Тесс улыбнулась, вспоминая, как старый Герберт сажал своими огрубевшими, мозолистыми руками растения в грунт, показывал своей пятилетней помощнице, как готовить колышки для фасоли, как он разрешал ей сажать настурцию и сладкий горошек, потому что она с легкостью могла удержать их крупные семена своими крошечными пальчиками.
Сад возле их дома был одной из ее многочисленных детских забав. Тесс помнила еще, как украдкой таскала ячменные лепешки у Молли на кухне и сообщником ее в этих «преступлениях» был ее отец.
— Мне должно быть стыдно, — говорил он дочке, когда они, спрятавшись у ручья под деревом, поедали украденные лепешки. — Приходский священник должен показывать хороший пример. — Но Молли часто находила пустую тарелку там, где должны были бы лежать лепешки.
Тесс вспомнила, как мать учила ее шить и вышивать. Ей казалось, что она даже слышит ее уверенный голос, твердивший Герберту каждую весну одно и то же:
— Не нужно больше сажать на клумбах астры. Я хочу, чтобы там росла герань.
Но, несмотря на это, вокруг дома приходского священника всегда цвели астры.
В их доме и в ее жизни всегда были любовь и смех. Даже после смерти матери, когда ей было пятнадцать лет, даже после того как серьезно заболел отец, любовь поддерживала ее, помогала преодолеть горе и несчастья. До тех пор, пока она не вышла замуж за Найджела. И тогда любви стало не хватать.
Отец одобрил ее выбор.
— Он позаботится о тебе, когда я умру, Тесс. Ты станешь графиней и ни в чем не будешь нуждаться.
Тесс вышла замуж за Найджела не потому, что он был лордом, а потому, что она полюбила его. Когда она впервые увидела его, сидящего через проход от нее в окружной церкви, то поняла, что влюбилась. Найджел приехал в Нортумберленд, чтобы навестить свою мать, но в последующие дни именно Тесс стала объектом его внимания.
Дни, когда он ухаживал за ней, были волнующими, горячими и пьянящими. С губ Найджела так легко слетали сладкие слова, он так нежно и ласково выражал свою привязанность к девушке. Потеряв голову от внимания графа, Тесс не понимала тогда, как бессмысленны и лживы были его слова.
Тесс невидящим взглядом смотрела на сорняк, который держала в руке. Так или иначе, но судьба сыграла с ней жестокую шутку. Она дала ей двух любящих родителей, которые своим примером показали ей, какими должны быть жизнь, замужество, семья. Став женой Найджела, человека, которого любила, Тесс ожидала, что ее новая жизнь будет такой же счастливой и полной любви, как и прежняя. Но уже в медовый месяц ее радость, любовь, невинность и непосредственность были грубо растоптаны. А их место в первый же месяц замужества заняли холодность, жестокость и боль. Жизнь совсем не подготовила Тесс к таким грязным, низким эмоциям. И вскоре ее любовь и невинность умерли.
И даже отец не мог помочь ей. Он умер, пока они были в свадебном путешествии. А больше у Тесс никого не было, она осталась совсем одна. И Найджел никогда не давал ей забыть об этом.
— Ты — дочь мертвого священника, — глумился он над ней. — Ты — никто. У тебя нет ни денег, ни семьи. Ничего. Без меня ты ничего не стоишь.
Тесс опустилась на колени и, вырвав еще один сорняк, бросила его в кучу. Все в ней кипело от злости. Она не сделала ничего плохого, чтобы заслужить тот ужас и кошмар, которым подвергал ее Найджел. Она не заслужила унижений, оскорблений и издевательств, не сделала ничего плохого. Ничего. Она не была никудышной и никчемной. И будет работать, работать не покладая рук, чтобы доказать это.
Вспомнив, как Найджел запретил ей то, что она так любила, — работать в саду, Тесс принялась неистово выдергивать один сорняк за другим.
— Я сделал тебя графиней! — гневно кричал на нее Найджел, первый и единственный раз увидев Тесс ползающей на коленках в цветочной клумбе. — Ты хочешь заработать себе мозоли? — Он вывернул корзину с сорняками на голову девушки. — Ты хочешь быть грязной садовницей, графиня? — Он опрокинул ее на землю и придавил лицом в грязь. — Хочешь? Тогда сейчас ты станешь похожей на нее!
Тесс все еще помнила вкус грязи во рту.
Она заставляла себя работать все быстрее и быстрее, с силой выдергивая сорняки, как будто каждый из них был кусочком плоти Найджела. Она яростно хватала сорняк за сорняком, выдергивала их из земли и, прежде чем бросить их в делающуюся все больше кучу, зло мяла и рвала их на части. И так Тесс работала не останавливаясь, пока не дошла до конца борозды.
Задыхаясь и обливаясь потом, она на мгновение остановилась и присела, с гордостью и злорадством поглядывая на свои грязные, испачканные зеленью руки. Что сказал бы Най-джел, если бы увидел ее сейчас? И еще Тесс подумала о том, видят ли люди землю сквозь пламя ада? Она надеялась, что видят. Ей бы очень этого хотелось.
Александр шел через внутренний дворик, похлопывая по бедру соломенной шляпкой, которую он вынес для Тесс. Он видел девушку в окно, видел, с каким неистовством она полет грядки, и это встревожило и рассердило его.
Она ведь обещала, что не будет делать никакой тяжелой работы. Но каждый день она работала все дольше, заставляя себя делать все больше и больше. Александр не знал, что движет девушкой, но собирался положить этому конец.
— Мадемуазель!
На Тесс упала его тень. Но она не остановилась, а продолжала яростно вырывать сорняки из земли.
— Я не хочу, чтобы моя экономка превращалась в рабыню, — сказал ей Александр. — Остановитесь.
Но девушка не останавливалась. Напротив, безумная скорость, с которой она полола, казалось, возросла еще больше.
— Мне нужно доделать это сегодня. Завтра я собираюсь стирать, — ответила она, наконец.
Присев на корточки рядом с девушкой, Александр швырнул шляпку на землю и схватил ее за руку.
— Остановитесь.
Тесс вырвала свою руку.
— Но ведь так много нужно еще сделать, Александр, — проговорила она, вырывая еще один сорняк. — Сегодня хочу закончить с прополкой, ведь я еще не перечинила все ваши рубашки. А еще уборка, стирка и…
— Мадемуазель! — схватив девушку за плечи, Александр повернул ее к себе. — Прекратите!
Тесс вырвалась от него и на коленках отползла в сторону. «Если он собирается бить ее или еще как-то наказывать, чего же тогда ждет?»
— Не указывайте мне, что я должна делать! — вдруг дерзко вспыхнула она, желая рассердить его, не в силах больше выносить тревогу ожидания. — Никто не может указать, что я должна делать!
— Проклятие! — Александр вскочил и, схватив девушку за руки, заключил их в железные тиски своих рук. — Я ваш хозяин, не так ли? И я буду говорить, какую работу вам делать, а какую — нет. А вы будете делать то, что я скажу. Больше никаких огородов!