Что ему пообещали за помощь мертвецам, он ведь и так декан. Неужели метит дальше? Если мертвецы захватят власть над губернией, как они распределят сферы влияния? И остановятся ли они на одной губернии?
Новый посетитель столовой отвлек от мрачных мыслей. Это был слуга с пачкой писем. Преподаватели как раз пили чай после сытного завтрака, и в их глазах загорелись огоньки: Ежова нетерпеливыми руками вскрывала свой конверт, Рыков равнодушно скользил глазами по строчкам, на губах Бунина играла насмешливая улыбка. Ланж хотела уже покинуть столовую, как слуга неожиданно обратился к ней:
— Мадмуазель, ваше письмо.
Он протянул ей конверт, который девушка взяла машинально, едва не забыв поблагодарить. И ей было чему удивляться: за все время ее работы здесь ей ни разу не приходило писем!
— Ланж, это ведь…
Девушка посмотрела на Гастона, и села на край кресла.
— Да, письмо от отца.
На конверте красовался герб семьи Ганьон, сургуч был запечатан кольцом главы рода, и у Ланж пересохло в горле. Неужели он осознал свою ошибку, и хочет вернуть дочь домой?! Конечно, после всего случившегося она не готова была так просто забыть пережитое предательство, но сама мысль, что ее семья оказалась куда лучше, чем она думала…
— Открывай, — прошептал Гастон, подбадривая девушку.
Она осторожно распечатала конверт, развернула бумагу, и увидела убористый почерк отцовского помощника. Она всегда ненавидела плечистого испанца с колючими глазами, но отец Ланж доверял ему, как никому другому.
Обычно правила приличия требовали, чтобы письма начинались с приветствия, слов «уважаемая», «дорогая» и т. д. Это же послание было сухим, грубым, без обращений и пожеланий в конце. Такое чувство, будто автор специально старался сделать письмо предельно грубым и оскорбительным. Но даже не сама форма, а содержание поразило Соланж.
«Настоящим информируем, что ваш отец официально отказался от вас, и требует незамедлительно вернуть все принадлежащее семье Ганьон.»
— Что за черт! — воскликнула девушка, и поняла, что все в столовой смотрят на нее.
Она извинилась, и быстрым шагом покинула общество, не отвечая на удивленные взгляды Бунина и Рыкова.
Сначала она пыталась идти ровно, но унизительные слова ранили сердце, и в конце Соланж уже бежала, смахивая слезы. Дрожащими руками открыла дверь, с силой захлопнула, и через минуту полог ее кровати загорелся.
— Ублюдок! — кричала девушка, пока убранство комнаты металось по комнате и пылало.
Немного успокоившись, она села прямо на пол, вытаскивая ненавистное письмо.
— Почему он так со мной, Гастон? Он же мой отец!
Фамильяр промолчал, да и ответ не требовался: Ланж прекрасно знала характер своего родителя, и не забывала, что сама была такой же еще недавно. Пережитые страдания изменили ее, его ничто не смогло бы исправить.
— Ладно, выгнал меня из дома, лишил поддержки, позволил травить меня, как зверя. Но это уже переходит все границы! У меня и так ничего не осталось, что я ему верну?
Она обратила негодующий взгляд на фамильяра, и только теперь заметила выражение его морды.
— Гастон?
Лохматый пес опустил голову.
— Это же очевидно. Ланж. Они хотят, чтобы ты сменила фамилию, и вернула им меня.
Глава двадцать четвертая, рассказывающая о судьбоносном решении Гастона
1 ноября 1830 года по Арагонскому календарю
Разум не хотел воспринимать слова, но все же Ланж не была глупой или истеричной, хотя иногда и позволяла себе вспылить. Она быстро поняла, что отец не только решил окончательно порвать любые связи с неугодной дочерью, но и причинить ей боль. Когда Красная Церковь ополчилась на нее, и девушку выгнали из дома, она не показала своего отчаяния, не плакала, не умоляла. Месье Ганьон же был из тех, кто наслаждался чужой беспомощностью и страданиями, даже если эти чувства исходили от членов его семьи. Раз он решил вычеркнуть Соланж из своей жизни — то и сделал это с размахом, нашел ее уязвимое место.
И нет, ей не столько было жаль расставаться с фамилией, сколько с Гастоном. На протяжении долгих лет, практически с самого ее рождения они были неразлучны, и столько пережили вместе, что для Ланж лишиться его означало потерять половину себя, свою душу и совесть. Именно Гастон был тем, кто всегда наставлял ее на путь истинный, без притворства выражал свое мнение, критиковал, спорил, грубил, но в конечном счете — только он любил ее по-настоящему. И отдал ради нее все: свою магию, накопления, уважение в обществе и спокойную жизнь.
— Ланж, — жалобно проскулил фамильяр.
— Все хорошо, — девушка повернулась к нему, демонстрируя бледное лицо и упрямо сжатые губы. — Правда, Гастон, я понимаю, не маленькая ведь. Ты принадлежишь роду Ганьон, ты был фамильяром у многих представителей семьи, и не раз еще придешь из забытья, когда настанет время родиться новому магу. Ну а я справлюсь, не переживай. Ты был верным другом, спас мне жизнь. Я не забуду этого, и не разочарую тебя, Гастон. Но да ладно, — она быстро вытерла щеку, — пора идти на занятие.
По дороге она встретила Бориса Бравадина и Пелагею Крысину, которые спешили на урок по боевой магии. На следующем этаже ей встретился Герцог с двумя другими оборотнями, которые спускались в подземелье на занятие к Рыкову. Увидев француженку, Герц издевательски оскалился; такой же оскал отразился на лицах его друзей. Ланж послала им вдогонку проверочную вязь, и убедилась, что мертвый из них только Герман. По какой-то причине он не спешил обращать учеников, но Соланж была этому рада: ей хватало самого Герца и Дианы.
С седьмым курсом они отрабатывали защитные заклинания, которые студенты схватывали с приятной быстротой. Даже в хваленой Академии Борре ученикам приходилось долго собирать нити для вязи, чтобы одновременно и удерживать кокон, и самим нападать. После занятия ребята нахваливали свою преподавательницу, и рейтинг Соланж стремительно рос вверх.
Еще вчера это изрядно обрадовало бы девушку, но сейчас она могла лишь думать о письме. Ей было больно смотреть на Гастона, зная, что его у нее отнимают. Ее единственную опору, лучшего друга! Как одиноко ей будет без этого паршивого засранца! Лучшего на свете фамильяра!
— Знаешь, Ланж! — сказал Гастон, когда они поднимались на ужин. — Ты должна меня выслушать, и принять мое решение без отговаривания и споров.
— О чем ты?
— Я не вернусь в Париж.
— Но ты обязан, Гаст.
— Не перебивай! Фамильяр и маг неразлучны, они должны быть вместе, пока смерть не настигнет мага. Я долго служил вашей крови, был при многих членах семьи Ганьон, но никто и никогда не был мне дороже тебя. И я не