует, — ответила Настя, — а вот люди!.. Пошто они невинных мучают и томят?.. Братьев моих, сестер, племянников и меня, ни в чем не повинную, как и за что они нашу жизнь загубили?

Голос девушки, произнося это, затрепетал и осекся. Слезы наполнили ее глаза.

Бесконечным порывом жалости охвачено было сердце князя Кофырева-Ростовского.

Он шагнул к Насте, взял ее за руку…

— Настасья Никитична, голубушка… золотая… желанная… да нешто не видишь ты?.. Не чуешь разве, что голову за тебя сложить я хочу?.. Слово одно вымолви, всех злодеев твоих, всех ворогов семьи твоей уничтожить готов… На плаху за тебя пойду, как на пир званый… Настасья Никитична, добрая, ласковая… голубка сизокрылая, лапушка, неужто оттолкнешь меня?.. Неужто прочь прогонишь? Аль побрезгуешь, боярышня, род свой именитый старинный романовский на наш княжий кофыро-ростовский променять? Аль не люб я тебе, чтобы замуж за меня пойти, в окруту?

Струйками лесного ручья, сладкими райскими песнями, нежным дыханьем майского ветерка вливались в душу взволнованной Насти пламенные речи юноши. А в ее сердце зарождалось могучее чувство к нему, к этому прекрасному, благородному Никите Ивановичу, который, не боясь царского гнева, не страшась ничего, смело предлагал себя в мужья ей, опальной, ссыльной, разоренной боярышне.

«Так вот она какова любовь! — запело, ликуя, в душе девушки. — Никакие преграды ей не страшны. На плаху, на самую гибель без оглядки он пойдет для нее!..»

Радостная, просветлевшая, подняла она на собеседника ласковые очи и обдала его взором, полным ответной любви.

А он уже снова говорил ей, трепещущей рукой сжимая ее руку:

— Как увидал тебя в мурьинском лесу, испуганную, трепетную, в крестьянской серой одежде, так ты мое сердце и полонила сразу, так и решила мою судьбу… Ах, Настасья Никитична, сам вижу, нет без тебя для меня доли… Не томи, желанная, родимая! Выходи за меня! Завтра же и веселье[9] справим, до поста Рождественского на Москве будем… А сейчас к боярыне-иноки не веди меня. Где уж тут свах засылать, хороводиться… Повенчаемся в обители Тихвинской, и умчу тебя, голубку мою, в Москву!

— Что? Что такое говоришь ты, княже? — спросила ошеломленная этими словами Настя.

Она словно от сна проснулась в эту минуту… Провела рукой по лицу… Несколько мгновений она молча глядела в землю… Затем, побледнев, заговорила прерывисто:

— Господь с тобой! Господь с тобой, князь Никита! Неладное ты затеял — о веселье и радости говорить, когда томятся в заточенье и умирают мои братья, а жена да дети Филарета мне поручены, у меня на руках… Не хочу лгать тебе, княже, полюбила и я тебя, за деток-сирот полюбила, за все, что ты сделал для них, за несчастную старицу-инокиню, их мать, за все добро, за всю ласку твою… Но не видеть тебе пока меня за собою… Нет, нет!.. Не буду я женой тебе до тех пор, покуда не повернется судьба ссыльных заточников, покуда не получат детки отца, покуда лучшие времена не наступят для романовской семьи… Нет, нет!.. Не оставлю я их, не стану искать счастья, пока они страдают… Совесть меня заживо сгложет, княже, ежели покину я ради своей доли бедных деток да мучениц-сестер…

Сказала, махнула рукой и пошла было от взволнованного князя по направлению приближавшихся к ним Сергеича и детей. И вдруг, не выдержав, обернулась снова. Полным любви и участия взором окинула князя и прошептала чуть слышно:

— А ты, ежели сильна любовь твоя, княже, годы ждать меня станешь… и верить будешь, что думает о тебе и дни, и ночи Настя и ждет лучших деньков. И Господа Бога за тебя молит она и никогда, никогда не забудет тебя.

И, улыбнувшись ему сквозь слезы невыразимо-кроткой, полной любви улыбкой, поспешила она навстречу своим.

Глава V

Между тем с невероятной быстротой чередовались события на Руси.

После изнурительной жары лета 1601 года, породившей недороды, голод и мор в земле Московской, внезапно хлынули проливные дожди, погубившие новые всходы. Три года длился ужасающий голод, сопровождавшийся повальным мором, и никакие ухищрения царя Бориса не могли спасти уже от несчастья народ.

