Читать интересную книгу СМЕРТЕЛЬНЫЕ СВЯЗИ: ВОЗВЫШЕНИЕ БЕСТЕРА - Дж. Грегори Киз

– Сэр, как мне теперь – я имею в виду, если меня совсем не будут уважать, как я смогу…

– Войдите, м-р Бестер, я не хочу, чтобы вас заметили стоящим в холле.

Эл перешагнул порог, и Бей захлопнул за ним дверь. В одно мгновение все предстало в ином свете. Он вдруг увидел себя, мокрого, испачканного пометом, стоящим в кабинете одного из самых могущественных людей в Пси-Корпусе.

– Итак, м-р Бестер. Вы обманули доверие Корпуса. Вы подвергнуты, если рассудить здраво, мягкому наказанию. На что вы жалуетесь?

– Я жалуюсь на то… на то… почему мое наказание должно быть таким… таким…

– Публичным?

Эл вздрогнул и замер на мгновение.

– Сэр, я думал, вы мне друг.

Странное выражение прошло по лицу Бея.

– Эл, – тихо сказал он, – я и есть твой друг. Я пытаюсь спасти твою жизнь.

– Сэр?

– М-р Бестер, я произвел много сканирований мертвых и умиравших. Более того, в свое время я сталкивался со сценой смерти много раз, наступая костлявой на пятки, что мог прямо-таки чуять след умирающей личности, эхо ее последних мыслей. Когда я приходил к телу кого-то, кто перерезал себе вены, глотал горстями таблетки, повесился – когда я посещал самоубийц, м-р Бестер, знаете, какую мысль я находил чаще всего, висящую в воздухе, зримо сияющую передо мной?

– Нет, сэр.

– "Теперь-то они увидят. Теперь-то они увидят", – он помедлил и остановил свой лучистый взгляд на Эле. – Знакомо звучит, м-р Бестер? Наверняка.

– Сэр, я никогда не помышлял…

– Суицид – это форма сознания, м-р Бестер, а не акт. Это обманчивое, презренное состояние.

Эла начало знобить. Он задрожал. Он осознал, что его погоня за Бразг и Нильссоном могла выглядеть как попытка…

– Сэр, я понимаю, что допустил ошибку, но…

– Речь идет не об одной ошибке, м-р Бестер. Речь идет о вашей жизни. Я наблюдал за вами.

– Сэр?

– Вы экстраординарный студент. Даже слишком, на самом деле. В семи из последних десяти тренировочных заданий вы вышли за пределы безопасного.

– Я стремлюсь к мастерству, сэр.

– Зачем?

– Затем, что Корпуса достойны только лучшие.

– Корпуса достойны кадеты, которые живут в плату за свое обучение, которые не заканчивают мертвыми или хнычущими идиотами в больничной палате. Туда-то вы и направились, м-р Бестер. У вас нет друзей. Вы бегаете, практикуетесь в боевых искусствах, вы бесконтрольно тренируетесь в ваше "свободное" время. Вечный одиночка. И вот так вы прожили, насколько я могу сказать, всю вашу короткую жизнь.

– Я вообще-то не очень хорошо уживаюсь с другими, сэр.

– Вот именно. В этом-то и проблема. М-р Бестер, у пси-копа труднейшая работа на свете. Он должен охотиться на своих собственных соплеменников, а они ненавидят его за это, потому что не понимают. Нормалы, которые извлекают выгоду из его работы, не понимают его тоже, конечно – в лучшем случае допускают его, представляют его как некий вид вонючего животного, годного лишь на то, чтобы избавлять их от более зловонных. В худшем случае, они боятся и сторонятся его.

М-р Бестер, никто не силен достаточно, чтобы справиться с этим в одиночку, и особенно не тот, кто помышляет о суициде. "Я им покажу!" Кому покажете, м-р Бестер? Единственные люди, кто может любить вас, поддерживать на пути через все это, удержать вас в здравом уме, позволить вам почувствовать, что вы чего-то достигли, единственные – ваши братья и сестры по Корпусу. Вы нуждаетесь в них, м-р Бестер, еще сильнее, чем в способности блокировать и сканировать. Каковы были ваши ощущения на следствии, когда за спиной вдруг оказался я и поддержал вас? Когда члены суда тайно подбодрили вас?

– Это было хорошее чувство, сэр. – "Но не такое хорошее, как раздолбать полицейского в поезде совершенно самостоятельно", добавил он с молчаливым вызовом.

– Это придало вам смелости, заставило почувствовать, что вы можете снести все?

– Кажется, так, сэр.

– Вам кажется. Сядьте, м-р Бестер, – Бей указал на обитое кожей кресло. – Сядьте. Сырость ему не повредит. Вы любите Корпус, но этого недостаточно. Вам следует любить людей в Корпусе, а им – любить вас. Вам следует любить Беглецов, за которыми охотитесь. Вам следует любить мир, в котором вы живете, м-р Бестер. Вам следует расширить свои увлечения. Вы должны открыть искусство, музыку и поэзию, которые волнуют душу так же, как долг. Служба сама по себе утомительнее, чем вы думаете, м-р Бестер. Это может вас подвести. Это почти подвело вас перед лицом суда, – он помедлил. – Вы понимаете? Вы понимаете что-нибудь из этого?

