девушки, он стал бесполезным и слабым. По факту сейчас он мог лишь быть для Ланж советчиком и моральной поддержкой, но творить магию как раньше ему было уже не по силам. И ведь он смирился, не говоря об этом вслух, и даже стараясь не думать. Но это, как если бы лишенный руки или ноги пытался бы забыть об отсутствии у него конечности.
Однако вслух он сказал:
— Ты выдержала осаду Красной Церкви, а сейчас плачешь из-за оборотня. Как же так, Ланж?
— С «красными» все было понятно, они просто пытались отомстить мне, и запугать других. Церковники по-прежнему ненавидят магов, им мерзко жить с нами, не имея возможности кидать нас в костры. Они — просто негодяи, а Герц и Диана — мертвецы, чудовища, которых все считают выдумкой. Но они реальны, и опасны. А я бездействую!
— Ладно, давай поговорим с Онежским. Но без глупостей, стоит подготовить его к правде. А пока что давай лучше поедим!
От такого предложения девушка не отказалась, чувствуя себя лучше после высказанных вслух страхов, принятого решения и предстоящего обеда.
Выглянув в коридор, Ланж создала сильную поисковую вязь, пытаясь настроить ее на неживые объекты, но магия ничего не обнаружила. Тогда они прошмыгнули в самый многолюдный коридор, и спустя несколько минут наткнулись на весьма интересную компанию.
В середине стоял Дмитрий Онежский, и Ланж заметила, что он укоротил бороду, подстриг волосы, и снова выглядел как в их первую встречу, то есть молодым привлекательным мужчиной. Приталенный коричневый костюм отлично на нем смотрелся, подчеркивая атлетическое телосложение. Он был высок, но не слишком, красив, но не слащав. Сведенные брови и играющие желваки свидетельствовали о крайней степени раздражения, что было неудивительно: справа от него расположился хмурый Рыков, слева — Бунин и Александр Милославский, декан витряников.
Касательно Милославского, этот высокомерный мужчина ни разу не удостоил Ланж ни одним словом, потому что весь их факультет обладал удивительной формой самовлюбленности, и держался особняком ото всех. В самый первый день француженки в Академии Милославский лишь надменно ей кивнул, и поспешно отвернулся. Тогда девушка не придала этому значения, но сейчас с интересом присмотрелась к нему внимательней.
Он оказался на удивление элегантным мужчиной, словно только что прилетел из Парижа: великолепная одежда, свидетельствующая о хорошем вкусе, гармоничное лицо, изящные черты, немного женственные, но все же привлекательные, хрупкое телосложение, волосы, уложенные по последней моде, средний рост. С точки зрения французов он был идеальным, потому что в их стране больше всего ценили утонченность. Но остальные деканы явно смотрели на него с пренебрежением.
И неудивительно: декан магов Иван Бунин был на целую голову выше него, одного роста с Онежским, но более широкоплечий, чем ректор, и его красивая и куда более пышная борода свидетельствовала о желании выглядеть мужественно. Он с насмешкой косился на напомаженные волосы Александра, холеные тонкие руки, и гладкое как у юной девушки лицо.
Но сильнее всех в глаза бросался Глеб Рыков с его ростом за два метра, страшно мускулистым телом, обтянутым серым комбинезоном, выбритым лицом с высокими скулами, прямым носом с широкими ноздрями, густыми бровями и колючими серыми глазами.
Декана ведяв с ними не было, потому что мордовские русалки откровенно плевали на все интриги за власть в Академии.
Почувствовав ее взгляд, четверо мужчин одновременно повернули головы. Ланж сцепила зубы, чтобы скрыть смущение, выдавила вежливый кивок, и продолжила свой путь в столовую.
Глава двадцатая, рассказывающая о новых детях Мары
23 октября 1830 года по Арагонскому календарю
— Что тебя так смущает, милая?
Диана сидела на подоконнике, глядя на парня, ради которого пошла на глупую жертву, стоившую ей жизни.
— Мне не нравится то, что мы делаем, — честно ответила она. — Все можно сделать проще и быстрее.
— Например? — вкрадчиво поинтересовался Герцог.
— Ты заигрался с этой парижанкой. Мне не нравится, что ты уделяешь ей внимание. Она всего лишь жертва, а мы — хищники. Мы можем отнять у нее дневники силой, заставить замолчать, а ты все ходишь вокруг да около, тянешь время. Зачем? Неужели она тебе нравится? После всего, через что мы прошли вместе, ты решил предать нашу любовь?
Оборотень рассмеялся, демонстрируя внушительные клыки.
— Так ты ревнуешь! Черт бы меня побрал! Ревнуешь! Мы же не живые, Диана, мы чувствуем лишь то, что хотим чувствовать. Оставь эти глупые мысли, и все станет легче.
— Значит, ты решил не чувствовать любовь ко мне, — хмуро ответила девушка. — Я давно поняла, что что-то изменилось.
Он подошел к ней вплотную, обхватывая лицо ладонями.
— Мы оба изменились, и разве это плохо? Посмотри на нас, мы теперь свободны! Раньше ты была посредственным магом из безвестной семьи, твоя мать была чужеземкой, и дала тебе нелепое имя. Моя семья тебя никогда бы не приняла, у нашей любви не было шансов. Зато теперь, Диана, у нас с тобой новая семья, мы вольны сами определять свою судьбу. Никто не встанет у нас на пути, и мы должны ценить выпавший нам шанс.
— Они убили нас, Герц, — на грани слышимости вздохнула девушка.
— И что? Разве ты чувствуешь себя плохо?
— Но я не дышу, не сплю, не живу. Вот что плохо! И я заставляю себя чувствовать, пытаюсь не забыть, как сильно любила тебя, что отдала ради тебя.
— И я помню об этом, Диана, я благодарен тебе, ибо никто на всем свете не сделал бы ради меня того, что сделала ты! Поэтому я и ищу у тебя поддержки.
— Так давай убьем ее, и заберем дневники!
— Нет. Он запретил.
— Он мне тоже не нравится. Распоряжается нами, будто мы принадлежим ему. Я не хочу его слушать, не хочу ему подчиняться!
— Не волнуйся, милая, это временно. Мара сказала, нужно сделать все правильно. Они долго ждали, и мы не имеем права подвести новую семью. Мара теперь наша мать, она дала нам лучшую жизнь. Мы доставим ей записи, избавимся от этой шайки неудачников, и откроем ей дверь. Настанет день, моя красавица, и этот мир станет нашим!
Девушка улыбнулась его словам, и прижалась к широкой груди. Хоть она и была мертвой, но по-прежнему заставляла себя чувствовать то, что было ей свойственно при жизни. Разве что раньше она не мечтала выдернуть внутренности красивой парижанки, наслаждаясь ее болью и страданиями.
Она всегда любила Германа, даже когда он презирал ее происхождение и свою привязанность к бедной безродной ученице. Она была так слаба и ничтожна, что была готова на любые эмоции с