А далекий, неведомый «царевич» совершал в это время медленно, но верно на Литве свое дерзкое и опасное дело. Богатые польские магнаты, во главе с Константином Вишневецким, братом Адама Вишневецкого, у которого состоял на службе среди мелкой шляхты молодой проходимец, называвший себя Димитрием, признали его. За ними признал и Юрий Мнишек, сандомирский воевода, и значительная часть польской знати.

В роскошном замке пана воеводы Мнишека давались теперь пиры в честь Самозванца. Пиры сменялись охотами, охоты — балами. Сверкал миллиардами огней нарядный Самбор. С утра до ночи и с ночи до утра гремела музыка, и били литавры, и очаровательные паненки, во главе с хозяйскою дочерью, Мариною Мнишек, солнцем Самбора, выступали в плавном полонезе, или мчались в лихой мазурке, или в огневом краковяке с молодыми рыцарями Польши и Литвы. Бряцали шпоры, непринужденно лилась живая польская речь. Веселье било ключом. Но ни умопомрачительные наряды, ни сверкающие драгоценными каменьями уборы, ни роскошь польских пиров — ничто не могло сравниться с тем ореолом намечавшейся в недалеком будущем славы, которая ждала называвшегося царевичем Димитрием и в которую твердо верили все сторонники его. Счастливая звезда юноши всходила и загоралась ярко. Теперь уже вся Польша признала его. Магнаты и иезуиты обещали ему свою помощь. Ценою принятого втайне католицизма[10] и обещанием не препятствовать распространению католической веры в Московской земле он приобретает не меньше друзей в среде иезуитов, нежели в аристократической Польше среди магнатов. Сандомирский воевода сулит ему свою помощь и руку дочери-красавицы Марины, когда он воцарится на московском престоле.

Сам король Сигизмунд вызывает его в Краков и тайно обещает поддержку, назначив содержание новому царевичу русскому в размере сорока тысяч злотых. Сигизмунду выгодно посадить на престол московский своего приверженца, который будет охранять интересы Польши и Литвы. В Самборе набирается войско для Самозванца, навербовывается до 1600 человек из мелкой шляхты и разного сброда, жадного до наживы. Теперь уже не веселая бальная музыка, не веселье ключом бьет в Самборе, здесь гремят сабли, слышно бряцанье оружия и гром боевых труб… Отсюда собранный отряд выступает к рубежу… Здесь к нему присоединяются московские беглецы, донские казаки, украинцы. Отсюда в возах с хлебом пересылаются грамоты в Москву с извещением о том, что настоящий, прирожденный, царевич Димитрий идет добывать прародительский престол, безжалостно отнятый у него Борисом.

Поздней осенью Самозванец, перейдя Днепр, вступает в русские пределы. Отсюда скачет гонец в Москву с письмом к царю Борису. Лжедимитрий убеждает в нем Годунова оставить добровольно престол, сулит ему прощение, помилование. И тут же дает обещание «пожаловать его своим великим царским жалованием» в виде имения, вотчин. Город Моравск первый сдается Лжедимитрию без боя. Здесь его признают за истинного царевича, сына Грозного-царя. За Моравском — Путивль, Рыльск, Чернигов. Вся Северская земля склоняется к ногам Самозванца. И только Новгород-Северский, где был тогда воеводою Петр Федорович Басманов, отчаянно защищается, сохраняя верность Годунову.

В то время как бьется с осадою этого города Лжедимитрий, радостные вести из других мест приходят к нему сюда. Курск, Кромы, Белгород сдаются ему без капли пролитой крови и шлют к нему своих служилых людей…

Теперь войско дерзкого предпринимателя растет с каждым часом. А из Москвы к осажденному Новгороду-Северскому спешит на подмогу новая рать. Старик Мстиславский, испытанный в бою воевода, ведет ее на помощь Басманову. Загорается бой. Несмотря на то что отряд московский во много раз превосходит своим числом Лжедимитриевы войска, Самозванец побеждает. Мстиславский ранен. Из Москвы спешит Шуйский со свежими дружинами на подмогу к царскому войску. А тут еще часть скопищ Лжедимитрия оставляет своего вождя. Самозванец запирается в Путивле. К нему стекаются сюда четыре тысячи казаков… И снова крепнет в своей силе дерзкий, отчаянно-смелый проходимец. В царском войске замечается колебание, шаткость. Счастье нового царевича туманит всем глаза. Его львиная храбрость очаровывает, а постоянные обещания мирного, светлого и доброго царствования как нельзя более приходятся по сердцу простому народу, уставшему от сыска и наказаний подозрительного Бориса. Народ добровольно спешит навстречу новому властителю. Открываются ворота городов, и как спасителя Руси встречают предприимчивого юношу обрадованные жители.