– Я не уверен, сэр.

– Вы с претензиями, м-р Бестер. Хотите показать, что вы лучший, в смутной надежде, что кому-нибудь понравитесь – или кто-то пожалеет, что не уделял вам больше внимания раньше. Это логика, опровергающая сама себя, гарантирующая, что желамое постоянно будет ускользать от вас. Вы знаете, чего в действительности хотите, м-р Бестер?

– Я хочу стать хорошим пси-копом.

Пощечина последовала так быстро, будто рука Бея прямо-таки материализовалась на лице Эла. Удар потряс его до глубины души.

– Это за ложь, – отрезал Бей. Его лицо сильно потемнело. – Вы смеете судить, как становятся хорошим пси-копом? Да? Вы не знаете ничего. Пси-коп, погибший из-за вас, был хороший пси-коп. Я тренировал его. У него были друзья, люди, которые его любили. Он оплакан. Кто-нибудь станет оплакивать вас, м-р Бестер?

– Не думаю, сэр, – сказал он со вспыхнувшим лицом. – Мне вообще-то… – он осекся.

– Вы собирались сказать, что вам наплевать, не так ли? Но ведь это неправда?

– Сэр, не… – у него перехватило дыхание. Последние несколько дней вдруг, казалось, навалились на него грудой камней, но и поверх них громоздилась целая гора.

– Как прогулялся с Первым Звеном, Эл?

– Я думал – они взяли меня с собой только потому,… – да что с ним такое?

– Потому что я велел им, на самом деле. Но ты ведь надеялся? Надеялся оказаться своим?

– Я никогда не был своим, сэр. Я всегда принадлежал только Корпусу. Я не понимаю, за что вы на меня так сердитесь. Я не понимаю, почему директор говорил все те вещи, назвал меня предателем, потому что я люблю Корпус. Я не понимаю ВООБЩЕ НИЧЕГО! – он уже кричал, и горячие, соленые слезы хлынули по его лицу. Казалось, будто кости у него в груди таяли и струились из глаз.

Бей посмотрел на него, потом вздохнул. Он положил руку на плечо Эла и сжал.

Элу этого не хотелось. Чувство было глупое и неловкое и трусливое, но этот простой человеческий жест взломал запруды в его глазах, и, хотя он все еще не понимал, почему, он расплакался безудержно, скрипя зубами. Он не припоминал, кто еще прикасался к нему с добротой и заботой за долгое, долгое время. Это ужасно больно. Он не может довериться этому, разве Бей не понимает? Доверять было глупо, глупее, чем нуждаться. Бей просто был иной разновидностью Смехуна, тоньше. Его лицо было его маской.

Но его слезы этого не знали, и он плакал, казалось, долго-долго. Старший не двигался, просто держа руку на его плече, не притягивая его ближе и не отталкивая прочь.

– Не беспокойся, – сказал ему Бей. – Не беспокойся. Все будет хорошо. Теперь иди в свою комнату. Я представлю все так, будто вызывал тебя, чтобы сделать замечание. Иди.

Вернувшись в комнату, Эл больше не знал, что чувствует. Ему казалось, будто сквозь него промчался водоворот, несший совсем незнакомые воды.

Он улегся на спину и снова попытался созерцать Женеву.

И пришло прикосновение, легкое, словно перышко. Он знал, что в одной из стен, должно быть, имеется замаскированное окно. До сих пор это заставляло его чувствовать себя рыбой в аквариуме, но теперь это вдруг стало странно приятным.

"Ты интересовался насчет иной точки зрения", сказал голос.

"Д-р Бей?"

"Да".

"Сэр, что…"

"Когда приходили дети, ты интересовался, увидишь ли однажды ту же ситуацию со всех точек зрения".

"Да, сэр".

"Был повод для таких размышлений?"

"Да, сэр".

"Какой?"

"Я не уверен, сэр. Я все еще думаю об этом", на самом деле он не думал. Мысль пришла и ушла. Бей, вероятно, понял это, и он вдруг пожалел, что соврал.

"Хорошо. Я хотел бы, чтобы ты кое-что посмотрел".

Внезапно часть стены ожила. Она замерцала бессмысленными тенями серого и черного, с пятнами белых искр, проносящихся как кометы. Затем появились изображения, такие же черно-белые, как пиротехника вначале. Полуразрушенное здание – древняя Япония, может быть, и люди, разговаривающие. Появилось название, на английском и японском.

РАСЕМОН

Утомленно моргая, Эл сел на своей узкой койке и принялся смотреть.

Он думал о фильме весь следующий день. Исходные данные были на самом деле очень прости: изнасилование и убийство, увиденные с четырех точек зрения – бандита, женщины, ее мужа и дровосека. Все они сходились на нескольких фактах – но в конечном счете все истории были очень различны, каждая менялась для представления рассказчика в наилучшем свете. Как оказалось, даже жертва убийства – муж – не был надежным свидетелем, когда его дух был вызван из могилы. Только дровосек – который казался только наблюдателем – имел нечто близкое к объективному взгляду.