пытаешься притормозить? — посмеиваюсь я, когда она корчит мне рожицу. — Дай мне свой номер. Или я дам тебе свой.
Невероятно, она колеблется. По мне прокатывается волна шока. Я никогда не даю свой настоящий номер. Никогда. Он есть только у группы и Скотти. Остальные получают номер ассистента или второй номер, который я использую для сексуальных связей. И она его не хочет. Или, может, не хочет давать мне свой. Так или иначе, это потрясение, которого я не ожидал.
Облизываю пересохшие губы.
— Я не пытаюсь тут выкручивать тебе руки, сахарные титьки. Если ты предпочитаешь, чтобы я играл…
— Ох, угомонись, сахарные орешки, — перебивает она. — Просто пытаюсь вспомнить свой номер. Мне как бы нечасто приходится его набирать.
Она вызывает у меня смех.
— Сахарные орешки, да?
Внезапно я не хочу, чтобы она уходила. Хочу, чтобы она послушала, как я играю на гитаре. Хочу приготовить ей обед и показать, что на самом деле знаю, что делать на кухне. И хочу услышать, что еще такого эксцентричного вылетит из ее рта.
Потребность в ее компании настолько мне чужда, что я немного ошеломлен. Желудок некомфортно скручивает. Я тяжело сглатываю, и от этого болит горло, напоминая, что я абсолютно отстранен от флирта с любой из женщин. Я в паре секунд от панической атаки, что означает, ей нужно уходить, несмотря на мои желания.
Провожу рукой по волосам.
— Мне нужно в душ. Позже возьму номер.
Стелла хмурится, а потом раздраженно поднимает руку.
— Без разницы. Просто… не делай громко.
Разочарование в самом себе оседает горечью на языке. Проглатываю его и снова чувствую панику в горле.
— Да, конечно.
Мне лучше совсем ее избегать. Моя жизнь в любом случае слишком запутана для кого-то столь же нормального как она.
Глава 7
СТЕЛЛА
— Секрет поедания xiao long bao, — говорю своему новому другу Брэдли, — в том, чтобы положить пельмень себе на ложку, проколоть палочкой, потом выпить вытекающий бульон прежде, чем съесть остальное.
Брэдли, сорокашестилетний судебный бухгалтер, ранее работавший в Кливленде, несмело смотрит на меня, потом на лежащие между нами на бамбуковой пароварке клецки. Затем с решительным выражением лица тянется к маленькой подушечке с завитушками из пельменного рая, осторожно поднимая ее и укладывая на свою ложку.
— Не забудь дать бульону немного остыть, чтобы не обжечь язык.
С завидным терпением, которое наверняка хорошо помогает ему в работе, Брэдли следует моим инструкциям. Облако ароматного пара вырывается, когда он протыкает свой пельмень.
— Позволь себе вдохнуть этот прекрасный аромат.
— Пахнет фантастически, — счастливо произносит он и выпивает бульон.
Сколько бы раз я ни наблюдала этот феномен, никогда не разочаровываюсь, видя, как кто-то впервые пробует новое потрясающе вкусное блюдо. Выражение удивления и удовольствия на лице, сопровождаемое почти детским ликованием, заставляет тоже почувствовать себя ребенком.
— Очень вкусно, — говорит он с придыханием. — Это лучшее место, чтобы их поесть?
Перед тем, как снова заговорить, я съедаю пельмешек.
— Есть и другие хорошие места. Я пришлю тебе список. Но мне нравится здесь, потому что можно заказать и другие чудесные блюда.
Мы в Ист-Виллидже, в нескольких остановках метро от нового дома Брэдли.
Он кивает и достает телефон, чтобы сделать какие-то заметки. Это мило, даже слишком. Некоторые люди рассматривают проведенное со мной время как своего рода обучение, в котором я наставник, а они — нетерпеливые ученики. Остальные просто получают опыт. Брэдли явно относится к первым.
Что мне вполне подходит. Лишь бы ему было по кайфу. В конце концов, он за это платит.
— Давай попробуем блины с луком, — произносит он с нарастающим волнением.
Когда я встретила Брэдли, он едва ли разговаривал, зато ярко краснея, спросил, можем ли мы попробовать суп с пельменями. Он читал о нем, когда готовился к жизни в Нью-Йорке, а вот когда переехал, оказался слишком застенчив, чтобы самому пойти или пригласить кого-нибудь из новых коллег.
— Тебе понравится, — отвечаю, когда он ставит каждому из нас по порции. — Как новая работа?
— Очень хорошо, спасибо. — Брэдли краснеет. — Мои сотрудники… милые.
На моих губах появляется улыбка.
— Может, есть одна особенная?
Румянец усиливается, и он ослабляет галстук.
— Возможно. Но не такая милая, как ты, моя дорогая.
И я готова к этому. Время от времени такое случается. Я слегка улыбаюсь.
— Ты тоже милый. Но я уверена, что эта твоя коллега просто необыкновенная.
Рассматривая свою еду, Брэдли не может скрыть выражение лица. Ага, он запал на нее, кем бы она ни была.
— Расскажи мне о ней, — говорю я.
Брэдли начинает говорить. И я действительно настроена слушать, но взгляд бездумно скользит по ресторану и внезапно встречается с парой нефритово-зеленых глаз.
С дьявольской ухмылкой на меня пялится Джакс Блэквуд.
По крайней мере, я почти уверена, что это Джакс… Джон. Или новая его версия. На этом парне белая оксфордская рубашка на пуговицах, какую носят офисные работники. Пара серебристых очков покоится на переносице, а обычно беспорядочно торчащие волосы уложены набок и аккуратно зачесаны назад. Стиль гиков. В общем, Кларк Кент.
Единственное, что остается неизменным — это хитрая кривая ухмылка и то, как от смеха у его глаз образуются морщинки. И, конечно, это Джон. Больше никто не смотрит на меня так, будто знает мои самые потаенные секреты и находит их забавными.
К слову, он совсем меня не знает. Всего лишь думает, что знает. Напрягаю от раздражения плечи, когда в знак приветствия он поднимает булочку со свининой, а затем жадно ее кусает.
Бедра непроизвольно сжимаются, и я тут же проклинаю себя за то, что вообще смотрю в ту сторону. Пытаюсь сосредоточиться на Брэдли, который счастливо щебечет о женщине по имени Грейс.
Я присоединяюсь к беседе, но впервые за долгое время общаюсь на автопилоте. Концентрация нарушена одной коварной рок-звездой, которая продолжает глазеть на меня, поедая свой дим-сум с такой чувственностью, которую можно назвать откровенно извращенной. Нельзя так сильно наслаждаться едой. И как, черт возьми, взять себя в руки, если его взгляд не оставляет меня?
Кусая, он каждый раз подмигивает или облизывает губы в непристойной манере. Все это явно призвано взбесить меня. И мне так чертовски хочется показать ему неприличный жест, что рука на столе дергается. Я порчу пельмешек еще до того, как беру его в ложку и, клянусь, Джон смеется.
Сжав зубы, я заканчиваю обед с Брэдли. Мы встаем, чтобы уйти и я не могу удержаться, чтобы не взглянуть в сторону Джона. Он ушел. Следовало бы испытывать облегчение, но